Пьеса «У врат царства» — первая часть трилогии о философе Иваре Карено. Опубликована она на рубеже веков, в 1895 году.

Структура

«У врат царства» — это история о том, как Ивар Карено пытается издать свою радикальную философскую работу, отказывается убрать по просьбе либерального профессора Гюллинга радикальные пассажи (направленные в том числе и против самого профессора) и терпит неудачу, оставшись без публикации, докторской степени, денег и жены.

Мы следим за интеллектуальной борьбой непокорного философа Карено (сам Ивар, его друг Йервен и уже упомянутый профессор Гюллинг) и за классическим любовным треугольником: Ивар, Элина (жена Ивара, в личной жизни страдающая от его невнимания, в социальной — от его принципиальности) и Бондесен (ушлый журналист, к которому Элина от Ивара уйдет). Линия интеллектуальной борьбы развивается преимущественно вне сцены, но именно она — смыслообразующая. Любовный треугольник дополняет сюжет о том, как оригинальный, молодой и смелый мыслитель вынужден или отказаться от себя и своих взглядов (об этом– история компромисса Йервена), или остаться без крыши над головой (буквально: судебные приставы ее придут и снимут), если он все же не примет правила Царства. Впрочем, отказ от собственных идей тоже не гарантирует безоблачного существования: Йервен, страдающий от своего оппортунизма, теряет, подобно Ивару, невесту, Наталию Говинд, относящуюся к гордому типу Карено — но не к подданным Царства, каковым стал ее жених.

Кризис отношений Ивара и Элины обнаруживается с самого начала пьесы. Элина ревнует Ивара к служанке, Элина сетует на то, что Ивар не обращает на свою жену внимания, что он слишком заинтересован Наталией Говинд. А увлеченный работой философ пока полагает, что Элина от него никуда не денется и даже позволяет себе перепутать ее со служанкой — не потому, что Карено испытывает к служанке какие-то чувства, а потому что чувствует своей служанкой Элину.

Кризис развивается с приходом журналиста Бондесена: сначала Элина пытается при помощи заигрываний с журналистом вернуть внимание мужа, но потом, по ее же словам, увлекается. Бондесен сказал нечто такое — вот только фру Карено не помнит, что именно — после чего перестал быть для нее всего лишь «ширмой», как он себя сам называет.

Кризис отношений Ивара и либеральных авторитетов, людей Царства, также заявляется с первых страниц пьесы. Ивару необходимо опубликовать свою работу — ему, помимо философским амбиций, просто нечем платить по долгам. Проблема заключается в том, что профессор Гюллинг, либеральный авторитет, настойчиво советует Карено переделать текст: убрать особо радикальное — «дикие побеги». Что, например? Советы по истреблению пролетариата (этот пассаж ужаснул в свое время Плеханова), критику гуманизма, etc. В монологах Карено о Цезаре мы сможем оценить еще несколько радикальных идей: это бешеный продукт рубежа веков, где угадываются все грядущие кровавые пришествия вождей с их толпами. С Гюллингом трудно поспорить — сейчас такой профессор напоминал бы автору об инстинкте самосохранения.

По сути, в пьесе мы наблюдаем за кризисом всех молодых людей, исключая определившегося Бондесена. Ивар Карено стоит на своих позициях, но Царство искушает его; его жена, Элина, с мужем и его философией жить уже не может; совесть мучает Йервена, который выбрал легкий путь, но еще ощущает фальшивость этого пути; и ошибается в женихе Наталия Говинд, невеста Йервена, которой нужен деспот, неотступный от своих идеалов.

Гамсун строит действие при помощи социального конфликта. Уже в названии можно обнаружить эту непримиримую оппозицию: вот перед нами врата Царства, вот перед ними мыслитель — но войти в это царство нельзя, не расставшись с собственными идеалами. Карено с идеалами не расстанется, расстанется со всем остальным, исключая жизнь и свободу: этого у него суровое царство забирать не намерено (в отличие от гипотетического кареновского общества, где все куда суровее).

Теперь, через оптику Гамсуна, мы разглядим кто именно стоит у врат и что за Царство скрывают врата.

Содержание

Фигура у врат — это философ с раскаленными в голове мыслями о квинтэссенции человека, об исполине таких размеров, который одной своей рукой направит людские стада и станет править ими, не спрашивая воли большинства — потому что он, один, превосходит это большинство. Отмеченный природой, дерзновенный, осознающий масштаб своего величия. Примечательно, что философ вроде бы таковым исполином себя не считает — но выкликает его откуда-то.

В раскаленных мыслях философ уже воздвиг свой идеологический замок, где правит стадами Вождь/Цезарь. И воздвиг он его на обломках Царства, перед которым стоит. Чтобы не допустить реального разрушения Царства, подданные наглухо заперли врата. Войти философ сможет только тогда, когда избавится от своих взрывоопасных идей.

Что это за такое нехорошее, по Гамсуну и Карено, царство? Это царство — царство большинства, царство человека усредненного, в один оршин, посадившего над собой двухаршинного царька. Это царство либерализма и гуманизма. Это царство набитых чучел — потому что естество он из себя насильно выворотили в угоду завезенным из Англии либеральным истинам. Это знакомое всем нам царство демократии, которое не жалует Гамсун, а Карено проклинает в таких формулировках, которые не стоит и цитировать.

Что за иерархия у этого царства по Карено? Во главе — непререкаемые английские либеральные авторитеты вроде Стюарта Милля, которые стали хозяевами мыслей местных авторитетов, — профессоров Гюллингов. Под профессорами ходят, если слушаются профессорских указаний, доктора философии Йервены-отступники. А в доктора не выбьешься, если отступишь от линии Милля-Гюллинга. Вот и приходится Карено быть всю пьесу кандидатом. У Царства есть лакеи, вдруг расцветшие и набравшие силы — это журналисты. В романе «Редактор Люнге» Кнут Гамсун подробно останавливается на подобных деятелях.

И вот с этой иерархий никак не может расправиться радикал Карено. И денег нет, и карьеру не сделать.

На бытовом уровне в пьесе сталкиваются конформизм и принципиальность. Кто-то может существовать в Царстве, кто-то туда не вхож из–за верности своим идеям и идеалам. Конфликт — противоборство идеологий: крайний индивидуализм (при этом отрицающий себя при появлении некоего достойного Цезаря) абсолютно тоталитарного свойства (Цезаризм, божественное избранничество, право на насилие) Карено сталкивается с либеральным мировоззрением.

В рамках пьесы Царство проверяет на прочность Карено. Философ, следуя своим идеалам, многого лишается, но остается верен себе — а значит, его идеи все так же опасны для Царства, которое забрало у него жену и имущество, но не смогло отобрать, как у Йервена, главное оружие.

Примечательно, что Гамсун, судя по всему, всерьез, безо всякой иронии, вкладывает в уста Карено свои же мысли: «Я верю в прирожденного властелина, в деспота по природе, в повелителя, в того, кто не избирается, но кто сам провозглашает себя вождем этих стад земных. Я верю и жду одного — возвращения величайшего террориста, квинтэссенции человека. Цезаря…». Это удивительный, нелепый индивидуализм, готовый отменить себя тут же, как только явится тот, кто себя при помощи огня и меча объявит Цезарем, деспотом по природе и прочим бичом божьим.

История продемонстрирует, что приход подобного самоназванного спасителя народов в Царство случится: жизнь сыграет пьесу по-своему. Карено-Гамсун будет этого деятеля бурно приветствовать — за что и поплатится. А от своих идей, подобно Карено в этой части трилогии, — все равно не отступит.

Александр Фадеев заметит в записных книжках, что Карено — фигура трагикомическая, хотя Гамсун этого не осознает и пишет его трагически (предельно серьезно). Увы, Гамсун, видимо, совсем не замечал некоторой трагикомичности, нелепости положения того, кто выкликает Истинного Вождя — что, в свою очередь, приводит и к подлинной трагедии — но только в совсем ином разрезе. Впрочем, это искажение — тема для другого рассуждения.