Была весна и был последний час Господень, час искушения Петра, апостола Его, когда раздался голос:

— Ты слышишь меня, Петр? Эй, Петр, да слышишь ли ты меня? Внимай, Петр, гласу моему. Спросят тебя прямо, вопросом точным, прямо в тебя нацеленным: Был ли ты вместе с Иисусом из Назарета, с этим подстрекателем, с неприятелем властей предержащих и порядка, с тем, кто не мир, но меч пришел возвестить, так был ты с ним, Петр? Что ты тогда ответишь, подумай хорошенько, ибо это час высших испытаний. Был ты с Иисусом Назаретянином, был ты учеником его, помощником в неправедных начинаниях его?…

Что ты говоришь? Скажешь, что был. Так стало быть, не отречешься от Господина своего, помазанника и сына Божия, не предашь учителя в час смерти? Так будь же славен, Петр, слава верности твоей и мужеству души твоей, что ты на муки жестокие обрекаешь тело свое, что жизни в жуткой скорби позволишь лишить себя, себя и жену свою, слава верности твоей, Петр!

Что ты там бормочешь? Ну конечно, ты ведь наверняка знаешь свой конец. Из ближайшего будущего до тебя уже доносится хруст костей твоих, которые будут пробиты гвоздями, дробящими под ударами молота длани твои. Ты уже предчувствуешь, как одна за другой будут рваться мышцы на руках и на шее, уже чуешь на губах соленую влагу собственной крови, когда из лопнувших легких она хлынет в горло. Еще бы, ты ведь уже ощущаешь, как грудь твою спирает болезненная духота, как ты тщетно пытаешься, точно рыба, выброшенная на берег, уловить ртом хотя бы глоток воздуха, и как схлопываются от разрыва раздутые легкие. А железо в суставах ног? Ты ведь чувствуешь его, Петр? И как пот, обильный пот, смешанный с кровью, заливает тебе глаза? А кожу, «выделанную» палками солдат и восторженной толпы? А колени, перебитые прутом, и лицо, порезанное ножом? Вот только гомона зевак ты не услышишь с креста, даже не почувствуешь брошенных в тебя и достигших цели камней. А что, наш народ любит массовые утехи, любит посоревноваться в меткости крепкой руки и острого глаза, особенно по легкой, неподвижной цели. Долго ли, спрашиваешь? Да не так чтобы слишком: всего лишь от рассвета до заката. Всего лишь до заката.

Спрашиваешь, что будет с твоей женой? Как будто сам не знаешь, что бывает с женщинами, попавшими в руки пьяной солдатни? Тогда к чему лишние слова?

Но самое главное, Петр, что ты не знаешь своего господина!

Ты спрашиваешь, что станет с Церковью Господней, когда Сын Божий уйдет, а ты последуешь за Ним? Что станет, что станет… Тяжелое время настанет. Кто поведет малых мира сего, кто их убережет от путей неверных, от возвращения к идолопоклонству, кто будет ловить новые души для Новой Истины? Чтобы на почве, на которой до той поры только тернии и волчцы произрастали, обильная лоза дала пышный цвет и сладкий плод, для этого нужны многие числом работники, усердие, превышающее силы человеческие, жертвенность необычайная, старательность, доселе невиданная. Спрашиваешь, кто взвалит на себя сей груз великий? Что тебе ответить на это? Тяжелое время настанет, тяжелое…

Прежде, чем мир Спасителя своего узнает и за своего примет, кто может знать, что случиться? Ибо сказано, что обет Господень не гаснет, Сам ведь сказал, что не преодолеют адские врата царства Его? Говорил, говорил, вот только велел внимательными быть, чтобы брошенное в землю зерно ростки пустило, а без заботы работника, сказал Он, попадет семя в песок и умрет в нем. Он в твои руки, Петр, вложил мотыгу и кувшин, чтобы ты заботился о посевах, не дал им погибнуть.

И после этого ты, Петр, еще спрашиваешь, что тебе делать? Спроси у совести своей, посоветуйся с духом Господа своего, которому верность хранишь и верным останешься до Страшного суда. Что тебе делать? Ты ведь решил, что никакая мука, никакая боль не поколеблет верности твоей. И это, заметь, Петр, решено раз и навсегда, твердо решено. А теперь тебе следует о своем подумать: как пламя верности, что в тебе горит, как его так удержать, чтобы было от него как можно больше тепла и света, чтобы оно как можно больше душ сладким своим теплом обогрело? Ты, Петр, не спрашиваешь больше, оставаться ли тебе верным Господу своему, потому что это решено твердо, даже если бы ад пошел на тебя приступом, не смог бы тебя поколебать. Ты ведь спрашиваешь, какое из слов лучше остальных отразит твою верность, не так ли?

Какое? Церковь Божия! Церковь Божия… Ибо управил тебя Господь стать кормчим святой ладьи на время бури и время штиля, на время войны и время мира, на время славы и время поражений, на время сева и время жатвы, и когда уста прильнут к чаше с медом и когда придется испить желчи. Ты держишь руль, ты, помазанный законом Господним.

А теперь думай, думай крепко, трезво, с отвагою мужа единственного, кто был избран из всех живущих на земле. Ты выпускаешь руль из рук, дабы броситься в омут вслед за тем, о котором ты знаешь, что он уже утонул и что никакие силы не вынесут его обратно из пучины. Ты ведь знаешь об этом, не так ли? Ведь Он сам тебе об этом сказал? Так было в Писании сказано, так божьи пророки предсказывали, да и сам Господь так сказал. Дабы исполнилась судьба человека, дабы искуплен был ужасный грех детей Адамовых, пошел Он одинокий в последний путь, Господь твой, и тебе доверил паству свою. Пойдешь ли ты за Ним, упустив овец Его, только лишь ради того, чтобы в последнюю минуту вместе с Ним оказаться и не иметь возможности спасти Его? О, сколь малодушна такая отвага, сколь неверна такая верность и жалка жертва, сколь легковесен жест преданности.

Но в смертный час Господа своего самому к вящей славе Господней ладью Его вести, твердо стоять у руля наперекор всем бурям, уцелеть самому, чтобы спасти остальных — вот, Петр, истинная цель достойная похвалы!

Ты, Петр, должен хорошенько взвесить ношу, что тебе на плечи сам Господь возложил. Непосилен груз, не так ли? Сбивается сердце, затекают мышцы, велико искушение скинуть бремя сие в немощном отчаянии броситься в холодный дол смерти. Ты хочешь освободиться от суровой работы кормчего, тебя манит смертельное бездействие, славная пустота небесного отдохновения. А не слишком ли щедрое вознаграждение всего за один день? Пусть от рассвета до заката, но за один только день: печатью непоколебимой верности отметиться и прямо с сыном божьим на пир к царю небесному поспешить. Впрочем, не это тебя манит; ты просто боишься на труды непосильные в земной юдоли остаться, все тяготы жизни сносить, горечь неблагодарности пить, насмешки неверных и малодушие верных терпеть — вот что тебя страшит, Петр, вот от чего бы ты хотел отделаться побыстрее. Эх, немощен дух в тебе, Петр, за легким ты гонишься, слабое у тебя сердце, для больших дел непригодное. Как же слово божье мир завоюет, если тот, кто первым должен его передать людям, ищет спасенье от врага в благостных объятьях почетной смерти!

Ну что, Петр, опустился ли ты уже на мрачное дно своей совести? Показал ли себе самому собственную трусость, которую ты в заносчивости своей верностью и отвагой называл? Понял ли ты наконец, какому дьявольскому искушению хотел ты уступить, когда решил несмотря на страх муки не отрекаться от Господа своего и достойно рядом с Ним у позорного столба стать? Понял ли ты тонкую игру искусителя, который тебя призраком мученичества от твердого следования по пути должного уводит, чтобы руль ладьи Господней у тебя из рук выбить и истинную святую Церковь, в добычу ветру и волнам отданную, к верной погибели привести? Видишь ли ты, наконец, коварный замысел адских сил?

Что ты тогда сделаешь, Петр? Ты предашь Господа своего, да, ты предашь Его. И не раз, нет, один раз — слишком мало, трижды откажешься от Него, оставишь Его в одиночестве, но Он знает душу твою, ибо до самого дна души твоей божественным оком достает, знает, что самое тяжелое бремя ты на себя взвалил, чтобы великое дело не пропало. Он простит тебе — что я такое говорю! — тут и прощать-то нечего, благодатью своей Он одарит тебя с высоты трона небесного. Он-то уж наверняка знает, что ты в Его саду — самый верный работник и что исключительно ради того, чтобы врага перехитрить, ты отрекся от Его имени. Не Он ли учил вас быть хитрыми как змеи, ибо это противоборство со смертельным врагом, проводимое в темноте наощупь горсткой верных против дикой черни. Негоже воинству Господню задаром отдавать свою жизнь врагу. Ты ведь отречешься от Господа своего, Петр, не так ли? Отречешься троекратно? Так будь же славен, Петре, хвала и честь твоей отваге, великодушию твоему, верности твоей…

А теперь, теперь подумай о себе, Петр, теперь уже можно подумать: какое же облегчение! Смерти не будет, будет жизнь, мучений не будет, какая же благодать спасти жалкое тело от боли…

*

Так троекратно отрекся Петр от Господа своего, зато построил Церковь великую и великую славу деяний своих и верности своей передал в руки преемников своих.

Перевод с польского Юрия Чайникова

Книга Лешека Колаковского «Разговоры с дьяволом» в нашем краудфандинге:

http://planeta.ru/campaigns/hladik