В Москве во всю идет ретроспектива Джима Джармуша. 15 апреля в Каро 7 Атриум покажут «Таинственный поезд», фильм, в котором можно увидеть отражение всей обширной киновселенной режиссера.

Всю, всю эту ночь
Я беседовал с дьяволом
Дьявол говорил мне о многом
Всю, всю эту ночь
Я беседовал с дьяволом
Это вполне достоверно

Анжей Захарищев фон Брауш

I once was lost, but now I’m found
I was blind, but now I see

Элвис Пресли

Поезд затерялся в стихийно образовавшейся пустоши между «Ночью на земле» и «Мертвецом», затерялся в созданном Джимом Джармушем кинематографическом мире. Он единственным в своем поколении создал культ, соразмерный культу Энди Уорхола в Америке броских шестидесятых. О фильмах Джармуша страшно писать: с первых кадров автор сыпет ворохом старых любовных писем.

Mystery Train составляют три новеллы, их объединяют поезд, singer и выстрел. Поезд — протагонист. Поезд и призрак Элвиса Пресли. Dead Man — следующая остановка. Станислав Ф. Ростоцкий сравнивал «Мертвеца» с песней Егора Летова. «Таинственный поезд» существует скорее в мире магнитоальбомов группы «Оберманекен», их призрачно декадентской и эротичной, нежной, как девочка-подросток с запахом апельсина, вселенной. Мысль подчиняется внутрикадровой эстетике, а та — музыке. Музыка принадлежит Королю, нынче ставшему одиноким духом-скитальцем, персонажем бородатых городских баек, которые лысоватые донжуаны рассказывают иностранкам в клубах сигаретного дыма. Влюбленные пары эстетично курят у обветшавшего монумента Элвису, его призрак под песню Blue Moon является покорным вдовам, вынужденным ночевать в отдающих хтонью отелях.

А поезд все едет: трещат колеса, гудит труба. Внутри — то ли герои b-movies Сехэйя Имамура, то ли пара гангстеров из «Ангелов в Экстазе» Вакамацу. Сексом они занимаются подобно жестоким любовникам «Империи чувств», оммажно, под фотографией Короля; их стоны в каждой комнате, гудение поезда — в каждой новелле. Мужчина, вечно молчаливый, облачившись в одежды шестидесятых, с мальборо за ухом, жаждет современности. Девушка, в пяти футболках и кожаной куртке с модным принтом, наслаждается видавшим виды вокзалом. Дзюн говорит, что в Америке другое время. Жители contemporary Японии находят себя в вечных пятидесятых. Он с трепетом укладывает волосы, она красит губы; в такт несущегося поезда играет Mystery Train. Влюбленные высаживаются, метафизический поезд продолжает свой путь.

Тема дороги не давала покоя учителю Джима Джармуша — Виму Вендерсу. В его последнем фильме, на правах джина из старого музыкального автомата, за черным роялем появлялся Ник Кейв, чтобы исполнить песню, стать музыкальной интермедией — и исчезнуть вновь, как поезд. Ибо только поезд, едва скрывшись, появляется вновь. В мире Джармуша не существует категоризации, все прошлое сливается в единое, лишенное логики и опознавательных признаков Древнее, и голливудский образ женщины, subtle и fragile, соседствует с уличным рэпом. Элегантные музы, загадочные леди с бледной кожей и алыми губами, сопровождают trip безымянного протагониста «Пределов контроля». Поэт Патерсон натыкается на рэперов-недотеп. В «Псе-призраке» черная культура вступает в симбиоз с самурайской традицией. У Джармуша есть мужчина и женщина, белые и черные, местные и иностранцы, — каждый живет в своем, отдельном мире. No equality. Все — маргиналы. Все — романтики. Он — король синефилии.

«Таинственный поезд» — фильм, далекий от поверхностного потока жизни, он сплетен из ее прустовской эссенции. Кажется, и Пруст говорил о том, что все искусство, появившееся до нас, сливается воедино. «Когда мы умрем, то уже не сможем уснуть, а значит — не увидим снов».

Элвис похож на древнего царя Средней Азии, на Будду и на Статую свободы; на Мадонну и американского младенца с обложки культового альбома «Нирваны». В фильмах Джармуша много деталей и призрачных ключей. Текст о его кино хочется снабдить максимальным количеством скриншотов, лишиться слов. Чтобы остались только музыка и визуальные образы.

Я спускаюсь в шахту метро
Чтоб танцевать там на зеркальном полу
Подземная жизнь — это звёздная пыль на ветру

Мемфис, город руин, состоит из заброшенных студий звукозаписи, кинотеатров и пыльных гостиниц, до которых есть дело лишь призракам и скрывающимся от полиции скоморохам. По нему движутся одинокие кадиллаки, никто не знает их хозяев в лицо. В отеле «Аркадия» — lobby boy и портье в бордовом жакете, как у русских мафиози, в других девяностых, обсуждают, сколько бы весил Элвис Пресли на Юпитере (294 килограмма). В мире Джармуша не существует случайностей. В роли ночного портье — Скримин Джей Хокинс, легенда блюза. Тривиальная байка может воплотиться в жизнь. А может и не было никакой байки? Новелла, герои которой — местные, по иронии называется «Затерянные в космосе», в честь любимого сериала Джима. Где-то в космосе затерялся и город, в котором был рожден рок-н-ролл. Мемфис держится на бессмертном идоле. Америка живет ностальгией. Под ее чары попадают загадочные иностранцы, таинственные, как поезд. Ибо только поезд обманчив.

Джим Джармуш тоже иностранец. Америка — идеальный фильмический образ. Пустоши вне времени, где нет больше одиноких любовников и серийных убийц. По этим пустошам гуляют городские сумасшедшие, кино-персонажи, романтики и недотепы: Стив Бушеми с удочкой, бродяга с кубинской сигарой, пожилой мужчина, уверенный, что сможет изменить историю письмами в мэрию. О городе-призраке был «Космический гость» «Оберманекена»: «Город пяти тысяч висячих мостов/Дает стартовые площадки/Кораблям, летящим к планете любви».

Джармуш и Элвис — два лирика слились воедино. Одна радиостанция. Диджей — Том Уэйтс.

Someday, somewhere
We’ll find a new way of living
We’ll find a way of forgiving
Somewhere

За три года до «Таинственного поезда» — в 1986 — вышел фильм, проникнутый той же эстетикой пропахших перегаром руин несбывшегося прошлого, неоновых вывесок, винила и видео-проката — «Синий бархат» Дэвида Линча, аллегорический портрет Америки 80-х, определивший дух кинематографа следующего десятилетия. Величавый образ Америкисплетен из популярных жанров и их клише, Хичкока и Кеннета Энгера, поп-арта и пост-джаза, серьезных гангстеров и сексуальных черлидерш. Эта эстетика завораживает, как бурбон в граненом стакане завораживает постояльцев баров в так полюбившихся России рубежа веков фильмах «новой свободы» — Линча, Карвая, Кустурицы, Тарантино, ну и, понятно, Джармуша. Но все одно, Америка — перманентная пустошь, в которой легко затеряться. Образ эпохи лучше всех уловил Терри Гиллиам: девяностые — нетрезвый бродяга-пророк, что ведет к Священному Граалю («Король-рыбак»). В следующей за «Поездом» «Ночи на Земле» — как сегодня говорят, типичном культовом фильме девяностых — сплоченность города превратится в сплоченность мира, а режиссер из маргинала — в демиурга с коллекцией VHS (в центре которой — Кассаветис и Каурисмяки).

Аромат вечерних духов,
Перстень с алмазом,
Бледные пальцы,
Взведенный курок,
Выстрел, тихий как шепот,
Мужчины в черном трико сжимают запястье
На обнаженном теле моей любимой

Режиссер вернется к теме пустошей гораздо позже — в фильме «Выживут только любовники». В футуристичном Детройте у Джармуша лишь развалины, музыкальные ретро-клубы и реки с кислотой. Здесь зародилось техно, но невозможно найти подходящее дерево для пули. Здесь живут вампиры, но свежая кровь только в госпиталях. Человек пропадет — и никто не заметит. Нега и роскошь. На пустующих улицах воют койоты. Ночью. Потому что днём вампиры — усопшие. Старый кинотеатр, архитектурный шедевр на четыре тысячи зрителей, становится паркингом. Современность боится ретро. Миру больше не нужен киноман с белыми как снег волосами и черным как ночь плащом. В «Любовниках» Джим Джармуш признает эту ненужность, шутит и травит байки. Для себя. Он, как и его герой — бессмертный вампир, денди-романтик, Адам, — отныне вынужден скрывать от «зомби» похоронную музыку.

Финал «Таинственного поезда» поразительно рифмуется с финалом «Шоссе в никуда». Трое рассекают ночь на красном грузовике, кульминационный выстрел оказывается совершенным по пьяни. Ничто не имеет значения. Только любовь. Only Lovers Left Alive. Поезд продолжает свой путь, и под гудение его колес культ Джима Джармуша рассеивается по бесконечной дороге.

Хрупкие замки разрушит рассвет
Туманом изнеженных чар
Мы исчезаем в страницах газет
И в лабиринте зеркал

I’m deranged

Поэтические вставки в тексте — Том Уэйтс и «Оберманекен».