«Эй, вы! Вы тоже будете участвовать! Это вам не vip-ложа Путина!» — обращается к центральному партеру танцовщик и хореограф Olivier Dubois​, который в рамках фестиваля Territoriя​ впервые приехал в Россию со своим моноспектаклем «Мое тело выходит на свет дня».

Дюбуа лично встречает зрителей в зале «Сцены под крышей» Театра им. Моссовета​. Он облачен в парадный концертный костюм, лакированные туфли. На пальце — перстень с огромным камнем. В руках — бокал c шампанским. Не особенно церемонясь и заботясь о санитарии, этот самый бокал он пускает по рядам. Передает от зрителя к зрителю, время от время не забывая его наполнить.

Далее следует общение с залом. Дистанция, которую и без того было нащупать сложно, испаряется моментально. Общение невероятно остроумно. Зрители просто не разгибаются от смеха. Происходящее все меньше походит на спектакль, все больше на качественное stand-up show. Как вдруг Дюбуа садится за стол и в микрофон произносит монолог. Монолог, полный трагической серьезности.

«Тело мое, «выходящее в на свет дня»… тело мое словно Книга Мертвых! Тело мое как сувенир. Тело мое словно долгая память, долгие муки искусства. Внутри меня тысячи движений, жестов, позиций, намерений, чувств… литры пота, крови, сотни ран, шрамов, ворох радости, боли. Но что остается от этого? Что я помню? Куда ведет меня память тела? Какая часть моей истории исполнителя может поведать об истории искусства? Да, история перформативного искусства состоит из историй миллионов тел.» — проносится по залу.

«Сейчас мы попробуем вместе сделать новый шаг… шаг, рассекающий тело как воспоминание, как рупор отречения от себя ради искусства. Я предлагаю вам игру, испытание, пип-шоу, прорезь во мне. Вы готовы? Давайте же поиграем!» — заканчивает хореограф, и не дожидаясь ответа провозглашает правила игры.

«Мне нужны три человека из зала!»

Когда первая тройка добровольцев занимает расставленные на сцене стулья, двое из них получают в руки по запечатанному конверту. Третий — не получает ничего.

В первом конверте написана одна из хореографических партий, которую Дубуа исполнял в разные годы своей насыщенной карьеры танцовщика. Во втором — музыкальное сопровождение к одной из таких партий.

Конверты вытягиваются случайным образом, поэтому тот, кому выпало обладать конвертом с музыкальной темой, получает дополнительное право выбора. Он решает будет ли Дюбуа прямо сейчас в своих лакированных туфлях и концертном костюме исполнять танцевальный этюд под оригинальное сопровождение или под музыку из совсем другого балета, которая оказалась в другом конверте.

Одну тройку зрителей сменяет следующая.

Все манипуляции происходят во фривольном формате. Когда вновь и вновь очередной зритель, вместо того, чтобы аккуратно открыть конверт, небрежно его разрывает, Дюбуа бросает: «Да что у вас, русских, за проблема с конвертами?».

В зале не утихает хохот. Но стоило танцовщику начать исполнять первую из партий, как абсолютно все поняли, что перед ними не просто обаятельный и остроумный шоумен, а профессионал по праву занимающий свое место в 20-ке самых выдающихся танцовщиков современности. И это при том, что по комплекции он сильно отличается от своих «анорексичных» (по его же словам) коллег.

Происходящая с Дюбуа во время танца метаморфоза с трудом поддается описанию. Он безупречен и бесподобен. Он набрасывает роль стремительно и существует в ней с непревзойденной концентрацией и характерностью. Даже когда для хореографии Нижинского один из зрителей выберет сопровождением именно вытянутый им трек Селин Дион, танцовщик, произнеся триумфальное «Сорри, Вацлав», моментально подстроит все движения хореографа под выбранную музыку, и выразит все нюансы.

Но если один из зрителей вытягивает хореографическую сцену, а второй — музыкальное сопровождение, зачем же нужен третий? Что делает он?

После исполнения танцевального фрагмента Дюбуа подходит к нему и спрашивает: «Какую деталь одежды вы хотите, чтобы я снял?». Зрители начинают с одной туфли, затем следует пиджак, потом носок, ремень и так далее. После каждого танца на исполнителе остается все меньше и меньше одежды. Его тело выходит на свет дня. Тело как сувенир, воспроизводящее сцены былых триумфов. Даже когда на танцовщике останутся лишь боксеры, он с готовностью их снимет, стоит лишь третьему зрителю этого пожелать.

Каждую танцевальную зарисовку Дюбуа сопровождает краткой историей — где, когда, в каком году, в каком театре, у какого хореографа и с кем он исполнял этот балет. Во время исполнения он жестами, намеками, иногда словами, иногда мимикой дает понять, как выглядело сценическое пространство, что были за декорации, где находился кордебалет, прима, его напарники. Волшебство театра во всем величии — взмах руки, и мы видим треугольную сцену театра, в котором никогда не были; движение глаз, и перед нами возникает ансамбль.

Из раза в раз, одна тройка зрителей сменяет другую, один хореограф заменяется другим. Здесь и Прельжокаж, и Нижинский, и Форсайт, и Фабр, и Саша Вальц и многие-многие другие — целая энциклопедия балетного искусства в одном вечере. Кому-то из хореографов зрители решают сохранить оригинальное звуковое сопровождение, кого-то поджидает неожиданное сочетание.

Через некоторое время Дюбуа уточняет правила игры.

Музыки и танца теперь недостаточно. Он передает одному из зрителей свисток. В любой момент по своему желанию зритель может свистнуть в него, и Дюбуа будет вынужден совершить акт «признания». Затем свисток передается другому зрителю, и вся «власть» сосредотачивается в руках следующего.

Так мы, например, узнаем «проблема ли для Дюбуа его тело?» и другие довольно откровенные подробности. Танцовщик обнажается не только физически.

Интересно еще и то, что зал, окончательно перестав ощущать себя в качестве зрителей и утверждаясь в роли соучастников, все равно стремится к инертности и самоорганизации. Получая полную свободу действий, свисток все равно будет раздаваться строго (!) после хореографического этюда и снятия исполнителем элемента одежды. Выходит тройка зрителей — тянут конверты — определяют хореографа — музыкальное сопровождение — Дюбуа танцует — снимает деталь одежды — свисток — признание. Этот самопровозглашенной порядок не будет нарушен ни разу.

Так продолжается час.

Дюбуа, выводя свое тело на свет, затанцовывает себя до исступления. Танец как принесение себя в жертву. «Весна священная» и «Болеро» современности в одном спектакле.

Покрывшись потом и задыхаясь, танцовщик вдруг заявляет: «Пришло время для моей глорификации (восхваления). Мне нужны из зала четверо самых смелых добровольцев». Четверка выходит, каждый получает листы бумаги, на которых написаны разные обзывательства — от «тиран» до «картошка». Этой четверке зрителей следует окружить исполнителя и с максимальной злобой и агресией выкрикивать ему в лицо написанные оскорбления, швыряя в него смятые листы бумаги.

К четверке подключаются еще двое. Дюбуа медленно отступает назад, триумфально принимая свое «восхваление». Эта кульминационная сцена одновременно предельно комична (кажется, мне будет долго сниться добрейший Сергей Епишев, который оказался среди четверки на сцене и с перекошенным злобой лицом орал «КАРТОШКААА!») и одновременно невыносимо страшна.

Когда конверты закончились, Дюбуа вдруг заявил, что ему недостаточно. «Я хочу танцевать, дайте мне эту возможность». И зрители вновь выбирают, чем танцовщик окончательно себя износит.

Когда же физический и моральный износ наступает, Дюбуа опять садиться за стол, вновь происходящее обретает серьезность, он просит всех закрыть глаза и рисует пластические и телесные образы уже только в воображении зрителей, призывая всех обратить внимание на собственные тела.

Глаза можно открыть.

И мы видим, что Дюбуа уже стоит посреди сцены в блестках и меховой шубе и начинает свой финальный dance macabre, к которому присоединяется абсолютно весь зал. 5 минут после спектакля на сцене происходит хореографическое безумие. С кого-то в исступлении слетают очки. Кому-то отдавливают ноги. Каждый танцует, как умеет. Танцует так, словно его никто не видит, и это последние 5 минут на земле, позволяя (возможно впервые) своему собственному телу выйти на свет дня.

Спектакль полностью исключает оппозицию зрителя и исполнителя. Все зрители — соучастники и соавторы происходящего.

Спектакль виртуозно жонглирует атмосферой и настроением, словно контрастный душ или американские горки, переходя от гомерического хохота к катарсической созерцательности.

Спектакль демонстрирует фигуру танцовщика, который приносит в жертву своему искусству собственное тело. Тело, которое запомнило травмы, получило шрамы. И единственной возможностью справиться с этой болью остается только вновь и вновь выводить это тело на свет дня.

Несмотря на обнажение, фамильярность, грубость и очень широкий социально-демографический разброс зрителей, из зала не ушел ни один человек. Ни один! И это при царящей в воздухе анархии, когда нет никакого риска вмешаться или испортить другим спектакль.

Грандиозные эмоции!

Грандиозный Olivier Dubois!

Грандиозный фестиваль «Территория»!

Спасибо, что это возможно. Даже боюсь предположить насколько нервно, напряженно и непросто такие вещи организовывать. Но, когда видишь наших русских зрителей всех полов и возрастов, которые, отпустив свои зажимы и комплексы, дружно выплясывают на сцене, покрываются блестками, не опасаясь повредить внешний вид, макияж или наряд, и обнимаются с легендарным танцовщиком, а после устраивают даже не овацию, а именно хором скандируют «Браво», словно на спортивном стадионе, понимаешь, какое это счастье!

Абсолютный шедевр!

Сорри, Вацлав!

___________

Видео, фото, обсуждение и комментарии: https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/535188153596759

Самые свежие обзоры и обсуждения театральных и музыкальных событий всегда первыми в Facebook: https://www.facebook.com/inner.emigrant

Telegram: https://t.me/inner_emigrant