За последние несколько лет коллектив Ростовского музыкального театра заметно набрал обороты. Об этом свидетельствует и увеличение количества спектаклей, и относительно многих коллег приличная заполняемость зала, и возможность приглашать для новых постановок именитых творцов, что само по себе в некоторой степени гарантирует качество конечного продукта. Например, поставленный Георгией Исаакяном (Москва) ростовский «Фауст» с большим успехом прошел на Исторической сцене Большого театра, всколыхнул всю российскую театральную общественность и спектакль «Жанна д`Арк» с режиссурой Юрия Александрова (Санкт-Петербург).

Однако все постановки были более чем традиционны, экспериментировать в духе новейшего времени театр не рисковал. Вплоть до нынешнего года: 87-й театральный сезон открыла весьма экстравагантная постановка «Кармины Бураны» Карла Орфа. И увидев результат, хочется сказать: возможно, не зря не рисковал. Спектакль вызывает очень много вопросов.

Наверное, нужно сказать буквально несколько слов о самой партитуре. Созданная в 1937 году, в перерыве между двумя мировыми войнами в нацистской Германии, конечно, она во многом впитала атмосферу своего времени. Отсюда и тот священный трепет ощущения конца света, который возникает каждый раз при прослушивании знаменитого хора «O Fortuna».

Именно на это, скорее всего, и была нацелена музыка Орфа — взывать к человеческим эмоциям, будить инстинкты, а вовсе не глубокие интеллектуальные ресурсы. Иначе обращение автора к мертвым, никому не понятным языкам объяснить сложно. И не случайно Орф назвал «Кармину» сценической кантатой — намекая всем будущим исполнителям на то, что главный акцент должен быть сделан на чисто музыкальном звучании, а сопровождающий исполнение визуальный ряд должен быть минималистичным и условно-символичным.

Поэтому, как кажется, постановка Ростовского музыкального театра вызвала такой диссонанс. Волей режиссера-постановщика, все того же Георгия Исаакяна, восприятие чудесной музыки было чересчур усложнено порою весьма сомнительным действом. Задумка, конечно, была очень благородной: показать повторяющиеся, вечные человеческие ошибки и пороки наряду с такими же вечными и повторяющимися человеческими радостями. Поэтому-то жанрово художник определил свою постановку как «мистерию», намекая на вселенский масштаб затрагиваемых тем. Поэтому в спектакле бытовые сцены убийства мужем жены, насилия, пьянства, проявления похоти чередовались с показом первого поцелуя, рождения ребенка, радостного чувства приходы весны.

Повторюсь, идея очень благородная и понятная. Но как же действо шло вразрез с музыкой, не имея зачастую с ней ничего общего! А еще больше — с переводом латинских текстов, проецировавшихся на электронной строке. Возникала мешанина и путаница, клубок мыслей и образов, которые попросту понять невозможно. Всего в час музыкального звучания режиссер буквально утрамбовал такое количество пестрых картин, что от них, казалось, начинает рябить в глазах… Словом, раздававшиеся в конце представления аплодисменты и крики браво можно объяснить только нежеланием зрителей показаться невежами или «отсталыми от времени»: как же, именитый режиссер, современный спектакль, концептуализм! Не понять значит признать себя дураком.

Особенно вызвали недоумение некоторые детали оформления и сценографии. Ну зачем на сцене, извините за выражение (но из песни слова не выкинешь), сортир? Блестящий своей безукоризненной белизной в самом начале действа и никак не обыгрывающийся. Если на сцене висит ружье, то уж будьте любезны, пусть оно стреляет! Или демонстрирующий волосатые ноги тенор-солист — с накладным пузом и в белой пачке? Все это кажется (и я уверена, не только кажется) очевидной и ничем не подтвержденной претензией на оригинальность.

Вместе с тем, стоит отметить, что чисто музыкально спектакль сделан если не идеально, но весьма близко к тому. Оркестр, хор, солисты — все были на высоте. А это главное. Значит, у театра все эксперименты (хочется надеяться, более удачные) еще впереди.