Что такое нейрошовинизм, зачем моральной философии кинематограф и что делает философию настоящей — об этом в дискуссии Алексея Кардаша и аналитического философа Сергея Левина.

В последнее время аналитическая философия пережила волну популярности в среде цифровых small media. Она стала узнаваемым явлением и достоянием интернет-культуры. Противостояние континентальных и аналитических философов — теперь расхожий сюжет для мемов, а Витгенштейн и вовсе оказался «вторым Ницше», мыслителем из стартер-пака юного знатока философии. Собственно, в этом и кроется проблема: в какой-то мере аналитическая философия стала такой же притчей во языцех, как и сверхчеловек Ницше. Мемы опадают, и мы сталкиваемся с реальностью, в которой представление об аналитической философии сводится, по сути, к паре заунывных фактов.

Именно это подтолкнуло нас к решению выяснить, кем на самом деле являются современные аналитические философы. Для этого мы пригласили Сергея Левина — аналитического философа, доцента НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, преподавателя философии и логики. Он занимается исследованием моральной философии, свободы воли и тождества личности методами аналитической философии.

Прежде чем перейдем к серьезному, немного о насущном. В русскоязычных интервью с современными философами и теми, кто закончил соответствующие факультеты, я натыкался на следующую смысловую линию: они считают, что принадлежат к некоему фундаментальному эзотерическому знанию, не стесняются советовать каждому прочитать Гегеля, но зарабатывать предпочитают прикладными ремеслами или пролетарским трудом.

Что это? Банальное оправдание неудачного выбора образования? Необходимый этап в жизни молодого философа?

Вы описали довольно распространенную линию мысли и поведения названной группы людей. Отчасти это результат постсоветского философского образования. С одной стороны, философские факультеты прививают студентам иллюзорное чувство тайного знания. С другой стороны, студентам не дают необходимых навыков для успешной академической карьеры. После окончания ВУЗа выпускник и молодой философ готов делиться чувством таинственного с другими, поэтому он рекомендует окружающим читать Гегеля. При этом он не способен продуктивно заниматься исследовательской работой, поэтому не пытается построить академическую карьеру.

Оговорюсь, что я оставил за скобками объективные сложности с оплатой труда и трудоустройством в университетах, и это не исчерпывающие объяснение всех возможных субъективных причин. Говорят, что и Витгенштейн собирался уехать в СССР работать на заводе.

Как вы относитесь к тому, что аналитическая философия в русскоязычной среде дошла до того уровня культурных феноменов, когда про нее регулярно делаются мемы?

Хорошо, так как это увеличивает её известность. Для того, чтобы человек чем-то заинтересовался, он должен об этом узнать. Об аналитической философии сложно узнать, если подойти к секции «Философия» в районной библиотеке или книжном магазине. Там чаще всего будет набор безумных учебников и случайный микс из классиков, постмодернистов, русской философии и непойми-чего. Даже если там случайно окажется «Логико-философский трактат», то я никому бы не рекомендовал начинать знакомиться с аналитической философией с него.

Не ощущается ли в этом некоторая профанация? Того, что дальше шуток и пары фактов дело может и не зайти, но такие люди при этом всё равно вносят вклад в репутацию аналитической философии. Кажется, что нечто похожее подмочило репутацию философии Ницше.

Лишь немногие пойдут в своем изучении текстов дальше мемов, но без мемов они бы вообще никуда не пошли. Репутацию Ницше подмочил он сам, его сестра и нацисты. Тем не менее, сегодня это одновременно популярный и академически респектабельный философ. С одной стороны, его многие читают, с другой — его активно изучают и комментируют профессионалы.

Хотелось бы прояснить, а как на самом деле выглядит этот мифический конфликт между аналитическими и континентальными философами сейчас? Неужели если они встретятся в одном помещении, то сразу же начнут выяснять, кто из них Chad, а кто Virgin?

В российских университетах мемное поколение еще не работает, а только учится, поэтому конфликта почти нет. Есть разные тусовки. Аналитиков мало, а континентальные философы старшего поколения не ощущают себя континентальными философами. Наши философы до сих пор думают, что аналитическая философия — это одна из разновидностей философии наряду с феноменологией, марксизмом, спекулятивным реализмом (простите) и т. д.

По вашему мнению, кто еще достоин увековечивания в интернет-культуре помимо Витгенштейна?

Дэвид Льюис — один из самых радикальных и цитируемых философов ХХ века. Если читатель видит его фамилию первый раз или ничего о нем не знает, это повод задуматься о границах своих философских познаний.

Почему вы заинтересовались именно аналитической философией? Есть мнение, что уже в начале 2000-х многие разочаровались в ней.

Потому, что я понял, что сегодня это и есть настоящая философия.

Среди моих знакомых не было ни одного человека, который бы сначала занимался некоторой проблемой в рамках аналитической философии, а потом перешел в континентальный лагерь. Обратные случаи я знаю. Чтобы разочароваться в аналитической философии, нужно сначала минимально разобраться в ней. У нас в ней многие никогда не разбирались, потому и не могли разочароваться.

В России в начале 2000-х разбирающихся было в районе десяти человек, сейчас их стало больше, теперь это несколько десятков. Если взглянуть за рубеж, то я вижу, как в Европе аналитики постепенно занимают университеты. Даже в Германии всё больше журналов и исследовательских коллективов, которые можно отнести к этой традиции.

В 2013 году к нам на конференцию в Петербург приехал известный немецкий аналитический философ сознания Томас Метцингер. Когда он критиковал присутствовавшего на той же конференции американца Джона Сёрла, было очевидно, что это дискуссия в рамках одной парадигмы, а не критика извне.

Профессор Метцингер руководит департаментом теоретической философии, где сотрудники и аспиранты, насколько я могу судить, работают примерно в том же ключе. Даже в бывших странах соцлагеря появляются центры аналитической философии. В прошлом году я был на конференции по теориям агента-причины и свободе воли в Загребе. Это была в чистом виде международная аналитическая конференция, на которой докладчики из Хорватии отличались от докладчиков из США, Канады и Австралии только акцентом и пристрастием к курению, но не тем, что они обсуждали.

Что же делает аналитическую философию настоящей? И как распознать ненастоящую философию?

Настоящая философия ставит и аргументированно отвечает на философские вопросы. И в процессе ответа не забывает, какой был вопрос.

Ненастоящая философия настолько разнообразна, что я боюсь увлечься высмеиванием. Больше всего меня раздражает «философствование от фамилий» и то, что мои коллеги Евгений Логинов и Андрей Мерцалов описали как «свободное творческое скольжение по поверхности отсылок, которые, в итоге, ни к чему не отсылают». Это когда метафорами, байками и широкими мазками повествуют об утрате субъективности, диалектике, дискурсе, идеологии, желании, власти, кризисе, Другом, злятся на позитивистов и натуралзим, ругают Просвещение. Заодно, призывают вспомнить Гуссерля, Фуко, Бурдье или любимого мною Жижека. В этом интервью я тоже называю много фамилий, и кто-то может подумать, что перед ним сапожник без сапог. Надеюсь, если дочитать до конца, будет заметна разница.

Главным признаком ненастоящей философии является невозможность пересказа услышанного другими словами. Слова так красиво сплетены друг с другом, что если их заменить на синонимы или уж тем более на символы (p→q), то сразу пропадает весь блеск и вместе с ним ощущение смысла. Столкнувшись с докладом или статьей, посмотрите, можно ли обнаружить в ней какой-то вывод (что автор хочет сказать), есть ли посылки, которые использует автор, чтобы доказать свой вывод. Наконец, следует ли вывод из посылок?

Не путайте свое согласие с выводами автора и понимание того, как именно автор обосновал свой вывод. Лучший вариант, это если вам кажется, что вывод следует из посылок, и при этом вы видите, при каких условиях рассуждение было бы ошибочным. Парадоксально, но даже если вы видите ошибку в рассуждениях, это само по себе не означает, что перед вами псевдофилософия. Хуже всего, когда нельзя понять ошибается ли автор в своих рассуждениях, так как его аргумент невозможно реконструировать.

Задайтесь вопросом: Перед вами доказательное рассуждение (аргумент)? Метафора? Набор формул? Инструкция к действию? Описание фактов?

Для наглядности сообщу, что в моем ответе про настоящую и ненастоящую философию не содержится ни одного аргумента.

Есть ли в деятельности аналитического философа какая-то специфика, которая неочевидна тем, кто взирает на философа со стороны?

У некоторых людей философия ассоциируется с возможностью говорить всё что угодно. Пафос аналитической философии прямо противоположный — взвешивать то, что говоришь, не утверждать лишнего.

Ощущали ли вы какие-либо профессиональные деформации ввиду занятия аналитической философией?

Это стремление говорить так, чтобы тебя было сложно опровергнуть. Например, я неосознанно вставляю в речь такие обороты как «в большинстве случаев», «в основном», «некоторые из», что позволяет отсечь единичные контрпримеры, но ухудшает стилистическую красоту текста и замедляет речь.

Благодаря методу контрпримеров и другим логическим операциям, я могу найти ошибку почти в любой обыденной «мудрости», что забавно, но странно выглядит, если не сдерживать себя. Когда кто-то с умным видом говорит: «никому нельзя верить», во-первых, это самопротиворечивое утверждение, так как оно призывает никому не верить, но поверить этому утверждению. Во-вторых, оно технически невыполнимо, так как мы вынуждены верить другим людям в ходе социальной жизни, например, когда договариваемся о времени встречи. Скорее всего, произносящий эту фразу имеет в виду, что стоит критически оценивать все важные утверждения, однако в таком виде эта мысль теряет ореол глубокой мудрости и кажется тривиальной.

У вас есть несколько работ, посвященных моральной философии, в связи с чем хочется спросить о специфике аналитического взгляда на этику.

В этике, как и в других областях, у аналитических философов нет единого взгляда на проблемы. Аналитики могут придерживаться прямо противоположных взглядов. Однако у них есть консенсус относительно общего подхода к решению таких проблем. Тем, кто хочет углубится в детали, могу порекомендовать отличную статью Леонида Максимова «Об аналитическом стиле в этике».

Первая монография на английском по аналитической философии в узком историческом смысле была посвящена не логике, математике или философии языка, а этике (См. Джордж Мур «Principia Ethica»). Под узким историческим смыслом понятия аналитической философии я имею в виду движение философской мысли, берущее начало у Фреге, Мура, Рассела, Витгенштейна, Карнапа и др. Когда я говорю об аналитической философии без уточнений, я отсылаю ко всякой аргументированной философии сегодня.

Иными словами, нет ничего экстравагантного в связке этики и аналитической философии?

Первый раз я услышал мысль о том, что Аристотель и Кант — это аналитические философы, на конференции в Оксфорде. Мне тогда это показалось дичайшей глупостью, но теперь я тоже так считаю.

Согласен с Вадимом Васильевым, который утверждает, что аналитическая философия — это продолжение классической философии. Это не аналитики отпочковались от философии, а наоборот, континентальные философы вслед за Гегелем постепенно создали странную смесь из риторики, литературы и публицистики. Те, кто не ушел в континентальные дебри, со временем стали именоваться аналитическими философами, хотя это просто философы, которые продолжили решать старые философские проблемы.

При таком широком понимании аналитической философии большинство работ по этике можно назвать аналитическими.

Может ли аналитический взгляд на этику чем-то помочь конкретному человеку? Помогал ли он лично вам?

Люди склонны недооценивать силу моральных норм, хотя эти нормы зачастую побеждают законы, власть, насилие и деньги. Этика или моральная философия для любого человека имеют первостепенное значение, так как нельзя в ходе разумной жизни уйти от вопросов: Что такое хорошо и что такое плохо? Что я должен делать и почему?

Во-первых, сложившиеся ответы на эти вопросы влияют на каждого человека извне через законы и моральные нормы, которые признаются другими людьми и государством. Даже если вы не собираетесь менять моральные установки во всем мире, в жизни точно будут ситуации, когда вы будете обсуждать приемлемость некоторого поведения и, возможно, захотите в чем-то убедить своих собеседников. Обсуждение пройдет гораздо более плодотворно, если вы сможете рационально обосновать свою точку зрения.

Во-вторых, вопрос о том, какие поступки правильные, а какие нет, важен для нас самих. Вы же не хотите, чтобы ваш жизненный выбор носил случайный характер, или чтобы вашими моральными установками было легко манипулировать.

Мне кажется, что у меня сформировался иммунитет от такого рода манипуляций. Например, когда я слышу рекламу тренингов «личностного роста», «лидерства», «прокачки успеха», «как выйти замуж за миллионера», «пикапа», я понимаю, что многие из них продвигают примитивную идею о том, что отказ от моральных ограничений позволит добиться своих целей.

В пресловутой «зоне комфорта», из которой активно призывают выйти, находится не только психологически комфортное, но и морально допустимое. Двойной обман заключается в умолчании того, что это плохо и что это не работает. Большинство преступников несчастны и не преуспели в жизни.

Представьте, что у вас есть возможность украсть деньги у ребенка. Это легко сделать, вас не поймают, это повысит ваше благосостояние — так почему бы и нет? Будете чувствовать себя некомфортно? То, к чему призывают на тренингах — из той же серии, но не настолько очевидно.

На сайте ВШЭ указано, что вы ведете курс «Moral Philosophy at the Cinema: Ethical Theories and Case Studies». Почему именно моральная философия в кино? Какие кейсы для вас показались наиболее интересными?

Курс буду читать впервые в этом году. Курс основан на учебнике Kowalski, D. A. (2012). «Moral Theory at the Movies: An Introduction to Ethics». В классах планируется разбирать в связке какой-нибудь фильм и релевантную моральную теорию. С помощью кино можно наглядно демонстрировать положения разных моральных теорий и анализировать предлагаемые ими решения. По плану мы начинаем с анализа фильма «Порок» (2001) и теории теологического волюнтаризма. Согласно этой теории, добро определяется исключительно волей Бога.

По моим наблюдениям, самый распространенный этический вопрос в кино — это вопрос о том, что лучше: хорошие следствия (консеквенциализм) или соблюдение некоторых безусловных принципов (деонтология). В советском кинематографе этот вопрос раскрывается в известном споре Жеглова и Шарапова в фильме «Место встречи изменить нельзя».

Один из самых важных для меня фильмов «Отель “Руанда”» рассказывает о геноциде в Африке в 90-х годах. На его примере можно проверять, насколько люди готовы поверить в моральный релятивизм — популярной идеи о том, что мораль — это вещь относительная, а добра и зла нет. Сложно найти человека, который не в шутку согласится с тем, что геноцид тутси — это культурная особенность хуту, и люди извне не имеют права осуждать их. Если признать, что события, происходящие на экране — это зло безотносительно чьих-либо предпочтений, значит, моральный релятивизм ложен. Также полезно обсуждать, почему война в Югославии с тысячами жертв в 1994 году воспринималась как более важная для европейцев, чем события в Руанде, где в тот же год погибших было около миллиона.

В приведенном вами примере с «Отелем Руанда», по сути, обсуждаются исторические реалии, а фильм является способом привлечь аудиторию.

Вы точно уловили, зачем обращаются к кино в современной философии за пределами эстетики: это удобный иллюстративный материал для разных кейсов. Художественные особенности фильма замечаются, но они вторичны. Вместо кино можно брать кейсы в литературе или компьютерных играх. Кино предпочтительней из–за доступности и меньшего времени, требуемого на ознакомления.

Обычно территория медиа и искусства ассоциируется с совсем не аналитическими философскими направлениями. Чем вас заинтересовала вотчина континентальных философов?

Мне нравится, как мой друг, философ и кинокритик Александр Павлов, говорит о кино, мне стало интересно попробовать что-то в этом направлении. Реализовал я этот интерес через поиск кейсов в кино, а не теорию кино.

Аналитики по-прежнему не ассоциируются с подобными темами, хотя они ими начали заниматься. Как я уже сказал, в аналитической философии можно найти тексты по любой философской теме от метафизики до поиска смысла жизни. Также существует и аналитическая эстетика, однако я не занимаюсь этой темой. Из–за обилия тем невозможно заниматься сразу всей аналитической философией, если только вы не историк философии. Вместо этого философы концентрируется в своей работе на нескольких избранных темах, допустим, эпистемологии, метафизике, философии сознания и т. п. В этом отношении философы похожи на представителей других профессий. У каждого врача есть некоторый профиль, а спортсмены не бывают чемпионами во всех видах спорта одновременно.

Есть ли какое-то кино, которое пронизано духом аналитической философии? И если нет, то каким бы оно могло быть?

В аналитических текстах гораздо больше юмора, чем в среднем у континентальных авторов. Это еще одна причина, почему мне нравится аналитическая философия. Особенно аналитики любят иронизировать. Поэтому фильм, передающий дух аналитической философии, должен быть интеллектуальной комедией.

Первое что приходит мне на ум, это фильмы и сериалы от Монти Пайтон. В частности, я вспоминаю сцену из «Житие Брайана», где борцы за свободу Иудеи задаются риторическим вопросом: Что им дали римляне? Затем они начинают уточнять, что кроме угнетения римляне дали им водопровод. Далее в этот список добавляют театр, хорошие дороги, общественный порядок и другие блага. Эта сцена, как и многие другие из Монти Пайтона, передает манеру аналитических философов постоянно уточнять свои утверждения и определения. Даже тогда, когда такое уточнение снижает риторическую убедительность их аргументов и звучит комично.

Также вы пишете про нейрошовинизм и проблему тождества сознания и мозга. Что вас интересует в этой теме? Ожидаете ли вы каких-то прорывов от технологий в этой области в ближайшее время?

Нейрошовинизм — это неправильное следствие из правильной теории о том, что наше сознание тождественно некоторым процессам в головном мозге. Довольно давно стало понятно, что мысли локализованы в мозге человека, однако из этого не следует, что мысли должны существовать только в мозге. Идея о том, что для сознания требуются нейрональная структура идентичная, называется нейрошовинизм.

Можно сказать, что огромный прорыв в нейронауках уже произошел. Большинство из нас просто не знают или не понимают его значения. Например, некоторые эксперименты дают основания утверждать, что за воспоминания о некотором объекте, допустим, Дарте Вейдере, у человека может отвечать конкретный нейрон. По активации этого нейрона можно понять, о чем думает человек. Возвращаясь к нейрошовинизму, ошибочно думать, что без обладания этим нейроном нельзя подумать о герое «Звездных войн».

В таком случае, как выглядит и на что влияет «не обладание» каким-то конкретным нейроном? Чем сила не шутит, но возможно, о Дарте Вейдере можно и вообще без нейронов помыслить?

На что влияет такое обладание в каждом конкретном случае — это экспериментальный вопрос, ответ на который зависит от индивидуальных особенностей организма. Теория, согласно которой о Дарте Вейдере можно думать совсем без нейронов, называется функционализм. Эта теория определяет сознание не через то, из чего оно состоит, а через то, что оно делает. Один из отцов этой теории Хилари Патнэм предположил, что сознание может быть реализовано на всех носителях, которое могут обеспечить ту же функциональность, что и мозг.

Возьмем часы, они могут быть электронными, механическими и солнечными. Нам неважно из чего они сделаны, но важно, чтобы по ним можно было определить время. Таких аналогий можно привести бесконечное множество. Применительно к сознанию это означает, что мы можем выделить функции, которые оно выполняет, и затем приписывать сознание тем объектам, которые выполняют эти функции. Таким функциями могут быть восприятие и реакция на внешние раздражители, представление предметов, которые не находятся в поле восприятия, способность к кооперации с другими, решение математических задач и др. Получится некоторое множество функций и тех, кто способен к их реализации, функционалисты будут готовы признать сознательными существами, даже если у них нет никаких нейронов.

Вы выбрали довольно безобидный пример, потому что в целом описание проблемы мне напомнило характерную позицию некоторых современных и не только политических течений, когда определенные взгляды редуцируются к физиологическим характеристикам. Правда, выглядит это обычно топорней, с отсылками к IQ или просто повторением магического слова «физиология». Думаю, не удивительно было бы встретить и позицию о том, что у идеологических оппонентов «нейроны не те».

Да, такие ассоциации неизбежно появляются. Меня забавляют популярные интерпретации науки, когда людям рассказывают, что ученые открыли, что ваш мозг заставляет нас верить во что-то или мешает чем-то. Для привлечения внимания такие формулировки уместны, но зачастую это имплицитный дуализм, который исходит из того, что существуете отдельно «вы» и отдельно ваш мозг, который вам мешает или помогает. Здесь как раз и появляется одна из задач современной философии, которую Дэниел Деннет определяет как снятие кажущегося конфликта между обыденным и научным взглядом на мир. Для этого можно показать, что перед нами два разных и развивающихся языка описания, каждый из которых может быть уместен и полезен при определенных условиях.

Еще одна задача заключается в том, чтобы обнаруживать логические ошибки в общественно важных рассуждениях. Вернемся к идее о том, что у некоторых группы людей в среднем IQ или любой другой показатель выше или ниже, чем у других групп из–за их физиологии или еще чего-то. Уже у Джона Стюарта Милля в работе «О подчинении женщины» есть указание на то, что такие данные не позволяют предсказывать характеристики отдельного индивида, поэтому они не могу служить основанием для ограничения их прав и свобод, а именно к последнему стремятся политические теории, которые вы имеете в виду.

Приведу заведомо упрощенный и абсурдный пример: даже у жителей разных районов одного города среднее арифметическое или медианное значения какого-то показателя могут отличаться, но смешно на этом основании строить теорию расового превосходства или находить повод для обиды. Идея Милля довольно проста, но она решает существенную часть современных политических дебатов о равенстве и равноправии.

Как же так получается, что раз за разом человечество открывает новые виды теоретического шовинизма? Неужели в этом есть какая-то этическая необходимость?

Предположу, что люди устроены так, что всем хочется считать, что они особенные, и мир вращается вокруг них. Как замечал Дэвид Юм, острая боль в мизинце захватывает наше внимание больше, чем гибель тысяч людей на другом континенте. Мы склонны разрабатывать теории о том, что только наш биологический вид или похожие существа способны мыслить и чувствовать.

В этическом плане это помогает обосновать, почему ограниченные ресурсы нужно перераспределять в пользу своих. Возможно, моральное развитие заключается в том, что расширяется круг тех, за кем мы признаем право на справедливость. В начале это семья, друзья, потом граждане своей страны и так далее вплоть до любых существ, способных чувствовать боль или думать.

Также читайте Insolarance в Telegram, Facebook и Дзен.