Рецензия на репортаж Софьи Захарчук «Сироп и пепел» // PostPravda.info

Мне приходилось пережить обстрелы нашего города. В самое жаркое время они могли продолжаться час и более. После каждого взрыва радуешься, что попали не в тебя, и с напряжением ждешь следующего. Когда все заканчивается, начинается расслабление, будто войны нет. Это так психика защищает себя. В Мариуполе же обстрелы продолжались постоянно, и не было такого момента, когда можно расслабиться. В таких условиях психика могла защищать себя только одним способом, постепенно сужая сознание. Репортаж Софьи Захарчук описывает опыт матери с тремя детьми, застрявшей в Мариуполе. Нет электричества, нет связи с внешним миром, ни воды, кончается еда, каждую секунду можно умереть, и никакой надежды на будущее. Репортаж описывает состояние сознания человека на краю смерти так, как оно непосредственно переживается, без каких-либо оценок или лишних эмоций. Это настоящая феноменология ужаса. Репортаж короткий, но очень емкий, с максимальной плотностью ужаса на единицу текста. Софья описывает, как шаг за шагом свертывается восприятие реальности, и вот уже нет ничего кроме постоянных обстрелов и смерти вокруг. Забываешь, что такое телефон, и мир за пределами твоего разрушенного города перестает существовать для тебя. В какой-то момент понимаешь, что не выдерживаешь ответственности за детей, и это хуже смерти.

Репортаж можно посмотреть по ссылке URL: https://postpravda.info/ru/sirop-i-pepel/ или тут ниже.

* * *

Софья Захарчук. Сироп и пепел

Все начинается так же как и у всех. То есть со взрыва. Новостные каналы кричат, что идет война, а ты все еще веришь, думаешь, что это ерунда, что все будет как в 2014 году: два месяца оккупации и все, скоро все закончится, нужно только немного потерпеть. Поэтому ты не уезжаешь. Но через несколько дней тебе становится страшно. Потому что ты осталась одна. Ну, хотя и не совсем: с тобой трое детей. В том числе один с ограниченными возможностями — он абсолютно ничего не понимает.

Ты тоже ничего не понимаешь. В город входят русские, также тут и украинские солдаты, их трудно различить. Какие-то уличные бои, стрельба со всех сторон, чувствуешь страх хаоса, страх попасть под перекрестный огонь. Если подумать, какая разница, от чьих пуль погибнуть — своих или вражеских? Рано или поздно тебе приходится вынырнуть на поверхность и попытаться найти еду. Добираешься до магазина, который еще работает. Стоишь в километровой очереди в то время, как эта очередь остается в поле постоянного обстрела. А потом она в мгновение ока пустеет — это русские танках въезжают в город и стреляют по гражданским объектам. Им наплевать, куда они попадут, они, наверное, думают, что «Азов» прячется повсюду.

Ты перестаешь есть. Просто не можешь, физически. Это липкий страх, постоянная тошнота, дикий холод, мурашки по спине. Ты дрожишь, тебе холодно, ты начинаешь отчаянно искать тепло, но его нигде нет.

А потом ты беспрестанно висишь на телефоне. Разговариваешь с родственниками, спрашиваешь, все ли живы, — так начинается каждое твое утро. Самый страшный момент суток наступает, когда солнце скрывается за горизонтом. Ты не можешь включить лампу, она погасла, электричество отключили, приходится ходить по дому в темноте.

Второго марта наступает настоящий ад, российские военные разбомбили все электроподстанции в Мариуполе. Город остается без электричества, нет ни воды, ни отопления, ничего. В течение двух-трех дней у всех отключаются телефоны. Обстрелы продолжаются 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Газа нет, поэтому уже невозможно вскипятить воду. Но тебе повезло, потому что март оказался необычайно холодным, и снег еще лежит. Так что ты растапливаешь этот снег и пьешь. Только вот еды нет. Ну, нет, без преувеличения. Есть еще консервированное в банках: компоты, огурцы, помидоры. И один мешок картошки.

Канализация не работает, но ведро все-таки есть. Ты живешь в отдельном доме, поэтому у тебя есть немного дров в сарае. Раз в два дня ты разжигаешь костер и печешь картошку. Детей ты кормишь раз в день: по одной картофелине на ребенка. Сегодня будет еще салат из банки. Пока еда варится в котелке, ты можешь растопить у костра очередную порцию питьевого снега.

А когда на улице становится теплее и тает снег, становится немного грустнее: соскребаешь капельки с радиаторов, как-то же надо выживать. Затем ты открываешь вентиляционный клапан и выливаешь вонючую жидкость (водой ее не назовешь). Еще ты ставишь ведра под водостоки и пьешь то, что капает с крыш. Но воды по-прежнему не хватает. Помнишь, что в двух кварталах отсюда есть ручной насос, может, все же сможешь пробраться к нему? Тебе остается только воспользоваться моментом, когда стрельба на мгновение замолкает, и бомбы не летят.

И вот ты отправляетесь в путь. Проходишь мимо десятков трупов. Трупы лежат на обочинах дорог и на тротуарах. Да и как может быть иначе? Многие покинули город и убирать трупы некому. Ты пытаешься прикрыть их одеждой, простыней, чем угодно. И когда ты наконец подходишь к колодцу, вдруг слышишь грохот. Ты падаешь на землю, закрывая голову руками. А потом еще раз. И еще раз. Ты лежишь так, а что еще тебе остается делать?

И так ты ходишь к насосу, ходишь и ходишь, ходишь и ходишь, уже середина марта, а ты все идешь и идешь, то и дело натыкаясь на бродячих собак с человеческими руками и ногами в зубах, и вонь на улицах становится все сильнее и сильнее.

А потом ты встречаешь подругу. Она тоже время от времени выходит наружу. Как это за чем? — За водой, конечно. Твоя соседка рассказывает, как хоронят трупы в ее доме: просто выкапывают могилы в саду и хоронят всех подряд, как в братской могиле. Копать нужно быстро и эффективно, в перерывах между бомбежками.

Так уж повелось. Когда ты сидишь дома с детьми и слышишь звук приближающегося танка — всегда молниеносно бежишь в убежище. Знаешь, как это бывает с российскими танками: они едут по улице и стреляют по всему периметру, а здания складываются, как карточные домики. Так что есть танки, но есть и минометы, один недавно попал в летнюю кухню твоей свекрови на соседней улице. С ней все в порядке, она выжила. Но когда она вышла наружу, увидела свою разорванную на куски овчарку, — голова в одной части двора, туловище в другой.

Однажды твой младший сын находит книгу рецептов, открывает картинку с блинами, начинает ходить за тобой по пятам и повторять: «Блины — это вкусно!». А потом повторяет, что хочет есть. Он повторяет это снова и снова и показывает пальцем на картинку с блинами. Но тебе нечего ему дать.

Ты, наверное, начинаешь сходить с ума. Неудивительно: еда заканчивается, вода заканчивается, остается только сладкий виноградный сок, от которого еще больше хочется пить. Поэтому вам приходится разбавлять этот сироп водой из лужи. У тебя нет больше сил даже плакать.

Наконец наступает самый страшный день… Ты, как обычно, отправляешься за водой. Приходится на время остановиться (очередной обстрел). Впрочем, ненадолго. Ты поворачиваешь назад. Когда входишь в дом, видишь, что твои дети все в пепле. Это от печеной картошки. Они съели двухдневный запас. Ты понимаешь, что это было на следующие два дня. На завтра у вас нет еды. Дрова тоже на исходе. Что осталось? Есть крысиный яд, можно съесть отраву, можешь положить всему конец. Вот только что делать детям? Может, оставить одних, оставить на старшую дочь? Да, пусть хотя бы она попытается дозвониться до бабушки с дедушкой, пусть найдет каких-нибудь родственников, пусть обо всем расскажет. Вот только дочь видит, что прорастает в твоей голове, видит это, во всяком случае, догадывается, и начинает следить за тобой.

Так наступает апрель, второй месяц жизни в аду. Так вы уже знаешь, что такое ад? Да, ад заставляет тебя перестать думать, перестать что-либо понимать, ты уже ничего не знаешь, ты даже не понимаешь, в какой стране находишься, потому что нет связи, нет электричества. Так что Украины, вероятно, больше нет. Вся страна, наверное, похожа на твой Мариуполь. Если от нее что-то осталось.

И вот накануне Пасхи, в перерыве между бомбежками, ты выносишь ведро из туалета снаружи, и в место этой импровизированной уборной попадает снаряд. Чудо, что тебя не было рядом в момент обстрела. Через день ты снова выходишь на улицу — в конце концов, надо же почистить после обстрела. И вдруг слышишь голоса, незнакомые, непонятные, женские голоса, две женщины стоят у ворот, женщины разговаривают, женщины держат телефон. Откуда телефон, что за телефон? Вы извне, не из города? Есть ли вообще что-то за городом? Что вы делаете, снимаете видео? Что вы имеете в виду, какое видео? Вы говорите, что ищете родственников? Есть ли еще что-нибудь за пределами города? Есть ли Украина? Снимите и меня, покажите, что я жива, отправьте видео моему брату, мой брат приедет за нами, мой брат вытащит нас отсюда.

Он приехал. Ты впервые за два месяца принимаешь душ. Впервые за два месяца тебе удается поесть. Дети едят беспрерывно и смотрят на продуктовые магазины горящими глазами. Но в этих глазах есть надежда. Да, у вас снова появляется надежда на жизнь. На покой. На базовые блага, которые раньше воспринимали как должное.