Расстроивающий дом свой получит в удел ветер, и глупый будет рабом мудрого сердцем.

Притч: 11:29

               Всему свой конец. Всё умирает, чтобы родиться заново. Так, семя, падая в землю, исчезает, становится лишь памятью языка и символов — оно умирает, чтобы стать новой жизнью и породить само себя сызнова. Мы, люди, каждый день умираем, бесконечно малая часть нас умирает каждую раз в «ночи мира», которой мы на самом деле являемся, куда боится заглянуть сама Природа, чтобы не исчезнуть навсегда. Просыпаясь с новым днём, каждый из нас становится Другим, потому что стазис губителен — застойная вода гниёт, умирает, чтобы стать иной, да, но не другой. Геродот в своей мистической пронзительности говорил: «Человек не может войти в одну реку дважды — ибо это уже не та река и не тот человек». Жизнь — это река, а человек — всегда человек.

               И так происходит всегда — первый «шок», вызванный зверской атакой боевиков ХАМАС на мирное население Израиля, постепенно сходит на нет: потенциальная энергия эмпатов-мыслителей близка к полной конверсии и очередному этапу энтропии; всё меньше и меньше статей мы видим в информационном пространстве нарративной сферы и ажиотаж постепенно сходит на нет. Создав коллекцию статей, посвящённых Палестино-израильскому конфликту[1], syg.ma, будучи, пожалуй, одной из важнейших интеллектуальных открытых платформ на постсоветском пространстве, подвела тем самым итог, провела чёткую красную линию, которая, безусловно делит, само Событие, переводит его из ранга Вещи-самой-по-себе в категорию упорядоченных, (якобы) «осмысленных» феноменов. И ведь действительно, так ли нам теперь важно то, что есть сказать по поводу коровы, которую выдоили донельзя? Все мнения высказаны, статьи написаны и переведены, идеологии обозначены и упорядочены — истинный jouis-sense в его чистейшем виде! Ведь что может быть приятнее того чувства, когда с исступлённым восторгом в очередной статье убеждаешь самого себя, что именно ты находишься на «правильной стороне Истории», с ложной очевидностью математического доказательства объясняя, как «плохое» — «плохо», и потому «хорошее» — «хорошо». Безусловно, сложно упрекать syg.ma в том процессе трансгрессии имманентного и необъяснимого События, коим является Палестино-израильский конфликт, постольку поскольку сама их деятельность сопряжена с языком — будучи акторами Символического, наместниками Большого Другого, syg.ma невольно оказывается той холодно-рассчётливой сущностью-заместителем Знания, которая позволяет нам, как относительно небольшому сообществу, функционировать и существовать. Сложно упрекать людей в повиновении матрицам «бинарных отношений», как это назвали бы Делёз и Гваттари, особенно учитывая тот факт, что конвертации неизбежны — в мире позднего капитализма все наши действия неизбежно определяются как производство, отчуждая нас, превращая в машины.

«Оно дышит, оно греет, оно есть. Оно испражняется, оно целует»[2],

заявляют Делёз и Гваттари в самом начале своего важнейшего научного труда. Мы — части системы, и любые наши действия, словно проклятые, не просто не подрывают систему, но, наоборот, утверждают её, становятся самим её определением. Однако упрёки есть тоже частью языка, который представляет из себя самый радикальный и непростительный акт насилия над нашим имманентным, если брать за основу то, что сама наша суть является исключительно имманентной. Что я хочу сказать, так это то, что, перефразируя Адорно, Истина возникает ровно в тот момент, когда непосредственно поднимается вопрос о том, что есть Истина. Иными словами, чтобы сама наша природа существования зиждется на том, чтобы ставить саму истинность, сам Абсолют категории нашего существования под сомнение. Пока мы в движении — мы не тонем!

               Жаркие споры, дискуссии и даже абсолютно упаднические по своему характеру распри между двумя осями зла, которые представляют из себя ХАМАС и нынешнее правительство Израиля, становятся продолжением самого События, оказываются светским конфликтом между Израилем и Палестиной. Как минимум в Западной культуре этот феномен есть то, что определяет нас, становится современной основой нашего стремления к постколониальной утопии. Оттого и обидно, что этот конфликт имеет характер периодического, который вызывает ажиотаж лишь в первые недели неизбежных обострений: война становится, в самом ужасном, капиталистическом значении этого слова, прагматическим инструментом, «окном возможностей» для того, чтобы в очередной раз, воспользовавшись ожидаемым наплывом новой аудитории, провести пиар-копанию собственной идеологической установки, моральный аспект которой является искушающим surplus enjoyment (прибавочным наслаждением). Конечно, отныне нельзя просто выразить свою без ссылки и поправки на то, как это самое личное мнение может сказаться на имидже. В этом заключена огромная проблема нынешних левых, «прогрессивизм» большинства которых заключается в следовании устоявшимся от них ожиданиям и «линиям партии». Они должны поддерживать Палестину просто потому, как она удобно вписывается в образ угнетённых. Безусловно, напрямик такого не скажешь, ибо поднимается крайне неудобный факт существования ХАМАСа, так некстати портящий идеальную, «нормальную» доктрину. Потому приходится изображать сердобольных, указывая на то, что, да, безусловно, ХАМАС — террорист, и терроризм — не выход! Гражданские ни в чём не виновны и, по сути, палестинцы загадочным образом вообще никак не причастны к ХАМАСу, который, видимо, возник из воздуха (подобно тому, как, выслушав некоторых, загадочным образом целые дивизии евреев устроили собственную высадку в Нормандии на берегах Средиземного моря в 1948-м году, когда началась Накба). При этом Израиль как бы сам получается заслужившим на подобную атаку, постольку поскольку своими «империалистическими» действиями против палестинских арабов спровоцировал эту «несправедливость». Противоречия наслаиваются словно снег на склонах гор, который вот-вот норовит сойти на головы случайных альпинистов и туристов. В этом я посмел бы даже заявить, что он уже сошёл, просто мы до сих пор не в состоянии понять, что пришла пора доставать себя из собственных ледяных могил.

               Безусловно, не хочется, занимаясь толчением воды в ступе, избивать мёртвую лошадь, однако как быть, если это и есть лучший момент для того, чтобы говорить об этом? Когда «хайп» более-менее спал, когда своеобразное перемирие[3] буквально наступило? Когда ещё продолжать битву за умы людей, если не в момент, когда все псевдопопытки заняться этим наконец были оставлены и на полях Интернета и на улицах мировых (но зачастую — европейских и американских городов) остаются радикалы, которые своей «борьбой за свободу» Палестины (или Израиля) проповедуют тот самый геноцид, который они же сами и осуждают, и определяют в своей идеологической призме восприятия мира? Данное эссе не хотело рождаться во мне. Мне казалось, что многое, если не всё, было высказано мной[4] ещё в самом начале конфликта. Однако многочисленные заблуждения, конфликты и простые постправдивые извращения, сделанные с целью имиджевых преференций и/или в силу интеллектуальной слабохарактерности авторов, воззвали к моим совершенно насильственным, пре-символическим истокам, которые мне бы хотелось направить в русло более продуктивное, чем простое несогласие. Я хочу быть как можно более абстрактным, ведь, видя вблизи, парадоксальным образом все остальные детали расплываются. Спорить о том, что Израиль имеет полное право на милитаристкое вторжение в сектор Газа, потому вчера убили бабушку очередного Наума, бесполезно не только из-за абсурдности подобных заявлений, но и потому, что сам их фокус смещён с общей картины. Он оказывается заложником субъективного, сиюминутного насилия, которым нами повелевают, дергая за ниточки и играя на чувствах. Сам мир потому становится заложником языка и определений, которые непросто разобщают нас, но становятся тем самым, что делает мир невозможным. Иными словами, в формуле циклического увядания и воскрешения, когда «Мир возникает ровно в тот момент, когда начинает спор о том, что есть мир», появляется брешь, когда извращается само понятие. Антагонизм дискурса, который движет нашей жизнью, не даёт найти покой на натянутой цепи objet petit a, преподносится и извращается, как-то насилие, коим является само описанное выше извращение. Для выгоды гегемонии капитала бюрократизм определения, его невыносимая непоколебимость и строгая чёткость определения становится ключом к спасению, ибо предполагает тоталитарный строй одного единственного «правильного» понимания вещей. Решение «всегда одно», которое можно найти лишь у «коучей» и прочих «гуру», великих мистиков и гностиков современности за «небольшую плату». Ведь «оно того стоит», как Истина в мире цен и автократии технологий, которые подменяют субъективность культуры эффективности Абсолютом Рационального. Именно поэтому Славой Жижек, которого зачастую упрекают в расплывчатости и демагогии его противники, отвергает эти обвинения, спрашивая: «А что, если суть вопросов философии заключается в том, что именно таким запутанным, расплывчатым образом мы должны их ставить и также на них отвечать?» Ведь, действительно, что это, если не бунт против гегемонии словарей? Против автократии «эффективных менеджеров» (в политике и публичной жизни, и экономике) и однозначных ответов, которых не существует? Что это, если не способы мыслить ризоматически? избегать провалы заранее установленных ассоциаций и рамки насилия языка, когда твоя чистая, непорочная мысль изначально обречена на осквернение и извращение, отчего — никогда не будет понята?

               Как мы знаем, в нынешнем мире правды нет — есть только мнение. Отчасти потому, что мнение намного легче продать. Это такой же меновый товар, как ботинки или соль. Да, не всё в этом эссе ново, не со всем будут согласны, однако это лишь моё мнение. Моя цель — «продать» вам его. И было бы глупо убеждать себя в обратном.

По-настоящему древняя история

               В своём недавнем совершенно потрясающем двухсерийном документальном фильме Кеван МакКей, рассказывая историю[5] падения крупнейшей канадской телеком компании Nortel Networks, привёл цитату Джона Рота, бывшего генерального директора, чьи спорные спекулятивные методы обеспечения роста акций компании в попытках занять место на биржевом Олимпе имели, мягко говоря, плачевные результаты. Уволившись по собственному желанию по договорённости с руководством Nortel задолго до катастрофического обвала акций (связанного со сдутием пузыря доткомов и завышенными прогнозами по прибылям от акций) на бирже Торонто, Рот, как это свойственно большинству «предпринимателей» и «дельцов» сумел избежать народного гнева, оставшись в своеобразной роли небожителя, о существовании которого все благополучно забыли. Существуя за счёт своего состояния, занимаясь любимыми хобби миллиардеров, как коллекционирование машин и моделей поездов, путешествия и проч., бывший гендир оказался в статусе подрывателя, который, отойдя на безопасное состояние, детонирует заряд — несмотря на колоссальный эффект, который производит простое нажатие рубильника, сам исполнитель не чувствует своего причастия к разрушениям. Он лишь совершил подрыв, а взрывчатка всё уничтожила сама. Бравший у Рота в 2009 году (в момент наибольшей агонии распада для Nortel, которая начала процедуру ликвидации) интервью журналист отмечал то же самое холодное отчуждение: для Рота масштаб вызванных им достижений-катаклизмов представлял из себя некую абстракцию, некое Символическое состояние, которое понимается буквально, как образ, нечто несуществующее как Бог в парадигме лаканианских методов интерпретации мира. Имманентный мир Рота не имел ничего общего с той функцией, с тем символом, который он представлял из себя, находясь на должности генерального директора. Он был лишь инструментом в руках/объектом Истории, которым закручивали гайки и спекулировали на рынке. Его место спокойно мог занять другой, и ничего не изменилось бы! Капитал сделал из Рот того самого «Американского психопата», о котором писал Истон Эллис в своём культовом романе — когда трансцендентное не просто не является продолжением имманентного, но находится в своеобразном отрыве от него, замещая и отчуждая травматический центр, что стремится выбраться наружу путём субъективного, разрушающего насилия. Джон Рот не чувствовал ни малейшего угрызения совести в том, что он был непосредственно причастен к уничтожению крупнейшей компании Канады, до того и так мучительно страдавшей от невозможности самоидентификации. Его также не волновал тот факт, что его стремления и поклонения компании, демонической, над-человеческой коллективной сущности свободного рынка, привели к безработице и лишили пенсий десятки тысяч людей, которые, по сути, и являлись непосредственным основанием; тем, что непосредственно должно было подчиняться коллективизации образа, образовывая невольно сети и культуры взаимоотношений. Когда Джона Рота спросили о его правлении в Nortel он сказал лишь три слова: «Это древняя история». Для гендиректора события, которые имели место быть в его жизни, которые есть часть его самого, это не просто «давняя» история. Это история «древняя», почти что «до-историческая», когда любые свидетельства могут спокойно рассыпаться в прах постольку, поскольку всех доказательства — это насилие языка, спекуляции, имя которым теории. Отныне это лишь часть чертогов Символического, в котором наше Воображаемое находит уют и подчиняется желанием Большого Другого. Так мы начинаем желать. Так История заставляет нас желать, становясь пространством/экраном-проекцией наших самых потаённых фантазий.

               История Nortel насчитывает больше ста лет. Для живущих в наше время год кажется вечностью. (Вспомните те же два года COVID-19, которые, превращаясь в словосочетание «годы ковида», воплощают в себе чуть ли не боль столетнего гнёта, уничтожения и притеснения!) Однако по сравнению с этим история Израиля как сущности, как Вещи-самой-по-себе, оказывается по-настоящему «древней историей».

               Израильское царство описывается ещё Библии. Саул, Давид, Соломон — все они жили и существовали, правили, как живёт, существует и правит язык и λóγος. В своём «Уроке в темноте» Джорджо Агамбен непревзойдённым мистическим языком пишет:

«Царство всегда совпадает со своим провозглашением, его единственная реальность — реальность речи, притчи, которая его высказывает. Попеременно оно становится горчичным зернышком, засохшей травой, сетью, заброшенной в море, жемчугом — однако не самими вещами, которые могли бы быть обозначены этими словами, но провозглашением, которое они возвещают. Грядущее, Царство — это сама речь, его провозглашающая».[6]

Говоря о пророках и Царстве Небесном, о Его силе и величии, Агамбен, однако, признаёт и тот факт, что поэтическое неизменно порабощается политическим, так как политическое стремится к своеобразному преодоление языка: подобно диалектам и поэзии, которые пытаются словно бы заглянуть по ту сторону, Политическое как сфера находит свои истоки в травматическом ядре нашего начала, которое не знает язык, производя речь. Будучи Реальным, политическая сфера пытается узурпировать наше имманентное состояние перманентной революции, чтобы найти хоть какую-либо стабильность, в то время, как Политическая сфера — это уже речь, которая бунтует, рождаясь в глубинах нашего тела. Потому Израильское царство так же Реально, как оно Воображаемо для каждого из нас до тех пор, пока оно не становится инструментом псевдоколлективного государства нынешней эпохи якобы постимпериализма, не становится общественным и политическим. Израильское царство цвело и гнило, становясь частью Ассирийской империи, Персидской империи, империи Александра Македонского и Древнего Рима. Ничто так не-постоянно, как империя, которая обречена на падение. Ими отмеряют время! И в эти времена живут еврее, те племена, из которых они образовались, образуя новый народ, бунт которого против завоевателей становится их Родиной. Вечные притеснения и ущемления евреев во времена Древнего Рима сделали евреев странствующим народом, который не может найти покоя. Не это ли истинная идея неугомонного движения? Вечного пути? И почему иные должны вечно странствовать, чтобы мы, запертые в наших городах, могли оставаться на местах и чувствовать себя самураями, для которых нет цели, и есть только путь?

               Сложно отрицать, что евреям пришлось приспосабливаться. Чужаки в чужих странах. Герметичные общины и оседлые поселения евреев по всей Европе стали цитаделями горечи и вечной травмы, тоске по дому, который теперь у них лишь в виде феномена, в виде концепции борьбы за право найти эту родину. В этих цитаделях они обитали перебежкам, будучи, в частности, купцами, суть которых — не знать дома. Не вписываясь, будучи исключёнными из феодальных взаимоотношений (как если бы это была привилегия подобная той, которую обозначала категория гражданства в Древнем Риме), евреи, чтобы выжить, оказались неизменными подрывателями феодального базиса — в то время, как одни вынуждены были работать на полях своих сюзеренов, платя им дань, потомки Соломона существовали как бы вне этой системы, способные к тому, чтобы жить, существовать! Внезапно приходило осознание, что можно не только не быть крепостным или верноподданным случайного землевладельца (и откуда у него эта земля? почему?), но и при этом прекрасно жить, имея свою культуру, быт, очаг, семью, ценностью. Те, кто были основой системы, осознавали свой статус дураков, которыми пользуются, однако вместо того, чтобы организовать бунт, им было удобнее верить в то, что виноваты те, кто «выставляют» их дураками! Отсюда — погромы, антисемитизм, поощрение ненависти к евреям. Не помогал и тот факт, что именно евреи «распяли Иисуса», в то время, как Понтий Пилат благочестиво «умыл руки».

               Безусловно, нет однозначного согласия касательно того, почему и где антисемитизм вообще имел место быть, однако имеет ли ненависть множество лиц? Ненависть безбожно ленива и проста. То, почему и за что мы ненавидим отдельную группу людей сегодня имеет ограниченное количество «причин», а в историческом контексте их количество становится ещё меньше. Бунтарская обособленность евреев, представления об их религиозной исключительности и герметичность их общества — вспоминаются слова Роршаха из культового комикса Алана Мура и Дейва Гиббсона: «Вы, кажется, до сих пор не поняли. Это не меня заперли с вами, это вас заперли со мной!» А с началом индустриальной революции евреи, которые до того существовали в либеральной сфере потустороннего, оказываются на своём месте с личным капиталом, банками, торговым чутьём и способностью слышать «звон капитала» яснее и чётче других. Внезапно, до этого полностью исключённые из сферы публичного и политического, словно симптоматический невроз, евреи всё больше и больше начинают играть решающие роли в культуро- (а значит и в мысле-)образовании! Спиноза, Маркс, Фрейд, Брегсон, Гуссерль, Ротшильды, Шагал, Ротко, Уорхол, вся советская революционная верхушка — чем дальше в лес, тем больше деревьев. В XX и XXI веках иметь еврея-предка хотя бы сотой колене уже считается предметом для гордости! Сейчас каждая вторая знаменитость оказывается с еврейскими корнями, и это не может не вызывать возмущения, потому что внезапно неосознанно формируется нарратив, когда оказывается, что сама европейская интеллектуально-культурная идентичность-гегемония оказывается «построена» вовсе не великими европейцами, что одни из величайших достижений Западной цивилизации принадлежат на самом деле неисключительно европейцам, а чужакам, семитам, «жидам», что распяли Христа и «выпили всю воду», как в известном анекдоте. Оттого и «выпивают жиды всю воду», потому что чувствуется «вселенская несправедливость». Особенно в перспективе справедливости для ущемлённых — на плечах бывших крепостных, бывших рабочих, на плечах их потомках должно держаться величие Европы, а не на плечах ничем этого не заслуживших вельмож и ретроактивно причисляемым к ним исключительно нуворишам-евреям (потому что, очевидно, условный француз-миллиардер, который, будучи сыном простого шахтёра, сделал сам себя, — это символ надежды и успеха; тем, кем все мы являемся на самом деле, в то время как наследник Ротшильда — это нахлебник и вор чужих успехов!). Внезапно, в семантико-символической плоскости начинает разворачиваться целая битва за наследие культурной короны и престола самоидентичности! Нет, он не был евреем! Никогда! Просто фамилии созвучны! На самом деле он — немец! И т. д. и т. п. ad infinitum.

               Неудивительно, что всевозможные теории заговора, горячо любимые клиническими истериками, направленные против евреев начинают иметь место быть. Неудивительно, что идеи о мировом правительстве, контролируемые «жидомасонами» выглядят намного более приятно, чем гипотетическая возможность того, что ты сам, как индивид, как актор социума, в котором ты находишься, оказываешься не в состоянии преодолеть зависть к другим и/или «оказать сопротивление» — быть настойчивее, быть смелее, быть внимательнее, быть трудолюбивым, как если бы твоя жизнь была на кону! Неудивительно, что подобные мысли, своего рода историческая травма, становится удобным инструментом политического, которые могут использовать во благо себе. К концу Первой мировой войны на территории нынешней Палестины и Израиля, которые входили в состав Османской империи, еврейское меньшинство составляло приблизительно 5%. По итогам проигравшая тюркская держава вынуждена была уступить права на эти земли Британской империи. Этот Палестинский мандат стал окном возможностей для того, что олицетворяло из себя ущемления народов на всех континентах (живи люди на Антарктиде, уверен, Британская империя придумала бы способ эксплуатировать и их). В конце концов империя — это сплошная колония, которая существует именно потому, что идентичность метрополии — это очередные «бинарные взаимоотношения», парадигма гегельянских властелина и раба. Идеи о реконструкции еврейского национального государства, предложенные, в частности, Герцлем, наконец находят отклик среди представителей элиты, которые увидели в Святой земле потенциал, экран-проекцию их собственных постыдных, насильнических фантазий. В декларации Бальфура (министра иностранных дел Британской империи) указано следующее:

«Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа, и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране».

Рашид Халиди, американский интеллектуал палестинского происхождения, находит такой «щедрости»[7] несколько причин[8]:

1. Романтизм возвращения всех евреев на их историческую родину (неизбежно связанные подсознательно со вторым пришествие Христа и наступление Вечного рая на Земле) всегда существовал определённым подтекстом в том
2. антисемитизме, который никуда не исчезал в Европе. Относительно недавние дело Дрейфуса во Франции и еврейские погромы в царской России были наглядной демонстрацией того, что юдофобия жива как никогда! (В частности, именно эти погромы и были причинами первых алий — волн эмиграции евреев на историческую родину, которая возникла точно также, как и все остальные националистические идеи о государстве и его определении в XIX веке.) Этот страх всегда можно было использовать для оправдания любых внешне- и внутреннеполитических неудач.
3. Контроль над ресурсами Ближнего Востока, а также наличие своеобразного форпоста в «диком» регионе, однако, были, пожалуй, главнейшими побудителями того, что имеем сейчас.

И хоть нельзя назвать именно антисемитизм тем злом, которые положили начало, по сути, столетней войне за Палестину, можно ли представить большую ненависть, чем безразличие? Что такое есть проект Израиля, если не огромный акт антисемитизма, когда целый народ, который является одним из столпов сильнейшей на тот момент цивилизации, становится лишь средством, отчуждённой биомассой, на которую распространяется биополитика концлагеря, говоря словами Агамбена? Об этом совершенно безразличном отношении говорит то, что, осознав свою ошибку, в связи с неожиданно для самих бриттов начавшимися недовольствами арабов в Палестине, Британия ввела квоты на еврейских переселенцев в Палестину. Их не сняли даже тогда, когда антисемитизм в Третьем Рейхе достиг уровня государственной идеологии. Более того, их ужесточили, сведя возможность миграции к нулю! Таким образом, пусть и косвенно, Британия (а также все страны, отказывавшиеся принимать евреев в период расцвета нацисткой идеологии) стала соучастницей Холокоста. Самого антисемитского, жесточайшего преступления не только против евреев, но и самой концепции человечности, которой старая Европа с взвизгиванием гордилась. Даже само слово «Палестина» происходит[9] от того, как древние греки называли эти земли. Очередной «жест доброй воли» оказывается ничем иным как жестоким в своей прагматичности и нарциссизме актом империализма, направленным на то, чтобы чужими руками сделать грязную работу, пользуясь исторической и физической травмами и страданиями целого народа, пользуясь их надеждами и мечтами на спокойную жизнь и Бытие…

               И то же самое применимо к палестинским арабам.

Читайте продолжение…

[1] URL: https://syg.ma/israeli-palestinian-conflict (дата обращения: 23.11.2023)

[2] Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / Жиль Делёз, Феликс Гваттари; пер. с франц. и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред. — В. Кузнецов. Екатеринбург: У Фактория, 2008. 13 c. — (Philosophy).

[3] Israel says it received initial list of hostages to go free, has notified families | The Times of Israel. The Times of Israel. Published November 23, 2023. URL: https://www.timesofisrael.com/liveblog-november-23-2023/ (дата обращения: 23.11.2023)

[4] Иллюзорная объективность Субъективного, или Неофашизм как исчезающий посредник. hortusconclusus. syg.ma. URL: https://syg.ma/@hortusconclusus/illiuzornaia-obiektivnost-subiektivnogho-ili-nieofashizm-kak-ischiezaiushchii-posriednik (дата обращения: 23.11.2023)

[5] Sinking in Scandal: The Death of Nortel. BobbyBroccoli. YouTube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=sDdC3-LT7pM (дата обращения: 23.11.2023)

[6] Giorgio Agamben. Leçon dans les ténèbres // Quand la maison brûle. Éditions Payot & Rivages, 2021, Paris, p. 25-34. Перевод с французского — Даниил Тютченко, сверено с итальянским оригиналом. URL: https://syg.ma/@les-cahiers-rouges/dzhordzho-agamben-urok-v-temnote (дата обращения: 23.11.2023)

[7] Забавно, сам премьер-министр Ллойд Джордж заявлял, что:

«[…]декларация Бальфура не является простым актом милосердия. Следует понять, что речь идет о сделке в обмен… на поддержку евреями всего мира дела союзников»[7.1].

Иными словами, с самого начала британцы, до этого нагло воспользовавшиеся поддержкой арабов против Оттоманской империи в обмен на обещания создания независимого (и, безусловно, «дружественного», отчего — выгодного) арабского государства, способного стать противовесом «диким», «тёмным» народам Ближнего Востока, поняли, что евреи намного лучше подходят на эту роль! Если и делать своими наместниками семитов, то тех, которые «европеизированы», а потому, в теории, более лояльны.

[7.1] Folk A. Izrael. Тегге deux fois promise. P., 1954.

[8] Khalidi, R. (2020). The Hundred Years’ War on Palestine: A History of Settler Colonialism and Resistance, 1917–2017. Metropolitan Books.

[9] Отдельная благодарность пользователю «50502500», комментарий которого вы можете увидеть внизу поста, натоклнул меня на развитие данной лингвистической идеи. Кому интересно, мои размышления можно будет прочитать непосредственно в ответе к комментарию.

Подписывайтесь на телеграм-канал: https://t.me/art_think_danger
Подписывайтесь на инстаграм: https://www.instagram.com/hortusconclusus1587/
Подписывайтесь на Medium: https://medium.com/@hortusconclusus
Подписывайтесь на syg.ma: https://syg.ma/@hortusconclusus