посв. А.

я сотру себе ноги

только рядом чтобы

со мной твои кисти

сжимались в моих

невесомых пальцах

словно тайник

прошепчу тебе ночью

во съедающий клочья

наших смешных оболочек

миг

проведу тебя сквозь

пелену полигонов

пыльных забытых эпохой

страниц

мне в обиде с тобою

не найти и покоя

нам достаточно

боя

ресниц

поделитесь со мною,

Ангел мой, под луною

вашей страстной любовью

ведь от боли закрою

раны солью морскою

все слова перекрою

новым смыслом

и комой

мне покажется вскоре

мир

так бессмыслен и стонет

мне в ушах пустотою

когда он без Вас.

«Ей»

Знаете, каждый раз, когда я просыпаюсь и думаю о нас с В (в)ами, понимаю, что собрал бисер в таком порядке, в котором он изначально и находился. Я застегиваю его у себя на шее В (в)ашей любовью и ни на миг не могу нарадоваться происходящему. Зна. (снова эти «знаете»). Понятия не имею как, но чувствую, что наши жизни сбалансировались в одну, словно две звезды вышедших на общую орбиту и летящие к центру неизведанного. Но если я здесь, а не нахожусь во сне, с которого не хочется просыпаться, то мои мысли можно назвать трезвыми, а сам я убежден во всем происходящем. Правда порой кажется, что никого и ничего не существует, кроме собственного сознания.

Вслед за этим спешу В (в)ам сообщить, что скоро я буду невероятно спокоен, только дайте мне ещё разок увидеть В (в)аши родинки, и я смогу поймать их своим звездным лариатом. Одна самая яркая звезда уже привита к моему сердцу и названа она В (в)ашим именем.

Моя школьная преподавательница, которая, на самом деле, лент то у меня и не вела, однажды в разговоре с девочкой, писавшей на тот момент свою книгу, сказала ей, что невозможно написать произведения такого большого содержания без любовной линии. Я молча подтвердил кивком. А в мыслях согласился с тем фактом, что на самом деле ни одно, а особенно письмо.

С ней, кстати, я был на одном из концертов, где мы бы могли пересечься, если бы не разные на тот момент мыслепотоки. Но я верю, что тогда нам выпала честь насытиться цветением неведомого. Я-то в курсе того, как нам нравятся всяческие подобные вкусности.

будто вечность вскормила мне душу

дорогая моя, так простужен

этим зимне-холодным утром

где качали часов

взвинченные одиночеством

прохрипели последний сердца пожар

я бежал

спотыкаясь о тщетность событий

только вот ноги оказывались

прочнее того дерева

что посадил мой отец

в надежде прожить эту жизнь не зря

«Ему»

Самая большая ошибка родителей, которую они могут допустить в воспитании своего ребенка — это дать ему беззаботное детство. Я ненавижу власть и ненавижу свободу, а всё потому что я захлебывался этим всем будучи ребенком. Знай, маленький, хоть тебя сейчас и не существует, но, когда тебе удастся увидеть этот свет, самое важное как можно скорее осознать, что люди несчастны.

Глупец тот, кто думает иначе,

а нам так нравится быть дураками.

С момента встречи с твоей матерью (у меня содрогается рука от волнения, когда я пишу эти слова только потому что меня наполняют чувства сравнимые по своей важности и грандиозности с Большим взрывом), с этого самого мгновения мысли сплетались воедино с её образом и неразделимо были со мной. Все попытки найти человека наиболее близкого по духу крошились на безнравственную апатию к кому-либо, даже если надо мной возвышалась фигура по своей красоте сравнимая с Одри Хепберн перерожденной в нового человека, даже если осознавал, что в будущем я бы смог насладится всей прекрасностью жизни случайной (скорее предначертанной) девушки и быть счастливым, я не чувствовал ничего кроме падкого желания обратить всё вспять. А попытки развивать подобный сюжет постоянно останавливала иллюзорность будущих отношений. Я бы пересиливал самого себя, выстраивая что-то подобное.

ОНА подобна свету Луны. Нет и не будет более прекрасной девушки в этой жизни чем она. Я знаю это, потому что ты это знаешь. Теперь можешь вникнуть в мои слова, и в полной мере осознать, что для нас обоих значит быть в плену её сердца. Принять тот факт, что, если я потеряю единственную зацепку в достоверности своего существования в виде маленького человека, то на самом деле исчезну. Умру, так и не успев оторвать щеку от земли, придавленную сапогом. Именно поэтому мне становится так неспокойно, настолько, что голову наполняет лишь острая неопределенность, когда мои попытки приблизить её ещё ближе, где наши сны преображаются в густой рефлекторный клубок, увенчиваются пустотой пытки.

Мне не составляет труда представить её глаза перед собой, но, когда я не могу взглянуть в них своим собственным зрением, легкие разрываются нефтяной тяжестью.

Мы переживаем странные времена, где все твердят, что Богу не место среди людей, при этом смотрят ему прямо в лицо.

Бог равно Вселенная.

Они просто меняют названия.

Но я хочу поделиться с тобой одной важной зацепкой. Я знаю, что у меня на вооружении есть то, чем можно отсюда взаимодействовать с чернотой, построенной ими. Эта вещь подобна удилищу, которое не всегда работает так как тебе хочется, но позволяет не забираться в болото с головой и не тонуть в пороках и постоянном риске захлебнуться горем. Я шепчу тебе, мой маленький рыцарь скитаний и грёз, что имя этому инструменту анализ. И чем быстрее ты научишься им пользоваться, тем скорее ты оторвешься от земли. Конечно я помогу тебе, где бы я ни был, ведь ты важнее всего святого, что когда-либо существовало на порочной Земле.

«Им»

Мне очень непросто вспомнить, кем я был в детстве. Помню лишь самую малость чувств и что происходило с подобием меня. Так вот, этот я бегал, подкладывал камушки под проезжающие автомобили и радовался тому, как просто колеса машин превращают то, что может разбить тебе голову в пыль. Всю свою жизнь я только люблю и ничего более. Не знаю как жить без этого. Мои руки касались прорастающей травы заставляя их качаться трепетом крыльев ночного мотылька. Ветер дышал в спину и точно мамины руки обнимал меня. Жить без объятий — это ещё одна большая трудность. Возможно поэтому люди боятся засыпать одни, мучаясь от бессонницы, не ощущая тепло, хотя бы присутствия человека в одном доме.

А ведь обниматься можно и снами.

Главное, что ты рядом. Но знала бы ты как легко болеть шизофренией без тепла твоих губ, никогда бы не оставила меня даже на секундочку.

Поэты, солдаты, философы им хранить секреты тяжелее всего (на счет вторых не уверен).

Представьте себе тот миг, когда вы на кухне рядом со своей мамой. Она стоит у плиты в сиреневом сарафане, готовит для тебя ужин или не для тебя, а для твоего отца. Ведь он скоро должен ПРИЕХАТЬ! Он купил машину на помощь всей вашей семье. Поэтому мама ждёт его ПРИЕЗДА и жарит, варит, тушит, кипятит, разогревает, запекает для него все его любимые блюда одновременно: тефтельки, котлетки, клубничное варенье, картошку, супы, огурец, салат Цезарь, торт Наполеон, жаренные битки, запеченную утку. Тебя касается сон… Наблюдая за матерью пьешь молоко с медом и домашним хлебом, как вдруг во двор ВЪЕЗЖАЕТ машина. Светит фарами в окна, делает последний на сегодня выдох мотора и затихает. В дверь заходят папа с твоим крестным отцом, который на своей машине сопровождал его, показывая дорогу. Ещё раз кидаешь взгляд на ночное время настенных часов в виде больших наручных. Мчишься к отцу с объятьями размером с горною вершину, а потом… все исчезает. И ты уже сам не в курсе было ли что-нибудь из этого на самом деле или ты всё спутал.

Спутал день с ночью, молоко с небесной гладью, маму с рассветами во фруктовом саду, отца с самим собою. И всё так перепуталось так, что, когда машина заехала во двор и прохрипела торжественное «здравствуйте!» ты сам сидел в ней и задыхался угарным газом.

С возрастом ты его полюбил, выдал замуж за свои легкие, стал смеяться от гнева и боли, и жажды, и грусти, и злобы, а он уже кажется никогда не покинет твою жизнь.

Я видел, как люди забывают только что сделанное, доказывая, что на них хотят свалить вину другого. Слышал разговоры о том, как человеку хочется проснуться, и всматривался в их глаза светящееся в тот момент настоящей любовью к жизни и налитые слезами горечи от бытия.

Напоминайте мне своим присутствием, что всё вокруг на самом деле есть, и тогда я смогу жить снова.

С любовью, В (в)аш.