КРУМ | Жан Беллорини
Укол лучшей жизни
Чтобы как-то заземлиться, разнообразить впечатления, решил сходить на
Собственно так и попал на премьеру спектакля “Крум” в некогда лучший, как по форме, так и по содержанию (а сейчас, как минимум, все еще по форме) театр Петербурга — Новая сцена Александрийского театра.
Очень многообещающе выглядело сочетание:
Французский режиссер (в рамках того же обмена, благодаря которому в московской мастерской Фоменко появился “Амфитрион”) Жан Беллорини, целых 12 больших артистов Александрийского театра и сложная, почти неизвестная в России пьеса израильского поэта и драматурга Ханоха Левина.
И получился спектакль сложным! Очень сложным!
Подобно тому, как главный герой Крум оказывается неподходящим своему окружению, этот спектакль так же получился неуместным, но неуместным с
В первую очередь — пьеса. Циничная, старомодная, поднимающая проблемы невозможности реализовать себя в сложившейся вокруг среде, и оперирующая категориями 60-х годов. У нас она широкому зрителю не известна совсем. Мало кто не то, что видел, но даже слышал о мрачной, депрессивной и наполненной психологизмом версии, которую недавно предлагал Кшиштоф Варликовски.
Беллорини же очень трепетно обошелся с текстом, подчеркивая краткость и емкость языка, и оттеняя специфичный строй письма. Дискретную, фрагментарную структуру пьесы он заполняет своими мизансценами, за счет которых очень деликатно смещает акцент. Теперь эта история — не просто вязкое повествование о трудности подняться над рутиной и желании уехать, сбежать, вырваться в
Режиссер уточняет, что ему кажется важным об этом говорить, и он даже не представляет насколько точную повестку для нашей страны затронул.
Но опять же. Это смещение акцента подается настолько обходительно, что тому, кто воспринимает текст пьесы в первый раз, далеко не всегда заметно, что перед ним вообще “трактовка”, а не дословная “классика”.
Усиливает это ощущение и решение режиссера по работе с труппой. Не зная русского языка, он отдает им на откуп манеру подачи, оставляя несвойственно себе много воздуха для самовыражения. Отсюда не только у старожил сцены, но и у молодежи начинает на передний план выходить “школа игры” с большой буквы “Ш”. Кому-то из зрителей этого более, чем достаточно, и лучше не бывает. Для других Беллорини попробовал эту “Школу” слегка гиперболизировать. В итоге получается немного гремучая смесь “и нашим, и вашим”, а в итоге ни тем, ни другим.
Вообще идеальная публика для этого спектакля — не русская. Когда полутона и фальшь не чувствуются, и все происходящее воспринимается несколько отстраненно, откуда-то с другой планеты.
Очень интересно решены и декорации, которые предложил лично режиссер. Активное использование цвета, превращающее его жизнеутверждающую адаптацию подавляющей пьесы в своего рода театральный комикс — очень неожиданный и соблазнительный выбор. Фосфорицирующие оттенки массивной монохромной декорации оживляют персонажей, которых (вновь усиливая нашу “Школу”) режиссер заставляет двигаться упрощенно и стилизовано, словно не играя “правду жизни”, а лишь ее набрасывая.
В этой массивной декорации Беллорини отводит каждому из многочисленных персонажей свой маленький закуток. Подозреваю, что по его убеждению он рисовал образ “советской коммуналки”. И наверняка где-то в другой стране это бы так и выглядело. Но для нашей публики — ассоциации нет никакой. Возможно очень высокохудожественный панельный дом — не меньше. Многие и сейчас бы не отказались так жить.
При этом галантное обращение к тексту находит свое отражение и в декорациях. Например, драматург Левин не описывает вообще никакой мебели. Его интерес устремлен строго в слово и в человека. Режиссер также наполняет свои яркие “закутки” сценографическим отсутствием: дверь, стул, кровать. Это не реалистичное пространство для жизни. Это условная площадка для актерской игры.
Все персонажи проходят развитие в таких же разделенных маленьких сценах, как и их “закутки”. Развиваются они быстро и гротескно. И снова такая редкая для театра подача воспринимается преимущественно пародийно.
В этом, пожалуй, и состоит главная сложность спектакля. Режиссер ставил его “пародийно” — существуя не всерьез, герои обнажают серьезную и
Более того, совсем недавно Новая сцена была меккой всего сверхсовременного и значимого, воспитав и приманив свою публику. И, получается, гремучая смесь — для этого зрителя “Крум” излишне конвенционален. А другой зритель на эту площадку не особенно спешит, выбирая основную сцену величественно возвышающегося во всех направлениях центральных артерий Петербурга Александрийского театра.
Тем не менее спектакль получился очень крепким. С неповторимой атмосферой, располагающей к глубокой рефлексии. Если и не к рефлексии о собственной жизни, то хотя бы к рефлексии о собственном восприятии театрального.
Сходите, как появится, в афише, если будет настроение к
___________
Источник материала, фото, видео и комментарии:
https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/399570717158504
Самые свежие обзоры и обсуждения театральных и музыкальных событий всегда первыми в Facebook:
