«Негатив» — одно из тех понятий, по которому легко определить к какому поколению принадлежит человек. Это слово легко вошло в современный словарь и простимулировало многие дискурсы, борющиеся с несправедливостью. Вопреки всему, Марк Вигилант отвергает типовое мировоззрение своего поколения, выступая за негативный опыт, дабы увидеть глубокие вещи по ту сторону негатива.

«Отмени его!» — кричат в Сетях. А мне слышится: «Распни». Разница невелика. Все чаще слышно как новое поколение борется с «негативом». Не критикой или осуждением, а требованием отмены (кэнселинг) и запрета некого явления. Сделает ли это мир лучше? Не знаю, но самих людей точно нет. Если взглянуть на то, что юные борцы за справедливость называют «негативом», то некоторые из отброшенных вещей заслуживают хвалебной речи. И вот почему.

Молодое поколение, метко прозванное словарем Коллинза в 2016-м году «поколением снежинок» (рожденные после 1990 на Западе, после 2000 на постсоветском пространстве), по признанию исследователей, да и собственному самоописанию крайне не любит насилие и негативный опыт. Представители этого поколения страстно жалуются на свои травмы, чувствительны к любым ограничениям и нетерпимы к чуждым мнениям, которые считают способными наносить им новые травмы. Мы даже не успели осознать насколько необычно такое представление в истории человечества. Насилие и несправедливость — то немногое, что заставит их активно объединяться для борьбы. В остальном — это поколение «домоседов», им меньше других требуется групповое взаимодействие.

Всё, что в жизни вызывает боль или сложные эмоции, они последовательно осуждают, часто с привлечением плохо понятых теорий. Правда, в теориях их мало интересуют сами построения, факты, аргументация, они практично требуют от теорий соответствовать их чувствам и ценностям. Как только на эти ожидания брошена малейшая тень сомнения или подозрения, теория попросту игнорируется, словно вся суть концепции только в том, верите вы в нее или нет.

Об этом не принято говорить, но все же мое поколение помимо хорошего образования и медийной грамотности может похвастать и таким скиллом как «игнорирование логики и истины в любом виде». Теории понимаются скорее как рекламные месседжи или саморепрезенты (кто сказал «факты»? Фактов больше не существует). Я много наблюдаю за сверстниками и теми кто помладше и в подавляющем большинстве одно и то же. У теорий и концепций, сообщающих лично им неприятные истины или не очень хорошо воспринимаемых окружением, вообще нет шансов.

У этой гибкости в отношении теорий есть множество плюсов, но минусы тоже не из приятных. Вместе с неспособностью принимать логическую убедительность теории, постепенно исчезает устойчивость и настойчивость жизненных целей. Может быть поэтому протестная деятельность молодых работает эпизодами, а в лучшем случае волнами: подобно смартфону на морозе протестный заряд не держится и требует постоянной подпитки эмоциями. Идеи же скорее похожи на каменный уголь — он может и горит хорошо и долго, но как им зарядить телефон?

Я отношу себя к этому поколению, я хоть и родился в веселые 90-е, часть детства провел за рубежом, впитывая новые тенденции. Неоднократно мои учителя ловили меня на тех особенностях, что я описал выше. И ничто в жизни так не помогло мне измениться к лучшему, как неудачный, печальный и крайне неприятный опыт. Я перед ним благоговею и воздаю ему почести. Волей обстоятельств, я смог принципиально поверить в идею, что человек должен становиться лучше.

Увы, многие предпочли без всякой меры обжираться идеологией, настоянной на прокисшей идее «я и так хорош, это мир нужно менять». По этой причине я смотрю на свое поколение со стороны, хотя и чувствую внутреннее сопротивление, говоря: «они». При этом я подозреваю, что меня они не услышат. Не нужно думать, что я идеализирую людей поколения икс и эхо-бумеров. Почти те же тенденции есть и у довольно большой группы предыдущего поколения, все–таки все поколенческие тренды начинаются с семьи. Об этом скажу позже.

Слово есть, но что за ним?

Само слово «негатив», изобретенное и активно используемое поколением снежинок, очень многое говорит об основном настрое.

Во-первых, оно псевдо-психологическое. Имитация формы термина создает эффект отсылки к каким-то концептам, часто тоже попсовым и не продуманным, как например, «токсичность», «репрессивность», «авторитарный характер». По факту, правда, отсылка — пустая, а термин существует независимо от них. Найдись в какой-то из них что-то не удовлетворяющее «снежинок», и она тут же будет отменена и замещена другой.

Зацепка за психологию не случайна, она позволяет некритично апеллировать к своему опыту — «не важно как у вас, а у меня вот так». Потому психологи, которые не выступают в качестве апостолов религии правоты субъективного опыта, воспринимаются хипстерами как враг номер один. Даже в фэнтези (про какой-нибудь Вархаммер) вы не встретите такого внутренне убежденного напора тоталитарности, с которым многие хотят утвердить позитивное и прогрессивное, а точнее нарциссичное и конформистское мышление.

Во-вторых, оно предельно абстрактное, а потому потенциально безграничное. В него включаются простые реакции (боль, стресс), эмоции (гнев, обида), сложные чувства (зависть, ненависть), комплексные явления (насилие, коррупция) и целый ряд идейных или поведенческих позиций (расизм, нетолерантность, маскулинность). Наконец в последнее время «негативной» пытаются сделать и практически всю прежнюю историю человечества — от войн до классической литературы. Как видите эта штука запросто натягивается на что угодно, поэтому даже то, что психологи считают позитивными переживаниями, по контексту, а иногда и без оного, может быть вписано в негатив. Например, чувство гордости за себя (если вы «носитель белых привилегий») или смех над нетолерантной шуткой.

Причем участие в создании негатива непростительно: не существует никаких форм извинения, вас просто необходимо отменить, вычеркнуть из скрижалей. Тем, кто наслышан о ретушировании репрессированных коллег в сталинский период, уже не так странно слушать новости о том, как удаляют из уже снятого фильма актеров или заблюривают и запикивают ведущего программы за невинный комментарий о анти-ковидных мерах государства (Michael Wendler в шоу RTL Deutschland Superstar).

«Негатив» симулирует идейный отказ от каких-либо вещей, за которым не стоит никакой внятной теории или даже позиции. Есть лишь привычка избегать стрессов и эмоционального дискомфорта. В некоторых случаях бегство от неприятных переживаний понятно и простительно, но в других случаях это просто следствие недалекости. Тут не нужны слова, достаточно образа, а лучше мема: «Это у меня постирония — нет, ты просто тупой». Если вам как маркетологу (или другому специалисту по поведению целевых аудиторий) нужно предсказать действия молодого поколения, то научитесь задавать себе только два простых вопроса: «Что и как они распознают как угрозу своему эмоциональному комфорту? И каким образом они будут реагировать на эту угрозу?». Так продать им можно что захочешь. Другое дело, что непоследовательность таких реакций очевидна и делает возможными лишь ситуативные тактики; контролировать это поколение сложно, особенно без сформированного заранее авторитета. Они довольно инфантильны в своих привязанностях, а вот авторитет, достигнутый делами для них ничего не значит, что хорошо прочувствовали на себе многие, кого подвергли интернет-травле.

Одна из причин этой стадной хаотичности — уже отмеченная выше нечувствительность к какой-либо аргументации. Факты значат теперь настолько мало, что все современные споры — лишь словесные пикировки на тему личных чайников Рассела. Люди, не освоившие даже базовый курс логики и аргументации, в своих твиттерах ежедневно запускают в ноосферу невидимые рас-соц-квир-транс-гендерные чайники (как тебе такое, Илон Маск?), и попробуй докажи, что их нет. Но тот самый «негатив» — не человек, которому можно заткнуть рот.

Что такое негативный опыт по сути?

Негативный опыт — это опыт неудач и фрустраций, а также опыт печальный, порой даже заставляющий терять веру во что-то. Наконец, это опыт трудный, в нем мы сталкиваемся со своей или чужой болью, насилием, ненавистью и завистью, несправедливостью, усталостью, невозможностью. Все это крайне неприятно, особенно учитывая, что всем дана способность фантазировать рай земной и небесный (по своим лекалам, согласно собственной извращенности). Но такой опыт связывает нас с реальностью. Гнусной, глупой и сулящей не очень много удовольствий, но все–таки реальностью, к которой мы привязаны телами и в которой взаимодействуем с другими людьми.

Более того, именно опыт душевно-телесных болячек и неосуществленных надежд помогает в развитии, обучении, адаптации и даже в более ярком, интересном проживании собственной жизни. Эрих Фромм придумал концепцию биофильского и некрофильского характера; второй он приписывал авторитарным личностям и нацистам, но также и нарциссам (вспомните чем закончился миф о Нарциссе). То насколько не хотят знать никакой жизни молодые, особенно в развитых странах, его бы потрясло до глубины души.

То, что начиналось как занятный эскапизм и подростковые фантазии, теперь выглядит как идейный зиккурат, не знающий ни оговорок, ни жалости, ни реалистичных консенсусов. И тень его пала на все актуальные дискуссии последних лет.

Это экологи, которые говорят «просто запретим все “вредное»», и проблемы уровня жизни миллиардов людей и организации экономики их не волнуют. Это новое поколение феминисток, которые вместо заботы о самых незащищенных «сестрах”, все чаще атакуют женщин (за якобы неправильное поведение) и институт семьи. И регулярно объединяются со сторонниками миграции, которая нередко коррелирует с небезопасностью страны для женщины. Это те самые абстрактные любители мигрантов, не готовые приютить пару гастарбайтеров на своей личной жилплощади и закрывающие глаза на мизогинию приезжих. Это юные борцы с коррупцией, которые в повседневной жизни с гордостью уклоняются от налогов и никогда не протестуют, когда «по знакомству» продвигают их. При этом, несмотря на анархо-загоны, они уверены, что государства и университеты им должны даже больше чем родители. Это столичные кандидаты и студенты-гуманитарии, которые настолько преисполнились критического мышления, что не занимаются простым фактчекингом в Сети и никогда не приносят извинения за репосты разоблаченных фейков.

Но ведь и часть поколения, которую качнуло вправо, в странный альт-райт, регулярно демонстрирует сугубо имитацию иронии, за которой скрывается жгучее нежелание учитывать кого-либо. «Быть альтернативно правым» — выглядит как иносказание, вроде «быть альтернативно умным». Пресловутая «красная таблетка», то есть опора на факты и научные истины — для большинства так и осталась непереваренной, а вот отсутствие мемчиков с Пепе ощущается ими как реальная угроза эмоциональному комфорту. И чем же это отличается от солидарности тех, кого они называют «снежинками» (думая, что это не про них)?

Список продолжать можно долго. Но вопрос на их счет просится один: не кажется ли, что им в жизни не хватает отрезвляющих открытий или попросту затрещин от реальности?

Боль, насилие, неравенство

Присмотримся еще раз к самим феноменам, что так яростно вычеркиваются и отменяются из жизни как «негатив».

Например, боль. Боль, как считает один излишне драматизирующий коллега с Инсол. — это сложный феномен, который не только запутывает нас, но и ничего толком о реальности не сообщает. Как мне видится, боль — четкий сигнал на тему либо больше так не делать, либо изучить тему так, чтобы боль использовать и контролировать. Звучит так, словно я говорю о БДСМ и флаггелации, но не только о них на самом деле.

В первом случае вы зарабатываете опыт. Получаете бесплатное напоминание о том, что без каких-то дополнительных действий ваша жизнь останется в том состоянии, которое вас не устраивает. Во втором случае вы в добавок к простому опыту получаете какую-никакую осознанность, и вслед за ней знание, а может даже и умение. Ведь короткий и контролируемый напряг с болью — простой и чистый, почти безвредный способ получить эндорфиновый прилив и эйфорию, а вместе с ними чувство, что живешь. Поэтому люди занимаются тяжелым спортом, поглощают очень острую еду и экспериментируют с насилием в сексе.

Что особенно замечательно, как по мне, ни в случае физической, ни в случае психологической боли — с ней нельзя договориться по-хорошему. Вот просто нагородить этих своих «теорий» о том, что «мне плохо, но в целом я прав» или «не очень-то и хотелось». Если страдаешь от одиночества, то сколько не придумывай отговорок, ты либо осмелишься на шаг в сторону других, либо предашь и изменишь себя.

Другая тема, почти ставшая табу, даже в обсуждении (если вы не осуждаете его на все 100%) — это ненависть и насилие. Какой-то элемент агрессии необходим нам для сохранения личных границ, поэтому он присущ всем живым существам, в том числе несмышленным младенцам. Есть что-то лицемерное и искусственное в попытках осудить любое проявление насилия, особенно, если учесть, что это осуждение звучит от проповедников борьбы с несправедливостью, которые ничуть не скрывают своего желания применить насилие в адрес всех тех, с кем не согласны. Видимо, я что-то пропустил, и в моде давно безглютеновая, строго вегетарианская борьба, лишенная сути. Хотите вы или нет, но мир — арена сил, и без них не происходит вообще ничего. На-силие — это способ взаимодействия человеческих воль, который нуждается в регуляции, а не запрете.

Третья тема, строго записанная в «негатив» — это неравенство, точнее обильные проявления, порождающие зависть, обиды, чувство несправедливости. Каждый имеет право верить в то, каким должен быть мир. Покрошенным в однообразное пюре, где все равны или разнообразным и многоуровневым как салаты в мишленовских ресторанах. Выбирая такую мировоззренческую опору, мы сами создаем свой ад — то, от чего будем страдать в мире.

Как бы мы ни относились к неравенству, не стоит недооценивать силу завистливости. Она отличный мотиватор, который, как мне кажется, все–таки лучше подходит чтобы менять себя, а не переделывать других. Даже зная, что это просто фольклор китайских студентов, мне нравятся «Правила студентов Гарварда», которые циркулируют в интернете. Зависть, конкуренция и желание быть круче других делают нас лучше. Особенно если вам хватает благородства действовать легальными путями и ума не превращаться в придаток машины достигаторства. Если же ваша мечта не побуждает к ее воплощению, а лишь стимулирует трогать себя под одеялом и обижаться в твиттерах, то, знайте, я вас не понимаю. Как можно бороться с несправедливостью, когда вы до жестокости несправедливы к себе?

Мне, как прагматичному реалисту, приходит на ум только соображение о том, что несправедливость неизбежна, как наверное и неравенство. Мы можем, пользуясь разумом искать способы адекватного перераспределения. Так, например, чтобы вас лечил, учил и охранял талантливый специалист, а не «хороший парень» по квоте позитивной дискриминации. Или чтобы власть получил тот, кто справится с ее искушениями, а не сын подруги матери или тот, кто больше всех расстроится, если обломается. Почему мы должны создавать хорошую жизнь для тех, кто вообще ни черта не умеет и не старается? В случаях же когда распределить эффективно нельзя, надо подобно Арджуне забить болт на свои сомнения и делать то, что должен.

Истоки бегства от негатива

Как получилось так, что в обмен на политизацию повседневности поколение 90-2000-х получило столь сильную тягу к бегству от жизни, от всех ее неприятных сторон? Истоки и факторы этого явления лично для меня не до конца ясны, но пару ключевых пунктов я выделю.

Первый пункт: «негатив» возникает только там, где есть позитивное мышление, теряющее берега реальности. Начавшись как странный суррогат психологии и индивидуалистической философии, учение о позитивчике последовательно эволюционировало в замаскированное сектантство с мантрой: «верь в себя и все получится». Обычно стиль секты замаскирован какой-нибудь на первый взгляд «человеколюбивой» идеологией (например, борьба с дискриминацией), но иногда предстает и в незамутненной форме, как в случае с движением вокруг книги/фильма «Секрет». Такими помоями людей кормили еще в начале века Дейл Карнеги, Наполеон Хилл и др., сегодня они продаются гораздо лучше, особенно в обертке модных «трансерфингов реальности» или «нью-эйдж мышления».

Позитивное мышление стартует с проповеди самопомощи, но затем превращается в сурового тирана — дескать, ты не достиг, и только ты в этом виноват. Естественно, когда понадобилось расширить аудиторию за счет не очень склонного к системным усилиям молодого поколения, мантру пришлось переписать: «верь в то, что ты хорош, все плохое — от мира». Нет смысла объяснять, что сектанты никогда не заботятся о последствиях, особенно психологических. Об этом вам придется самому прочесть (например, в работе Edgar Cabanas и Eva Illouz «Manufacturing Happy Citizens: How the Science and Industry of Happiness Control our Lives» или у Didier Fassin, Richard Rechtman в их «Империи Травмы»).

Вот поэтому я не идеализирую старшее поколение, даже среди моих учителей были откровенно поехавшие на «помоги себе сам» достигаторы с застывшей улыбкой стюардессы. В их юности «итакхорошесть» приводила в секту объективизма Айн Рэнд или мутной теософии, в которой намешаны Рерихи, Блаватская и немного шаманизма, а тех, кто поумнее заносило в самовлюбленную версию экзистенциализма или прагматизма. Они еще верили, что нужно упорно трудиться над постройкой личной башни, с которой будешь плевать в других, но уже потеряли контекст значимости общества и окружающих людей. Их дети привычным жестом одновременного отрицания и утверждения ценностей предков создали конструкцию «я еще лучше чем мои родители, но работать мне не надо». Еще лучше, потому что у меня ж такие хорошие ценности, а работать не нужно, потому что это чужие ценности, пусть за меня это делают родители/другие. Носители подобного мировоззрения еще жалуются, что название «снежинки» оскорбительное. Нет, оно очень мягкое, метафоричное. Моя бабушка сказала бы так, что многие бы навсегда погрустнели.

Второй момент, который тоже мельком упомяну — это изменения экономики и социальной структуры, происходившие на рубеже миллениума. «Клиент всегда прав», этой формулы достаточно понятливому. В одной руке у нас развитие медиа и экономики услуг, что просто позволили большему числу людей лелеять фантазию о независимости от других. Прежде для этого нужно было ощутимое состояние. Фантазии все так же хрупки, что и заставляет буквально бредить и бередить сознание возможными вторжениями реальности (что и есть негатив). В другой руке конкуренция внутри сетевых медиа и рынков услуг, которые заставили бизнес бояться и избегать всякого намека на негативный опыт. Удар по репутации в считанные часы превращается в урон кошельку (особенно на бирже), а отсутствие клиент-ориентированности (от дежурной улыбки до терпеливости к всевозможным капризам) в падение продаж. Поэтому экономический сектор интересуется чужими желаниями, фантазиями и травмами сегодня больше, чем какая-либо психотерапия.

Так формируется еще большая фрустрация и нежелание работать: как клиент — вы человек, но как работник — половичок для ног клиентов. Постепенно это касается всех, не только работника сервиса, но любая девочка с Онлифанс, творец с Патреона или даже обласканный СМИ стартапер вдруг оказываются в сильнейшей зависимости от прихотей своей аудитории (и быстрые медиа лишь усиливают это ощущение кнута и пряника).

Впереди — испытания

Самый большой парадокс темы «негатива» — это тот странный факт, что из идей «селф-хелп» и «I’m enough» вырос дискурс, маниакально озабоченный своими обидами и травмами. Объяснение, по-моему, лежит где-то посередине двух версий. Можно сказать, что любой последовательный интерес к себе любимому рано или поздно возведет в абсолют то, с чем ты не можешь ничего сделать, а это и есть негативные эмоции, травмы прошлого. Можно, впрочем, сказать и так: если все воткнулись в свой личный опыт, то единственный способ создавать и поддерживать общественные связи — это объединяться с теми, чьи травмы (и способ жаловаться) похожи на ваши.

Поэтому современный дискурс жалоб — это самопротиворечивая попытка поддержать связь с другими, но на своих искусственных условиях. Условия просты: ты либо меня поддерживаешь как жертву, либо ты — абьюзер и негодяй. Если же вдруг представить, что кто-то достаточно умен, чтобы проанализировать свое поведение, то рассказы о своих травмах могут как раз таки привести к отрезвлению, к принятию мира и значимости других. Но это только «если». Если кишка не тонка перестать бежать от «негатива», не разбирая дороги.

Общество, конечно, тоже хорошо. В подавляющем числе случаев окружение принуждает к тому, что бы вы не менялись и ничему не учились. Потому в будущем я ничего хорошего не предчувствую, хоть для тех, кто принимает «негатив», хоть тех, кто его отрицает и силится отменить.

Я уже говорил, что я прагматик, меня беспокоит то общество, в котором я буду жить (учиться, лечиться, заводить отношения и т.д.) дальше. Вместе с тем, я не бессердечен, злость вызывает одно то, что эти тенденции под речи о достоинстве человека именно его и лишают. Единственный способ ощущать достоинство — это бороться с собой, признавать свое несовершенство. Это такое чувство-мысль, которое не возникает без достижений. Имитация достоинства, созданная словами других (убаюкивающих своим «ты и так хорош») нежизнеспособна, и попросту не вставляет.

Я — противник абстрактных чувств, но многих друзей мне жалко. Им уже никак не объяснить, что помимо достоинства они рискуют лишиться и еще одной мелочи.

Весь энтузиазм, творчество и практически все обучение неразрывно связаны с любовью. Как однажды, уже перед смертью сказал Леонард Бернстайн: «обучение — это своего рода любовь, а любовь — это своего рода обучение». Эта штука, любовь — то, что врывается в мир, чтобы принести дисбаланс и конфликт. Любовь выделяет что-то одно из всего прочего, и она, как заметил Славой Жижек, подлинно насильственный акт. Любовь сопряжена с болью, насилием, завистью, несправедливостью, и как ни парадоксально с ненавистью (это оборотная сторона страсти). И это не какие-то случайные совпадения, в которых следует винить косное окружение и условия. В создании препятствий и страданий, для их дальнейшего преодоления, и есть подлинная суть любви.

Мое поколение очень любит присвоить себе тему любви (представляя самих себя эдакими новыми рациональными хиппи), но оно на деле ничего не желает знать о ней. О чем бы ни говорил человек из поколения снежинок, он говорит только о немедленном удовлетворении — что полная противоположность как любовным испытаниям и прелюдиям, так и приятным тяготам обучения. Не могу вновь не сослаться на мысль Бернстайна: мы верим, что мы центр мира, но это и есть самая большая травма, о которой новое поколение не желает даже знать. А тем более как-то справляться с ней через творчество, труд, обучение, психотерапию, отношения.

Психика такого кидалта после пубертата — это даже не нарциссизм, это запущенная гнойная рана, в которой рождается много боли, но она маскируется цинизмом и призывами к отмене реальности. Отказываясь же от реальности и жизни со всем ее «негативом», вы отменяете только себя. Сперва «себя лучшего», кем вы могли бы стать, а затем и себя полностью как человека. Ведь игрушка своего нарциссизма и боязни боли — не человек, а просто еще одна снежинка в сугробе бессмысленной массы.

Автор текста: Марк Вигилант.