Фотографирую я всегда и везде, камеру из рюкзака не выкладываю. Сама съемка происходит спонтанно — мной руководит какое-то животное чутье, но потом, когда я пересматриваю свой архив и вспоминаю о произошедшем, фотографии неизбежно складываются в какой-то мини-сюжет. Причем этот нарратив всегда субъективен, он рождается моим воображением под впечатлением фильмов, легенд, музыки, чего угодно. Сейчас я все больше понимаю, что мне необходимо научиться режиссировать свои съемки, создавать ситуации, которые мне хотелось бы запечатлеть, но это получается далеко не всегда.
Когда я жила в Париже, в какой-то момент я почувствовала себя потерянной: я плохо владела языком, не могла официально работать, у меня практически не было друзей. Как-то я пошла гулять в Ботанический сад и поразилась, насколько растения там походят на животных. Касающийся земли пальмовый лист напомнил мне о волосах, вся эта органика предстала передо мной чувственными телами. Я словно попала в какую-то альтернативную реальность, и именно с подобными состояниями мне нравится работать.
Там же, в Париже, я стала делать тесты моделей — просто, чтобы занять себя чем-нибудь. И однажды снимала семнадцатилетнюю девушку по имени Майя. Я смотрела на нее и все пыталась понять, как не сделать фотографию очередного привлекательного лица, как показать эту неопытную и ничего о себе не знающую, по сути, девочку, начинающую свою карьеру. В тот же день я снимала распускающиеся цветы и лучи весеннего солнца, а уже потом все это вдруг сложилось в какую-то цельную историю о юности и красоте.
Вообще, проблема репрезентации женской красоты и в целом женственность очень важны для меня. Что такое красота? Для меня существует какая-то мета-женщина, самая взрослая и самая красивая, на которую все остальные пытаются походить, прибегая к помощи косметики, целебных процедур, одежды, Инстаграма. Каждый беглый взгляд в зеркало — это контакт с этим совершенным образом, который глобален и повсеместен, но при этом постоянно меняется в зависимости от конкретной культуры или моды. Он практически неуловим. Еще недавно мне попалась в руки “Книга Лилит”, повествующая о первой жене Адама, от которой он отрекся из–за ее непокорности. Это легенда о существовании первичного духа женщины, которая оказалась не нужна ни мужу, ни создателю. Этот дух, обреченный на вечные скитания и самой женщине никогда не принадлежавший. Есть женщина-мать, есть женщина-дочь, есть женщина-любовница. Но где место Лилит? Это тоже неуловимый образ, который часто демонизируется, но для меня важно, что существует и такая женственность, не укладывающаяся ни в одну из социальных ролей.
Последние годы я много путешествовала, и, например, в Грузию поехала вместе со своими подругами, одна из которых переживала тяжелую депрессию. Так получилось, что мы с ней, отправляясь куда-нибудь на водопад или в горы, часто оставались наедине и могли молчать часами. И я много ее снимала, так как меня вдохновлял ее неспокойный дух, интенсивные поиски себя и своего предназначения. Вообще, из–за того, что я тогда читала “Одиссею”, все наше путешествие представлялось мне каким-то грандиозным паломничеством. И сама Грузия — это, безусловно, страна-женщина. Самой почитаемой святой там считается Нино — христианская просветительница, вошедшая в Грузию босоногой и с самодельным крестом, сплетенным из двух веток и виноградной лозы.
В этом году я вернулась в Россию, так как в Париже мне оказалось жить очень сложно. Это был настоящий побег: я не доделала визу, бросила учебу. Я приехала на дачу к своей маме и там сделала несколько автопортретов. В тот момент я остро почувствовала связь с родной природой и необходимость вписать себя в этот контекст — оказаться по другую сторону камеры, соединить свой собственный фотографический образ с пейзажем, которого мне так не хватало в Европе. Это было своеобразным ритуалом возвращения домой.
А летом я одна отправилась в Карелию пожить на необитаемом острове. В какой-то момент кончилась еда, а привезший меня лодочник забыл вернуться. Пришлось выбираться самой, но по пути через остров я попала в болото и чуть не утонула. Было очень страшно, и когда я шла через этот мрачный лес и стояла по пояс в болотной воде, все сказки, которые я читала в детстве, вдруг стали для меня совершенно реальными. Я уже была готова поверить, что под этими елями, в этой холодной воде, которая словно никогда не знала тепла, живет какое-то чудище. Вдруг я поняла, откуда берутся все эти персонажи легенд, откуда вообще возникла эта привычка наделять неживые объекты чертами живых существ. Возможно, это я и пытаюсь разглядеть — что-то потустороннее, но присущее любому камню или растению. И пытаюсь создать некую летопись происходящего, запечатлеть все те истории и легенды, которыми особенно богата наша страна с ее грандиозной мифологией и странными самобытными жителями.
В целом, на природе я себя чувствую наиболее естественно. Ты ничем не обусловлен, нет больше наблюдателя, диктующего тебе нормы поведения. Первая реакция жителя большого города, выбравшегося на природу, — это расслабиться, отдаться телесному наслаждению. Но там, в Карелии, у меня впервые был опыт изоляции, когда я почувствовала полное отождествление с окружающей меня обстановкой, из всех чувств у меня словно осталось одно лишь зрение. В какой-то момент я пыталась петь, но не могла вспомнить ни слов, ни мелодии. У меня пропало даже желание снимать: я сидела на берегу и видела один из самых прекрасных закатов, но в итоге сфотографировала я его не из–за красоты, а просто чтобы запомнить. В такие моменты отчетливо понимаешь, что фотография — способ отметить что-то в своей памяти и выразить свое психоэмоциональное состояние через визуальный образ.
