Памяти М.М.

Смерть многое меняет, особенно если она твоя собственная. А жизнь дама хрупкая, но легко передающаяся в детях и идеях.

— Фраза настоящего грузина и философа.

Итак. Вспомню науку.

Все начинается всегда с одного: гимна, оды, псалма, молитвы в общем со взгляда на верх, с песни к Небу. Вот и я начну…

Ты еси лоза, знаете? Шен хар венахи— средневековый грузинский церковный гимн Богородице. Тогда подпевайте!

Шен хар венахи, ахлад аквавебули

норчи кетили, эдемс шина нергули

(алва сунели, самотхес амосули,)

(гхмертман шегамко вервина гджобс кхебули,)

да тавит твисит мзе хар да габрцкинвебули.

Ты еси Лоза виноградная, только зацветшая,

Ветвь нежная, в Эдеме растущая

(прекрасная молодая Ива в раю)

(храни Тебя Господь, прославления достойная)

и сама собой Ты — Солнце сияющее.

Сегодня я вспоминаю своего дедушку Мераба. Грузина и философа.

Знаете, он научил меня мыслить и я очень благодарен ему за это.

«Ничто так не украшает мужчину, как ясный взор, крутое плечо и острое как бритва сознание»,- любил поговаривать он в моменты наших долгих бесед возле нашего виноградника.

«Вино веселит сердце, но помни дружок, что ты виноградарь и твоя забота виноград, а не веселье».

Вот вы спрашиваете о его отношении к смерти. Он как минимум ее не боялся, она как и для Серго, Наны была для него красавицей, музой и прекрасной дамой. Он ее боготворил. Называл последним пристанищем, подругой и порой обращал мое внимание как незримо она подходила к нам в беседку, подсаживалась и вслушивалась в наши диалоги.

Что она хотела услышать нового, не знаю, но ее огненно-рыжие, кучерявые волосы, напоминали мне солнце. Она светилась не видимым для глаз светом.

Дед в такие моменты любил напевать себе под нос песенку, даже просто нашептывал. — Любовь моя — свет небесный, Небесного цвета всплески!

Я его спрашивал: — Бабу ты с такой любовью о ней говоришь, а как же бабушка?

 — Mziani chemi, мое сердце вмешает три женских образа из всех царств о которых мне известно.

Кто третья, Бабу?

— Спрашивал я, начиная перечислять. Sik’vdili (смерть), ts’minda Аnast’asia, так он называл бабушку (святая Анастасия). Кто же еще?

— София, отвечал он — Премудрость Божия.

Я не могу назвать деда набожным человеком, все же времена стояли атеистические (многобогии), но он был по-настоящему свободным человеком и в движении мысли и в радости от мышления. Он часто цитировал одного философа, когда обращал мое внимания к необходимости производить из себя акт мышления.

— «Мысль есть нечто, во что мы заново, снова и снова должны впадать, «как в ересь», как впадают в любовь».

«Любовь моя, цвет зелёный.

Зелёного ветра всплески.

Далёкий парусник в море,

далёкий конь в перелеске.

Ночами, по грудь в тумане,

она у перил сидела -

серебряный иней взгляда

и зелень волос и тела.

Любовь моя, цвет зелёный.

Лишь месяц цыганский выйдет,

весь мир с неё глаз не сводит -

и только она не видит».

Да. Он очень любил испанскую поэзию. От него я узнал про Дуэнде, про этот сумасшедший кураж, это конечно же Федерико Гарсия Лорка. Он считал его настоящим поэтом с настоящей судьбой, испитой до последней капли жизни. До сих пор про него ходит легенда, будто перед расстрелом он увидел как над головой солдат поднимается солнце.

И тогда он произнес: — И все–таки восходит солнце…

Возможно, это было началом стихотворения. Так оно и было, вы знаете, когда человек на краю, особенно когда его уход не растянут во времени, а драматично-вынужден, тогда только и возможно настоящее чувство его проявления. Я бы конечно постарался сказать о главном в эту минуту, если посчастливилось бы. (улыбается).

— «Будь воля на то моя,

была бы и речь недолгой.

Да я-то уже не я, и дом мой уже не дом мой.

— Земляк, подостойней встретить

хотел бы я час мой смертный -

на простынях голландских и на кровати медной.

Не видишь ты эту рану

от горла и до ключицы?

— Всё кровью пропахло, парень,

и кровью твоей сочится,

а грудь твоя в тёмных розах

и смертной полна истомой…».

Нам грузинам повезло, говорил он, мы уже рождаемся влюбленными, а там и до философа рукой подать. Его фразы врезались в мое сознание 10-ти летнего мальчишки как острые стрелы, которым было суждено распускаться розами уже потом. Тогда я еще не слышал о иерархии Плотина, но образ философии с которой мне предстояло иметь дело, уже был для меня окутан прекрасным мифом и манил в эстетически непревзойдённой подачи.

Отчет о симпозиуме.

Видео.