История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.

Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.

К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии»

История существующих обществ это не только история борьбы классов, но также история компромиссов между ними, история классового сотрудничества. Немалое количество левых представляет классовое общество таким образом, что в самом этом обществе заинтересованы только те, кто занял в нём руководящую роль. Те же, кто занял подчиненное положение, якобы всегда заинтересованы в обществе более справедливом. Потому успехи и поражения этой самой классовой борьбы рассматриваются в разрезе организованности того или иного класса, его классовой «сознательности». «Инертность» масс, их тягу к «стабильности» эти революционеры честно пытаются объяснить, понять, но зачастую просто декларируют , что «революционная ситуация не созрела. Нужно работать, повышать сознательность, просвещать». Но бывает так, что массы к голосу просвещения не прислушиваются. И происходит это чаще, чем хотелось бы тем, кто выступает за переустройство общества. Тяга к «стабильности» перевешивает тягу к справедливости. Зачастую это явление чем-то временным, чем-то случайным. В качестве объяснения «инертности масс» приводят доводы о слабости революционных организаций, успехах правительственной пропаганды, даже «подкупе угнетенных», подачками сверху.

Но вышеописанные явления являются следствием, а не причиной. Причина же довольно проста: двигатель общества — взаимодействие классов. Классовая же борьба — частный случай подобного взаимодействия. Более того — общество всегда стремится к некой устойчивости. Потому, итогом борьбы, которая возникает в результате возникшей нестабильности, неопределенности, является построение относительно стабильного общества. В случае, если найденная альтернатива оказывается не надежной, общество вновь через какое-то время начинает лихорадить, обостряются скрытые противоречия. То или иное общество, то или иное государство стремится к максимальной стабильности. Но достигнув её, оно впадает в застой, начинает загнивать. Стабильность порождает большую рождаемость, а любая система и в лучшие для себя времена зачастую не способна дать каждому по потребностям. Такая ситуация ещё более-менее возможна в период экспансии, освоения новой для общества ниши, когда людей мало, а ресурсов много. Но такая ситуация невозможна при обратной ситуации. Классовый компромисс сменяется классовой борьбой, войной всех против всех. Этот процесс трения и столкновения порождает осколки, тех кто откололся как от угнетенных, так и правящих классов. Появляется большое количество людей, которые выпали из стабильного общества, которые не могут себя в нём найти. Когда их критическая масса достигает определенного порога, происходит взрыв.

Примером может послужить развитие любой революции. Старое общество уже не жизнеспособно. Старая система взаимодействия работает всё хуже и хуже. Представители старых классов все чаще сталкиваются с невозможностью своего социального роста в её пределах. Для классов угнетенных это выражается и вовсе в альтернативе полного обнищания и смерти. И таких лишних людей становится всё больше и больше. Они организуются в сообщества, которые становятся носителями той или иной альтернативы старому. Итогом этого процесса перетекания старых классов в альтернативные становится то, что те, кто остаётся на стороне системы, остаются в меньшинстве. На самом деле, они оказались в меньшинстве гораздо раньше, в более стабильные времена. Но старое общество в силу инерции продолжало жить по-старому. Обострение классовой борьбы, обычно приводит к первому классовому компромиссу: новые маргинальные классы, разнообразные «альтернативщики» объединяются, чтобы свергнуть старую власть, которая осталась в меньшинстве, при равнодушии, при пассивности тех, кто должен её защищать. Так происходит не всегда: стоит восстать только одному классу, представителям одной альтернативной модели, и они в большинстве случаев терпят поражение, и это справедливо и для восстания пролетариев Франции в 1848 году, справедливо для студентов и мелких буржуа, городских жителей в Турции и России несколько лет назад. В случае, если классы объединяются, свержение власти проходит успешно.

Дальше начинается «парад альтернатив». Представители той или иной альтернативы начинают делить полученную власть, пытаются реализовать свою программу. Если общество нуждается в радикальных переменах, то возрастает и радикальность приходящих к власти в этот период группировок. Но революция, пройдя определенный пик, начинает идти на спад. Процесс понижения градуса революции это и есть пресловутый Термидор. Но что происходит в этот момент? Мы имеем старое и противостоящее ему нечто новое. Термидор — синтез старого и нового, который снимает прежние противоречия. Апофеозом термидора является бонапартизм, который окончательно примиряет революционные группировки между собой, завершает формирование новой общности, основанной на новом классовом компромиссе. Общество приходит к стабильности. Те лишние люди, что были маргиналами, занимают в новом обществе определенное место. Или погибают.

Что важно, в устойчивости системы заинтересованы не только правящие классы. Угнетенные заинтересованы не меньше. В основе любой системы лежит взаимодействие между двумя классами, которые эту систему собственно образуют. Феодалы и крестьяне, капиталисты и пролетариат являются важными и нужными осями для своей формации, они взаимосвязаны настолько, что один класс не может существовать автономно без второго, без существования двух системообразующих классов не может быть системы. И было бы странно сводить процесс их взаимодействия только к классовой борьбе. М. Инсаров во многих своих работах подчеркивает, что революционность пролетариев была обусловлена тем, что они не были ещё пролетариями в полном смысле этого слова, что они представляли собой людей, которые в процессе отмирания средневековой общины превращались в класс наёмных работников. Но проблема тут не в усложнении производства, а в самой сути классового общества. В том, что люди готовы играть по самым безумным и несправедливым правилам, лишь бы быть «в игре». И смысл участия в революции для отдельно взятого человека, в том, чтобы перейти из статуса «вне игры» в статус «в игре».

Феномен классового компромисса выражается в разных обществах по-разному. Правящий класс может обосновать свою особость, «божественность», может обратиться к посреднику в виде бога или государства, может быть заключен «общественный договор». Однако, в любом случае мы всегда видим некий механизм интеграции классов в интересах общества. При любой, самой деспотичной власти, если она устойчива, имеет место тот самый общественный договор. Как говорили экзистенциалисты, равнодушие есть пассивное одобрение происходящего.

Общество, перейдя в иное качество, стремится к стабилизации. Именно в период наибольшего классового компромисса общество подходит к высшей точке своего развития. Но только лишь затем, чтобы исчерпать возможности установленных правил и начать путь к новому пересмотру правил, к новой революции. Идея классового компромисса не нова. Эту идею активно использовали оба Бонапарта. Эту идею взяли на вооружение фашисты с их «корпоративным государством». Наиболее выпукло эта идея отражена в фильме «Метрополис». Посредником между мозгом и руками должно быть сердце, такова ключевая идея фильма, который оказал сильное влияние на основателей Третьего Рейха. Большевики пришли к этой модели несколько иным путём: они не стали выступать в роли «справедливого арбитра», они заменили собой правящий класс. Они настолько инкорпорировали его в государство, нивелировали антикапиталистической фразой, что многие левые мыслители до сих пор считают советский госкапитализм чем-то иным, какой-то иной формацией. Причем, это продолжается и в наши дни, когда СССР уже давно не существует. Но суть «советского бонапартизма» мало отличается от бонапартизма обыкновенного. Была выстроена форма классового сотрудничества, государство рассматривалось, как «народное», т.е. общее для всех, соблюдающее интересы всех классов. Очень показательно в этом плане отношение угнетенных к Мировой Войне. В Первую очень скоро проявил себя классовый антагонизм, массовое участие угнетенных в этой войне обернулось против правящего класса, большевики одержали победу под лозунгами немедленного мира. Во Вторую все те же угнетенные ощущали в СССР себя частью государства, не противопоставляли его своим интересам, воевали с Гитлером, как врагом, общим для всех классов.

История любит повторяться. И это не должно нас удивлять, попадая в похожие условия, та или иная материя вполне может принять похожую форму. Так называемый День Народного Единства не случайно появился именно в путинской России. Это было как бы апофеозом путинского бонапартизма, его негласного договора с низами: мы качаем нефть и проедаем советское наследие, вы получаете некие крохи с барского стола и активно потребляете. Но серия кризисов положила этому зыбкому единству конец. У государства, в котором правящий класс воспринимает государство как собственную вотчину, собственную кормушку нет будущего. Общество вновь порождает все больше и больше лишних людей, а значит, вновь становится на путь борьбы. Но лишние люди далеко не всегда являются революционерами. Они могут стать на путь радикального консерватизма. Эти маргиналы, которые размахивают колорадскими флагами, и со слезами на глазах признаются в любви президенту тоже лишние люди. Конформисты обычно более пассивны в своей поддержке режима. Признак их лояльности — равнодушие. Если человек неравнодушен, значит, его не устраивает текущее положение вещей, его неистовство есть внешнее проявление крайнего внутреннего недовольства. Религиозные и националистические массовые движения были по классовому составу идентичны с «прогрессивными» революционными движениями. Потому тем, кто хочет участвовать и даже возглавить будущий революционный процесс, нужно обратить своё внимание прежде всего на своих идеологических врагов, силой своего убеждения обратить их в свою веру. Именно эти недовольные, не имеющие перспектив и выпавшие из системы люди помогут добить издыхающего российского Левиафана. А конформисты своим равнодушием подтвердят ваше право на власть в случае победы.