Независимая #мультипликация — отличный способ примерить на себя мировосприятие мультипликатора. В сравнении с текстом и даже фильмом в этом случае много больше доступные автору пластичность и передача эмоции. Это позволяет на время перенять картину мира и непосредственные чувственные образы в чужой голове. Не в этом ли состоит суть общения?

Я часто смотрю разного рода независимую анимацию — среди моих фаворитов Иван Максимов, #adventure time (который несмотря на огромную популярность считаю независимым и очень ценным произведением искусства) и дон Хартцфельдт. При просмотре в своебразной диалогичности с создателями я часто нахожу материал для очень глубоких психологических выводов, для которые #автор как бы подготовил предпосылки. С мейнстрим-анимацией, изготовленной по безликому заказу и совершенно свободной в силу “подогнанности” к запросу целевой аудитории, так проделать невозможно.

Сегодня я хочу вспомнить довольно популярного аниматора из Австралии — Эдэма Эллиота (Adam Elliot). На его счету не так много роликов:

“Дядя”/“Uncle” (1996),

“Кузен” (1998)

“Брат” (1999)

“Харви Крампет”/“Harvie krumpet” (2003)

“Мэри и Макс”/“Mary and Max” (2009)

«Эрни бисквит»/“Ernie biscuit” (2015)

Из них всего один — “Мэри и Макс” — является полнометражным. «Харви Крампет» принес Эдему высшую кинематографическую награду — #Оскар за лучший анимационный #фильм .

Техника и фабула Эллиота довольно однообразны — его мир это аляповатое пластилиновые пространство, не слишком ухоженное и обжитое. Обитетели этого мира под стать ему — они подчёркнуто несуразны, калечны, несут в себе множество дефектов… Знакомство с ними именно с этих дефектов и начинается — автор представляет нам их, начиная с неприглядного. Впрочем, вполне дружелюбно и жизнелюбиво представляет — и в этом неповторимая противоречивость мира Эллиота. Имена под стать персонажам, как и кстати их главная — письменная — речь. Крампет, Бисквит — эти фамилии — незамысловатые кондитерские изделия, напоминающие бедные радости самих персонажей. Крампет к тому же искажено — с “k" вместо "c”. Пишут персонажи криво и с ошибками — с беззастенчивым (уже что-то!) самозабраковываением и в этом.

Ролики «Дядя», «Кузен» и «Брат» естественно объединить — они кажутся короткими зарисовками, посвященным членам одной #семьи. Неспроста: сам Эллиот называл их «полуавтобиографическими». В этих коротких видео, всего по несколько минут мы впервые видим мир глазами этого мультипликатора. Его эмоциональная тональность проходит и через последующие «крупные» работа Эдэма. Все #персонажи, в общем, также похожи — это угрюмые помятые лица с редкой проглядывающей мимикой — обычно это немногочисленные персональные гримасы. Очень и заметно и значимо почти полное отсутствие прямых взаимодействий между героями — автор ставит их перед нами, помещает в центр небольшой изолированной сценки , в большинстве — умилительно-неуклюжей. В такой сценке персонажи едва ли взаимодействуют и обращаются друг к другу, они кажутся изолированными. Персонажи не говорят — не только между собой, вовсе. Они в целом безгласны. Ситуацию, их мысли и переживания озвучивает за них нарратор (повествователь). Проиллюстрирую: мы не видим отца Харви Крампета, рассказывающего что-то своей любимой дочери. Мы видим их с статичных позах и слышим поясняющий голос «с потолка, с неба», дающий нам понять о происходящем. Общение “с пространством” описывается и буквально, в нашем поле зрения (отчужденный контакт, о котором я пишу, за пределы сюжета выведен и не осознаётся “внутри повествования’). Так, мать Крампета — блаженная старушка — говорит с «людьми, которых и нет вовсе рядом».

В «Мэри и Максе» личности двух заглавных персонажей получают небывалое развитие. И личности эти находятся в постоянном общении. Но… заочном общении, в переписке на казалось бы максимально возможном отдалении. Макс — одинокий пятидесятилетний #аутист из нью-йорка, а Мэри — маленькая девочка из австралийской неблагополучной семьи. Персонажи в этом случае персонализированы озвучиванием речи — вновь не напрямую — закадровые голосов читали написанное ими. Эта осевая сцена — она центральная в главном труде мультипликатора и кажется мне ключом к пониманию сил, которые определи то, что мир Эдэма Эллиота сложился как сложился, а не иначе.

Нет сомнения, что дуэт Мэри и Макса — что это гимн общению, его радостям и его жизненной необходимости. Однако вспомним, что мы находится в бесконечно пластичном мире анимации, где все может сложиться так как мы хотим, где реализовать самые смелые фантазии — проще простого. Что же происходит вместо разгула цветастого свободного удовольствия? Ограничения, бедность, оторванные части тела и обделенность. В роликах Эллиота цветов либо нет, либо они едва проглядывают и при этом стремятся потеряться. Голос нарратора и немногие другие — бесстрастный, сонливый, бедный на #интонации и актерство. Напарник голоса рассказчика — музыка — прорезывается лишь местами и словно приглушена. Такой податливый и живой по природе пластилин воспроизводит вновь и вновь угрюмые лица. Мир не обжит, беден и им хочется пренебречь. Хочется пренебречь м населяющими его персонажами — им самим пренебречь, чем они и заняты. Они теряют части тела, травятся насмерть по случайности (причем почему-то это сценарий сугубо для возрастных дам), пренебрегают своим телом и бытом, отчего те приходят в полный упадок.

Даже очки Мэри, которые могут быть какими угодно — ей не впору и кривые.

В этом мире персонажи не живут вовсе безрадостно — но все из радости постные, бедняцкие, найденные на ближайшей свалке. Такая радость — эстетизированная, ценимая нагота — это радость по остаточному принципу, радость тому «чему и если достанется».

Приглушенной, обмотанной войлоком — в этом мире постоянно присутствует опасность. Калечность, #жестокость и смерть в нем неотступно. Живое может запросто, внезапно и безразлично оказаться расплющенным кирпичом, сбитым машиной, отравившихся по нелепой случайности насмерть. Оказаться психически и физически несостоятельным — даже чаще. Нависающий рок — потеря разума и независимости — в творчестве начинается и кончается на установке — он не объективен, он не предсущесивует, он создаётся вновь и вновь, а силу того, что так привычно.

Мне несложно предположить причину безучастности и покорности с блаженным радованием найденному в промышленном углу. Травма, причем детская травма — естественная причина выбитости человека из собственных рук и созерцания им своей жизни со стороны и отчужденно. Беспомощно, потеряно. Травма гасит страсти и отрешает от общения — впрочем, они с ней способны поступить так же.

И именно разворачивание этого последнего сценария я вижу в недавней, крайней-дай-бог-не-последней ленте Эллиота -«Эрни Бисквит». «Пропыленный и скучный» парижский таксидермист вместо отбывания жизни в лавке отца и деда отправляется под влиянием алкогольного откровения на поиск детской любви. Крутой взлет! Всё идёт не так как запланировано, но очень правильно — тут и явственная чувственность, и страстная любовь, и решимость с яростью. Пыль осела, созерцательная тишина разогнана. И калечность осталось лишь тонким пунктиром — всего лишь нога всего лишь утки. И даже оторванность от общения и изоляция (он — глухой, она — слепая) обойдены. Осталось только эту безязыкость не создавать, а не обходить, создав. Ждём новых мультфильмов Эллиота!