ОШИБАЮТСЯ НЕ ЛЮДИ. ОШИБАЕТСЯ МИР.

Электротеатр Станиславский​ представил первую премьеру нового сезона. И она оказалась настолько современно скроенной, что даже не верится, что подобное проходит в России и имеет российские корни.

«Транскрипция ошибки» — музыкальный театр самого ближайшего будущего. Спектакль практически неуловимого жанра. Это одновременно и музыкальный перформанс, и фарс, и комедия, и драма, и при этом ничего из вышеперечисленного. На протяжении полутора часов на сцене только и происходит, что ничего собственно не происходит. И это ничего становится важнее, чем всё. Оно завораживает, затягивает и приковывает внимание.

Как только попадаешь в зал, семь людей уже хаотично перемещаются по сцене. Они обозначены именно как люди, а не как исполнители, поскольку и исполнять им вроде нечего. Первые минут 20 кто-то отчаянно пытается закрепить пюпитр, который постоянно предательски падает, кто-то не может настроить нужный барабан, кто-то не знает куда деть свою бас-флейту. Все действие строится на том, что никак не может начаться.

Спустя первые 5 минут, когда напряженные зрители распознают предложенный формат и «правила игры», по залу проносится первый смех. Тот самый смех, который Кант емко и точно определял как «аффект внезапного превращения напряженного ожидания в ничто».

Однако то, что начиналось почти как типичная шекспировская комедия ошибок, построенная на фарсовой природе, внезапно меняет вектор. Люди на сцене по очереди выходят к зрителям и рассказывают свои истории из жизни. Очень абсурдные истории из не менее абсурдной жизни. «Можно я?» спрашивает один у другого, получает одобрение, и вновь и вновь звучит история, в которой смысла вроде бы нет, но нет и ничего, кроме смысла.

И тут в силу вступает непосредственно сама транскрипция то и дело происходящих ошибок. Почти в импровизационной манере исполнители пересказывают истории друг друга, дефрагментируя и деконструируя их, смешивая идентичности, используя иные средства выражения, обращаясь как к языку жеста, так и к музыкальным инструментам.

Речь транскрибируется в музыку. Музыка транскрибируется в речь. Музыкальная драматургия начинает оперировать средствами театральной. Театральная — композиционными средствами музыки. Из монотонной пульсации вдруг начинает возникать не ритм, а мелодия. Мелодические пассажи духовых, напротив, становятся ритмическими. То и дело спонтанно происходящие ошибки влекут за собой необратимую мутацию, где новое возникает из обыденного, смысл из бессмыслицы, а всё — из ничего. Происходящее начинает походить на красноречивое и буквальное подтверждение известного утверждения, что «ошибки — это наука, помогающая двигаться вперед».

Импровизационная природа происходящего продуцирует случайные и незапланированные ошибки. При том, что все музыкально-драматическое действие строится на жесткой дисциплине композиторского текста, который такие ошибки только поощряет. У происходящего есть массивная партитура, и в ней прописаны все без исключения допустимые вариации. Любая импровизация оказывается хорошо отрепетированной, чтобы не разрушить тонкие и уязвимые химические процессы, обнаруживаемые и запускаемые действием.

В результате возникает парадокс — при такой фиксации случайности, она лишь становится более различимой. И тут открывается, что то, что не дает от происходящего бессмысленного абсурда отвести взгляд, есть именно материализовывающаяся на сцене акциденция. Акциденция в ее самом буквальном и классическом значении, которое сформулировал еще Аристотель, как «случайное, почти всегда несущественное свойство вещи».

Один из исполнителей, Владимир Горлинкий​, получив одобрение у коллег по спектаклю, рассказывает зрителям, как играл на конкурсе гитаристов: «в правой руке у меня арпеджио, в левой псевдобарочный материал, а между ними возникает полифония».

Грубо говоря, примерно по такой схеме устроена и сама «Транскрипция ошибки». Справа у нас музыка, слева театр. Справа комедия, слева трагедия. «Что вы сейчас чувствуете?», — вдруг, прорезая игровую природу происходящего, обращается к залу другой исполнитель Stefan Voglsinger. И тут же сам отвечает: «Я чувствую глубокую грусть». Справа у нас всё, слева ничего. А между ними вдруг возникает нечто. И это нечто едва поддается описанию и может быть лишь с натяжкой охарактеризовано как импульс.

По сути авторы «Транскрипции ошибки», низвергая все законы театральной и музыкальной драматургии, деконструируя само понятие о смысле, делают осязаемым именно импульс. Как возникла вселенная? Как из пустоты космоса вдруг возникла жизнь? Как люди, насекомые с отдельной взятой крошечной планеты, вдруг смогли из вакуумной и зияющей пустотой бездны извлечь звуки? Как смогли придать этим звукам подвижность? Как они научились дышать, и как решили это дыхание превращать в музыку и использовать в духовых инструментах? Раздастся ли треск падающего дерева, если его некому услышать? Эти вопросы в том или ином виде составляют извечный парадокс всего сущего. И «Транскрипция ошибки», конечно, не дает однозначный ответ, но участникам и авторам удается сделать важную попытку, предлагающую взглянуть на эти процессы, как на результат ошибки, которая играет смыслообразующую роль в мироздании. Своим спектаклем они стремились постичь природу звука, а прикоснулись к постижению природы всего.

Уже к середине спектакля, происходящее на сцене действие теряет свою значимость. Все внимание зрителей переключается на то, что происходит в паузах, когда не происходит ничего. Именно в них обнаруживается тот незримый импульс, который определяет законы дальнейшего существования. В моменты тишины зал начинает ощущать, как тишина определяет следующие за ней звуки и действия. Жизнь происходит в паузах между. Искусство рождается из ничего. Из некоего импульса, который возникает, когда все вокруг останавливается. Смысл становится различим только в условиях полного его отсутствия. А зрители полтора часа наблюдают за уязвимым моментом рождения искренности из тотальной и возведенной в абсурд фальши.

В самом финале участники «Транскрипции» обращаются к зрителям: «Теперь вы видите, что смысл есть, и он существует». И зал, который еще полтора часа назад насмехался над нелепым фарсовым абсурдом, разражается одобрительно овацией.

Придумали и изобрели (а точнее будет даже сказать обнаружили в природе) этот спектакль — композитор Александр Чернышков и режиссер Isabelle Kranabetter​. По началу фамилия композитора и несколько задействованных русскоязычных исполнителей заставляют недоумевать — как такой современный и свободный с творческой точки зрения проект в принципе мог возникнуть у нас? Откуда это лишенное любой неловкости существование перформеров на сцене в столь «недружелюбных» для актерской игры обстоятельствах? Откуда, в конце концов, такая зловещая легкость при столь серьезном художественном исследовании столь глубоких вопросов?

Ответ оказался прост — этот проект не российский. Композитор Александр Чернышков уехал обучаться в Венскую консерваторию. Российской же публике он знаком разве что по проектам, которые в лучшие для новой музыки годы проходили на Проекте «Платформа» и фестивале «Трудности перевода», куда Чернышкова приглашал и открывал России один из лучших музыкальных кураторов нашей страны — композитор Сергей Невский.

В последствии, совместно с режиссером, Чернышков был приглашен на Венецианскую биеннале, где «Транскрипция ошибки» и возникла впервые в 2016-м году. В ней задействованы перформеры из 6 стран. Все они говорят на разных языках. Разные языки звучат и в спектакле. Единственным универсальным языком общения с публикой в зале становится тишина.

«Транскрипцию ошибки» уже исполнили в Венеции. Затем в Австрии. Теперь прошли единственные три показа в России. И она вновь возвращается шествовать по Европе.

Примечательно, что в каждом новом городе несколько меняется состав перформеров, меняется язык и сценическое действие. По сути режиссер и композитор каждый раз заново собирают музыкально-театральное действо, отталкиваясь от новой языковой и окружающей «Транскрипцию» среды.

Все сценические и музыкальные решения принадлежат именно композитору. Режиссеру оставалось лишь придать максимально ненавязчивую пространственную форму, не уничтожив уязвимый момент рождения импульса. Что не так просто, как может показаться. Но на российских показах Изабеле Кранабеттер это удалось. Все зоны малой сцены Электротеатра использовались с тщательной взвешенностью. В перемещениях перформеров присутствовала свобода, которая позволяла им самоорганизовываться, словно подопытным насекомым.

Кажется, что авторы спектакля лишь задали некоторые пространственные, звуковые и драматургические рамки происходящим в мире процессам, обнесли бездну и тишину паттернами, словно пробиркой, и сами с интересом каждый раз наблюдают, что из этого получится, какая реакция произойдет и произойдет ли. Крайне рисковый и потому очень редкий в искусстве шаг. По всем законам логики должен был произойти полный провал, но вмешались ошибки, и что-то пошло не так. В конце концов, если все ошибаются, значит все правы.

Очень хочется надеяться, что рано или поздно «Транскрипция ошибки» вновь состоится в России. Пусть даже неизбежно в новом (но от этого лишь более интересном) качестве. Такого театра у нас сейчас в принципе нет. Такой театр нам нужен. И именно подобными проектами Электротеатр утверждает за собой славу единственного на сегодняшний день в России музыкального театра будущего.

___________

Видео, фото, обсуждение и комментарии: https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/540935156355392

Самые свежие обзоры и обсуждения театральных и музыкальных событий всегда первыми в Facebook: https://www.facebook.com/inner.emigrant

Telegram: https://t.me/inner_emigrant