Зимней ночью по заснеженной дороге, мужчина куда-то направляется с фонарём в руке. Следом спрашивая: “к ней?” — подключаются прохожие. Односельчанин во время ссоры подстрелил жену. Неопытная врач не справляется, на помощь зовут местную целительницу.

Целительницу в селе ненавидят. Ей сложно пройтись по улице, чтобы её не закидали снегом дети, или не насолили случайные прохожие. Ей и хлеба в магазине спокойно не дают купить. Что не мешает жителям обращаться к ней за помощью в случае большой личной беды. За помощь в исцелении, односельчане расплачиваются водкой. Сорокаградусный зеленый змий употребляется внутрь, не столько утолить печаль, сколько очистить организм. Процедура исцеления выглядит весьма нетривиально: знахарка забирает хворь ртом, облизывая “пациента”, или что-то вроде того. Процесс происходит за кадром, нам остается его только слышать ушами, а жаль. Я бы не без удовольствия на это посмотрел.

В такой истории чудотворец — обязательно изгой. Причем самый лютый враг в минуту отчаянья, предсказуемо, приходит к ней с мольбой о помощи. Она, естественно, соглашается, ведь таков её долг. По темно-серым тонам фильма, еще на старте становится ясно — фильм никак не может закончиться хеппи-эндом.

Авторское кино всегда ценилось киноманами за свой свежий взгляд, неповторимость, неожиданность. Эти качества отделяли их от так называемого “коммерческого” кино. Эстеты до бесконечности перечисляли преимущества шедевра арт-кино от очередных Трансформеров, собравших больше миллиарда долларов. «Мейнстрим создается по заданной формуле, всем давно известно как подцепить на крючок зрительское внимание, как рассмешить, как сделать так, чтобы никто не мог оторвать глаз от экрана» — говорили киноманы. Но справедливо ли это утверждение только к кино-мейнстриму?

Прошло время, фестивали завалили фильмы, отличить которые друг от друга может только зритель с “насмотренным” глазом. Серый цвет изображения, проезды камеры, подолгу курящие люди — всё это стало образцом арт-хауса. И всё обязательно пронизано невыносимой, неизбежной, глубокой грустью. Фестивальное кино в побеге от голливудских штампов, создало свои собственные. И ладно, если бы они были неожиданные, да нет же, теперь и их можно предсказать. К Ванге не ходи. Хороший пример артхаусных клише — обозреваемый фильм.

Конечно — это намеренное упрощение. Вы читаете не какую-то масштабную академическую статью. Не существует никакого арт-хауса как единого организма. Вот есть Антониони, есть братья Дарденн (которые по темпу повествованию близки к “Пугалу”), а есть компания А24, которая уже десять лет является настоящей кузницей бриллиантов. Из–под их станка выходят исключительно независимые фильмы, где главное — авторское видение и замысел, а не прибыль. Однако режиссер фильма Давыдов, вместо пути А24, — свежего как глоток воздуха, — выбрал протоптанную до него тысячами режиссеров дорогу.

В комментариях от зрителей можно почитать, мол, фильм бессюжетный, что не является правдой. Да, сюжет вялотекущий, но не в этом его проблема. Фильм вполне себе интересно смотреть. Хронометраж 72 минуты, выдержать не так сложно, тем более, терпеть там особо ничего не придется. Проблема в другом.

Куросава говаривал, что фильм должен не только давать пищу для ума, но и развлекать. Если следовать этим правилам, смог ли режиссер Дмитрий Давыдов с этим справится? Над чем фильм может заставить задуматься — следуй за своим призванием, бескорыстно, даже если в финале ожидает бесславие? Нет пророка в отечестве своём? Чем может развлечь? Заснеженными сценами, молчаливо курящими людьми и перфомансами актеров-любителей? Увы, по этим критериям фильм не справился.

Чем же так понравился фильм критикам? Аутентичностью кино Якутии? За последнее время про кинематограф Республики Сахи немало писали. “Пугало” могло быть и японским, американским, и русским фильмом. В нём не присутствуют какие-то особенные черты Якутии. Это просто фильм выполнен по канонам фестивального кино, да недурно, но главный приз? Достоин ли фильм главной награды? Чтобы ответить честно на поставленный вопрос, необходимо внимательно посмотреть все фильмы-номинанты Кинотавра, а их ни много ни мало — тринадцать штук.