Многое мы получаем по наследству,и страхи тоже — через язык, фольклор,предания. Мой собеседник — Татьяна Михайлова, доктор филологических наук, профессор кафедры германской и кельтской филологии филологического факультета МГУ, ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН,специалист в области романской филологии, кельтологии, ирландистики, сравнительной мифологии и фольклора, жена философа Вадима Руднева. Татьяна Михайлова — автор книг «Банши. Фольклор и мифология Ирландии» (в соавторстве с Патрицией Лайсафт) и «Граф Дракула.Опыт описания» (в соавторстве с Михаилом Одесским). В беседе с ней мы попытались выяснить, что страшнее: детская фантазия или детская реальность, а также, как, совершив преступление, «подставить» мистическое существо.

— Татьяна Андреевна, какова функция страшного в культуре?

— Начнем с того, что в жизни вообще очень много пугающего. Например,убийства, какие-то политические события, репрессии, и даже просто ситуации,когда никто конкретный как будто бы и не виноват, предположим, тяжелейшие болезни или смерть от голода. Но описание подобного не будет литературой ужасов, хотя после чтения таких текстов можно начать рыдать. Ужас — это когда в жизнь человека вмешивается что-то иррациональное, необъяснимое. Рак желудка — не ужас, хотя приносит страдания, и мы тоже не всегда знаем, откуда он берется. А описание того, как в пустой комнате вдруг раздается какой-то шорох и скрип, тяжелые шаги и вздохи, что по большому счету не так уж и мешает, — вот это называется литературой ужасов.Зачем такое нужно придумывать, рассказывать, и читать — сложный вопрос.

— Есть мнение, что тема ужасов интересна преимущественно необразованным слоям общества. Вы с этим согласны?

— Лингвисты объединяют речь детей и необразованных классов населения. Действительно, дети и неразвитые интеллектуально люди часто демонстрируют одни и те же черты. Здесь интересно не то, почему люди читают страшное,а как в обществе появляются группы тех,кто хочет читать о любви, расследован реальных преступлений, высокую литературу и поэзию. Иногда я спрашиваю себя: почему во времена советской власти литература ужасов была запрещена? Когда у нас появились первые подпольные видеосалоны с видеомагнитофонами,то там «крутили» исключительно всевозможные ужасы и эротику. Замечу, что секс и ужас тоже вещи тесно связанные, поскольку и то, и другое высвобождает какие-то инстинкты. Фредди Крюгер почему-то угрожал советской власти, хотя в фильмах о нем не было ничего против социализма и коммунизма, «ужастики» просто давали представление о другой жизни. Однако у нас иногда показывали, допустим, французский неореализм — грустное, трагичное кино о человеке капиталистического Запада. На закрытых просмотрах можно было познакомиться с Феллини, но с ужасами — никогда. Я думаю, кино ужасов строго ограничивали, прежде всего, потому, что оно адресовано массовому зрителю и детям. А если горстка интеллектуалов приобщится к Феллини, то большого вреда советской власти это не нанесет. Но, с другой стороны, почему человек, посмотрев про вампиров, решит вдруг положить на стол партбилет? Очевидной версии у меня нет.

— Зачем пугать детей?

— Иногда страшное из области мистики используется для персонификации вполне реальной опасности. Когда мы отпускаем ребенка вечером на улицу, мы

не станем ему перечислять все, что в действительности может с ним случиться. Если даже попытаться сделать так, то что-то будет упущено, ребенок запутается или станет задавать слишком много вопросов. А если мы ему говорим о каком-то чудовище, то он получает представление о некой обобщенной опасности и в принципе будет более внимательным. В Ирландии известны предания о том, что ирисы, растущие на болоте, в действительности не цветы, а сиды, прекрасные существа из иного мира. Они заманивают детей в свое царство, откуда нельзя вернуться. И детям рассказывали об ирисах-сидах, чтобы они не пытались сорвать цветы. Причина проста. Ирисы растут на болоте. Времени следить за тем, где ребенок и что он делает, у матерей и отцов не было. Поэтому родители заклинали детей этими историями, чтобы внушить им представление о смертельной опасности болота. Почему туда нельзя ходить, мать не могла разумно передать, но от предков она получила свое мистическое объяснение. За мистикой, таким образом, скрывается мрачное настоящее.

— Дети сами любят и хотят бояться.Почему?

— Я вспоминаю, как страх вошел в мою жизнь. Мне было лет шесть, и я посмотрела мультфильм про Мальчиша-Кибальчиша. И там был так жутко показан обобщенный образ войны и смерти, что я начала плакать, не могла заснуть, и папа мне сказал, как я позже поняла, неправду: «Ты спи, войны никогда не начинаются ночью». Наверное, у меня, маленькой,была такая потребность — испугаться.Мои родители, ученые-филологи, рано начали приобщать меня к мировой культуре. В младших классах я читала Данте,а потом

шла во двор и пересказывала детям главы об аде. Меня обступали и с жадностью слушали. Как там? Как души страдают? Насколько им больно и страшно? Вопросы морали, то есть за что попадают в ад, детей интересовали мало. В детстве правда любят страшное.Для ребенка это, с одной стороны, игра.Известно, что детям нравится, когда их подбрасывают вверх, — главное, чтобы потом поймали. С другой стороны, находясь в состоянии страха перед тем, чего нет, они избегают встречи с ужасом действительности. Мы, взрослые люди, имеем представление о том, где присутствует опасность, а где нет. А для ребенка опасно все. У Мелани Кляйн, ученицы Фрейда есть теория, что для маленького ребенка существуют как бы две матери: одна его кормит, а другая отсутствует, когда она ему нужна. Конечно, такой мир весьма неприятен и некомфортен, он пугает.Подросший ребенок живет в ужасе оттого, что родители его оставят или погибнут. Если взрослая, немолодая женщина может только горевать о смерти матери, то совсем маленький ребенок понимает, что он тоже погибнет, его жизнь без матери невозможна.

— К тому же мир детей, да и то не всех,стал хотя бы относительно безопасным совсем недавно.

— Конечно, и что самое плохое — опасность для ребенка могла исходить от 

родных людей. Убийства детей собственными родителями не были редкостью.Вспомним хотя бы сказку о Мальчике-с-пальчике. Она начинается с того, что родители в голодный год заводят своих семерых детей в лес, после чего они попадают к людоеду. Однако Мальчик-с-паль-чик хитростью одолел великана и завладел его богатствами. Послание для детей в сказке такое: да, опасность есть, она исходит от всего, что тебя окружает, но можно ее пережить и пересилить с помощью храбрости, ума и хитрости. Будешь храбрым, умным и хитрым — не только выживешь, но и, возможно, завладеешь сокровищами. Кстати, персонаж мрачной сказки о Синей Бороде имеет прототип.Это знаменитый Жиль де Ре, живший в начале XV века, соратник Жанны д’Арк, маршал Франции. После участия в Столетней войне он, видимо, тронулся рассудком и стал садистом. Он насиловал и убивал детей, после чего разрубал их,тела сжигал в камине, а головы заспиртовывал. В сказке о Синей Бороде его жена нашла в запретной комнате трупы своих предшественниц, а в реальности супруга Жиля де Ре была выслана из его дома, поскольку только мешала маньяку. Однако за этим всем стоит такая страшная вещь, что даже выговорить ее тяжело. Когда над Жилем де Ре начался судебный процесс,то возник вопрос: откуда в его замке появлялись все эти дети — а погибло их там, по разным свидетельствам, от 150 до 800 человек. Часто жертвами были нищие, их появилось множество после Столетней войны. Но в ряде случаев родители продавали этих детей садисту, зная, что они погибнут чудовищной смертью. Конечно,родители очень нуждались, они думали о других своих детях, но тем не менее.Получается, что ребенку не всегда можно верить и собственной матери. Для родителей ребенок на протяжении большей части человеческой истории — собственность. А собственностью допустимо достаточно свободно распоряжаться. Чужая корова для матери более неприкосновенна, чем собственное дитя. «Я тебя породил — я тебя и убью», — так рассуждал Тарас Бульба. То же отношение к женам,и в меньшей степени — к мужьям. Если один человек ударит другого, выбьет ему глаз или сломает руку, то пострадавший имеет право подать на обидчика в суд. Если же речь идет о насилии по отношению к своей жене, то совсем другое дело.В ряде стран синяки на теле ребенка не будут основанием для возбуждения уголовного дела против родителей. Современная ювенальная юстиция — реакция на то, что творилось в отношении детей очень долгое время.

— Когда-то можно было и в собственном преступлении обвинить сверхъестественное существо, ведь так?

— Есть тема, известная в фольклоре многих народов, в том числе славян, — подменыши. Допустим, женщина рожает ребенка. Его зачем-то похищают

представители низшей мифологии, а взамен подсовывают матери подменыша. Ребенок-подменыш какой-то не такой: выглядит отталкивающе, ведет себя плохо, кричит, не ест. Так женщина понимает, что ее ребенка похитили темные силы. Чтобы вернуть своего настоящего ребенка назад, ей нужно использовать разные способы,весьма жестокие. Подменыша обваривают кипятком, избивают, и так далее.Тогда существа из низших миров видят,что «наших бьют», забирают подменыша,а ребенка отдают назад. Но есть представление о том, что дети, побывавшие в ином мире, долго не живут и вскоре погибают.Какой аспект жизни раскрывает эта тема?Люди, не желающие растить детей, родившихся умственно отсталыми, уродами, и так далее, придумывают, как можно от них вполне законно освободиться.И речь идет не только о детях. В Ирландии вышла книга о человеке по имени Майкл Клери, жившем в конце XIX века.В 1895 году он убил жену, решив, что она подменыш. Суд признал его нормальным,он получил 15 лет тюрьмы. До суда он своим двоюродным братьям сказал, что жену украли феи, и в полночь она поедет по некому холму на белой лошади. Чтобы спасти женщину, нужно дежурить в полночь у того холма, и братья действительно одну ночь ждали с этим мужем-убийцей, когда же она появится. Параллельно муж исповедался священнику в том, что убил жену.На следующий день к нему в дом пришла английская полиция с вопросом о жене, и представителям закона был дан ответ,что она куда-то ушла. Так в голове героя этой книги сосуществовало несколько правд.

— То есть страшное — это отчасти наше собственное безумие, нашедшее место в преданиях и искусстве?

— Да, возможно, образы из нереальных миров — прививки не только от ужасов

реальной жизни, но и от собственного сумасшествия. Осознать, что ты неизбежно умрешь, что с тобой и твоими близкими в любой момент может случиться нечто действительно ужасное, жить с этим, продолжать работать, строить мир, по природе своей шаткий, — это чудовищно и в голове человека просто не может уложиться. Вероятно, идиотские рассказики про какой-то иррациональный мир, заведомо ненастоящий, как-то защищают нас от страшной правды. Есть не особенно выдающийся фильм, он называется «Лабиринт фавна». Действие происходит во время Второй мировой войны в Испании. Маленькая девочка живет среди франкистов, антифранкистов, партизан,пыток, войны, и она уходит от всего этого в пространство, где есть фавн, и самое злое существо — страшный великан. А настоящий мир гораздо опаснее. Для нее мир ужасов — оглянуться и посмотреть вокруг себя, принять реальность.

— Стоит ли учиться пугать, рассказывать страшные истории, чтобы помочь окружающим «обезболить» действительность?

— Один диссидент, прошедший через лагеря, мне рассказывал, что там очень ценились те, кто знал разные «истории» с мистикой, привидениями и приключениями. Но примечательно, что, допустим, в лагерных рассказах Варлама Шаламова,где речь идет о физическом и психическом выживании, темы рассказов и рассказчиков нет. Когда «ужас», страшные фантастические истории помогут. Когда «ужас-ужас», видимо, уже нет.

— Зачем человеку становиться кошмаром, пугать и мучить других?

— Пожалуй, самое чудовищное, что было в моем детстве, — столкновение с издевательством над животными. Конечно, это есть и сейчас. Я впаду в некую область мистики и скажу, что, видимо, от ужаса и боли живого существа выделяется некая питательная энергия. А когда люди читают романы ужасов в одиночку, то, вероятно, как бы питаются сами собой.

— Ужас ведь может быть еще и красивым, поэтичным. Готика, например.

— Да, когда-то я читала сборник английских рассказов о привидениях. Этот мир так притягателен! Привидения никого не душат и ничего дурного не делают. Описывается, например, как пожилая английская леди сидит в мягком кресле под клетчатым пледом, рядом любимый спаниель в корзинке, и вдруг появляется призрак какой-то девушки. Читаешь и думаешь — как там уютно!Когда я боюсь привидения или дракона, это меня возвышает и поднимает над обыденностью. Не говоря уже о том, что мистических существ, как правило, проще победить, чем садистов и злодеев из реального мира. Так что я считаю литературу ужасов очень оптимистичной и жизнеутверждающей. И она помогает нам ориентироваться в нашем реальном мире, полном тревог.