Что общего у урбанистов и реформаторов образования
В последнее время мне всё явственней заметно, как невнимательны некоторые ораторы к структуре явлений, которые они шельмуют.
Уважаемый господин Варламов, к примеру, регулярно выступает в своём блоге на тему вредности многоэтажной застройки. Аргументы его, в конечном итоге, сводятся к тому, что многоэтажная застройка во всех случаях приводит к образованию гетто. Он и присные его так и выражаются — «панельные гетто». В качестве альтернативы Илья Александрович предлагает насаждать малоэтажную застройку, считая, что только в квартале возможно процветание и мирное сосуществование граждан.
К счастью, история архитектуры XX века достаточно сложна и противоречива, чтобы опровергнуть всякую категоричную и однобокую идею, а
Вот, скажем, живописный малоэтажный район в
Но нет, это печально знаменитые фавелы, очаг наркоторговли и место действия фильма «Город Бога». Вы помните, как начинается эта картина? Государство помогает нуждающимся обрести своё жильё и устраивает это жильё по принципу дезурбанизма. Точно так же в европейских странах того времени более обеспеченное государство давало жильё в многоэтажных зданиях. А итог — итог один: гетто. И урбанизм, и дезурбанизм оставили на планете отрицательные результаты.
Ни высотность застройки, ни цвет зданий, ни ширина дверей, ни цвет запонок консьержа не являются причиной геттоизации той или иной местности. Причина геттоизации — социальный контекст, то есть нищета, низкая доступность качественного образования, недостаток рабочих мест, расовая дискриминация, в конце концов. Те примеры, которые любят приводить критики высотной застройки, имеют кое-что общее: это социальное жильё, то есть жильё для однородной массы бедных людей.
Что же вообще до современного российского дезурбанизма — полагаю, это проявление феномена пейзанской ностальгии стремительно урбанизировавшегося общества. Этому же феномену мы обязаны Пришвиным (и иными тягостными описаниями природы) в школьной программе и шести соткам советской дачи.
Ещё один пример сомнительного внимания к деталям — нападки на
Ей-богу, я не фанат Коменского. Но проблема индустриальной школы системна и не исчерпывается классно-урочной системой. В
Если мы говорим о классе как о постоянном коллективе, я тоже против классной системы, поскольку это — очередной элемент принуждения индустриальной школы. Но фанатичное стремление любым способом изменить классно-урочную систему путём перенесения её в интернет и на лоно природы мне непонятно — особенно если при этом не ломается принудительно навязанный класс. Нет ничего дурного в сидении за партами в классе, если при этом учащимся обеспечено комфортная, адекватная времени и потребности познания среда.
Что общего в приведённых мною выше риторических моделях? Они обращают внимание на внешние, наиболее явные признаки и немедленно вступают с ними в непримиримую войну, в то время как проблема заключается не в признаке, а в системе, в структуре, сопровождающей этот признак.
Я бы сказал, что это негативный культ карго — в отличие от позитивного, связывающего наступление благоприятных последствий с исполнением некоего непонятного самому исполняющему ритуала, негативный карго-культ связывает эти последствия с уничтожением какого-либо признака. Как и с подлинным культом карго, дело обстоит несколько сложнее: для того, чтобы прилетел самолёт с тушёнкой, недостаточно нарисовать посадочную полосу в джунглях.