Это вторая часть канонического текста Жак-Алена Миллера — французского психоаналитика, ближайшего ученика Жака Лакана и основателя Всемирной Психоаналитической Ассоциации. В нем, опираясь на формальную логику Фреге, Миллер вводит в концептуальную систему психоанализа понятие шва и определяет его роль в функционировании логики означающего, утверждая, что шов — это элемент, обеспечивающий связь субъекта с цепочкой его дискурса, связь нехватки со структурой. В последствии это понятие оказало значительное влияние не только на психоанализ, но и на философию и теорию кино.

Первая часть этого текста была напечатана в 6 выпуске «Международного психоаналитического журнала». С ее электронной версией вы можете ознакомиться по ссылке. Публикуется с любезного согласия автора.

Я выявил, что в основе приведенного способа порождения нуля лежит предположение о существовании истины. Если никакой объект не подпадает под понятие «не быть тождественным себе», то это потому, что следует спасти истину. Если нет вещей, которые были бы не тождественными себе, то это потому, что «не-тождественность себе» противоречит самому измерению истины. И этому понятию мы ставим в соответствие ноль.

Именно это ключевое высказывание: «понятию не-тождественность себе ставится в соответствие число ноль» — накладывает шов на логический дискурс. Поскольку — и я подытоживаю тут текст Фреге — ради автономного построения логики из нее самой необходимо, дабы исключить любую отсылку к реальному, затронуть «объект, не тождественный себе» как понятие, — а затем исторгнуть его из измерения истины.

Ноль, бучи записан здесь в качестве числа, поглощает исключение этого объекта. Поскольку на этом возникшем исходя из подчинения понятий месте, где объекта не хватает, не следовало бы писать ничего, а если оказалось необходимым начертать 0, то лишь затем, чтобы обозначить пробел, сделать видимой нехватку. При переходе от нуля-нехватки к нулю-числу становится понятием то, что возвести в понятие невозможно.

Оставим теперь рассуждения о ноле-нехватке, чтобы сосредоточиться лишь на том, что возникает из чередования его заклинания и его отвержения, то есть на ноле-числе. Ноль как число, которое соответствует понятию, под которое подведена нехватка объекта, как таковой сам есть вещь — первая нереальная вещь в мысли. Если же из числа ноль мы создаем понятие, то под него подведено как единственный объект число ноль. И потому мы ставим ему в соответствие число 1.

Система Фреге разыгрывается благодаря обращению элемента в каждом из двух мест, которое она устанавливает: числа ноль в его понятие, а этого понятия в его объект и его число. Именно таким обращением производится 1. Эта система, таким образом, основана также на том, что 0 считается за 1. Считать 0 за 1 (хотя под понятие нуля не подводится в реальном ничего, кроме пробела) — вот что служит поддержкой всего числового ряда. Именно это показывает анализ Фреге функции следования, которая состоит в получении числа, следующего за n, прибавлением к нему единицы: n′, следующее за n, равно n + 1, а именно … n…… (n + 1) = n′ … Фреге вскрывает n + 1, чтобы обнаружить, как оно связано с переходом от n к следующему числу.

Парадокс такого порождения вам станет понятен, когда я воспроизведу самую основную формулу следования, к которой приходит Фреге: «число, соответствующее понятию: “принадлежащее натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на n” следует непосредственно за n в ряде натуральных чисел». Возьмем число. Например, три. Из него производится понятие: «принадлежащее натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на три». Обнаруживается затем, что число, соответствующее этому понятию, это четыре. Вот так появляется единица, фигурирующая в n + 1. Но откуда же она взялась? Число 3, поставленное в соответствие своему удвоенному понятию, функционирует как имя, объединяющее коллекцию: как хранилище. В понятии же «принадлежащее натуральному ряду чисел, оканчивающемуся на три», оно служит границей (то есть элементом, причем элементом последним). В порядке реального, числу 3 соответствует 3 объекта. В порядке числа, которое есть дискурс, повязанный истиной, мы считаем числа: и до 3 есть 3 числа, то есть оно четвертое. В порядке числа есть еще 0, и 0 считается за 1. Смещение числа от функции хранилища к функции границы предполагает подсчет 0. Откуда и возникает следующее число. То, что в реальном есть лишь чистое и простое отсутствие, благодаря числу (посредством инстанции истины) записывается как 0 и считается за 1.

Вот почему мы говорим, что объект, нетождественный себе, был создан и отвергнут истиной, учрежден и аннулирован дискурсом (подведением под понятие как таковым) — одним словом, зашит. Появление нехватки в качестве 0 и 0 в качестве 1 определяет возникновение любого последующего элемента. Возьмем n; нехватка схватывается как 0, который схватывается как 1: n + 1; схватывается как то, что прибавляется, чтобы получить n′, — которое поглощает 1.

Разумеется, если 1 в n + 1 — не что иное, как учет нуля, функция сложения со знаком + оказывается избыточной, и мы должны вернуть горизонтальному представлению порождения чисел его вертикальность: единицу следует взять за изначальный символ возникновения нехватки в поле истины, и символ + обозначает пересечение границы, трансгрессию, благодаря которой ноль нехватки оказывается представлен единицей, и которая производит имя числа путем различия n и n′, за которым вы признали эффект смысла. Логическая репрезентация раздавливает всю эту трехэтажную конструкцию. Операция, которую я произвел, напротив, ее выстраивает. Если вы вдумаетесь в противопоставление этих двух осей, вы поймете, как устроено наложение шва в логике и каково отличие логики, которую я представляю, от логики логиков.

Ноль это число: таково утверждение, обеспечивающее измерению логики его замыкание. А мы, мы распознали в числе ноль заместителя, накладывающего шов на нехватку. Здесь вспоминаются сомнения Бертрана Рассела касательно того, где разместить ноль (внутри или снаружи числового ряда?). Повторение, порождающее числовой ряд, опирается на то, что сперва ноль-нехватка проходит вдоль вертикальной оси, пересекая черту, ограничивающую поле истины, чтобы быть представленным там в качестве единицы, а затем отвергает себя в качестве смысла в каждом из имен чисел, которые берутся в метонимической цепочке последовательной прогрессии.

Как вы отличаете ноль как нехватку противоречивого объекта от того нуля, который в числовом ряду накладывает шов на отсутствие этого объекта, точно так же вы должны отличать единицу как имя числа от той единицы, что удерживает в качестве черты ноль не-тождественности себе, зашивая его самотождественностью [identité-à-soi], законом дискурса в поле истины. Центральный парадокс того, что вам следует понять (и, как вы сейчас увидите, это парадокс означающего в лакановском смысле этого слова) — что черта тождественности представляет не-тождественность, откуда следует невозможность ее дублирования [5], а из этой невозможности возникает структура повторения как процесса различения тождественного.

Итак, если числовой ряд, эта метонимия нуля, начинается метафорой; если число, служащее нулевым членом ряда, — не что иное, как заместитель, накладывающий шов на отсутствие (на абсолютный ноль), которое скользит под цепочкой согласно чередованию представления и исключения, — то что мешает признать в восстановленном таким образом отношении нуля к числовому ряду наиболее элементарную артикуляцию того отношения, что связывает субъект с означающей цепочкой?

Невозможный объект, который дискурс логиков заклинает как «не тождественный себе» и затем отвергает как чистую негативность, заклинает и отвергает, чтобы стать собой, заклинает и отвергает, не желая ничего об этом знать, — мы именуем этот объект, поскольку он функционирует как избыток, оперирующий в числовом ряду, субъектом. Его исключение за пределы дискурса, который внутренне его предполагает, есть шов. Если мы определим теперь черту как означающее и зафиксируем за числом позицию означаемого, то следует рассматривать отношение нехватки к черте как логику означающего.

III. Отношение субъекта и означающего

По сути, отношение, называемое в лакановской алгебре отношением субъекта к полю Другого (как месту истины) устроено так же, как отношение нуля к самотождественности [identité] единичного, служащей поддержкой для истины. Это отношение, будучи матричным, не должно быть включено в определение объективности — именно этому учит доктор Лакан. Порождение нуля, начинающееся с этой не-тождественности себе, под которую не попадает никакая вещь в мире, это показывает. То, что делает это отношение матрицей для цепочки, должно быть сформулировано в форме такого логического следствия, которое выводит исключение субъекта за пределы поля Другого из самой представленности субъекта в этом поле в качестве единицы единственного, в качестве того уникального отличия, названного Лаканом «единичным» [«unaire»]. В его алгебре это исключение обозначено чертой, которая перечеркивает S субъекта перед лицом большого А, и которую самотождественность субъекта перемещает, согласно фундаментальному обмену логики означающего, на А; следствием этого перемещения становится значение, приписываемое субъекту. Этим обменом чертой нетронутое, устанавливается то внешнее положение субъекта по отношению к Другому, из которого возникает бессознательное. И, — если ясна трехчастность, которая разделяет 1) означаемое субъекта, 2) означающую цепочку, чья радикальная инаковость по отношению к субъекту отрезает его от ее поля, и, наконец, 3) внешнее по отношению к этому отвержению поле, которое не может быть покрыто лингвистической дихотомией означаемого и означающего; — если сознание субъекта следует расположить на уровне эффектов значения, управляемых повторением означающего настолько, что они могут быть даже названы его рефлексами; — если само повторение производится исчезновением субъекта и его движением в качестве нехватки; — тогда не что иное, как бессознательное должно быть именем прогрессии, производящей цепочку в порядке мышления.

На уровне этой конструкции определение субъекта сводится к возможности еще одного означающего. Не к этой ли функции избытка мы можем возвести ту силу тематизации, которую приписывает Дедекинд субъекту, чтобы ввести в теорию множеств свою теорему о существовании? Возможность существования счетной бесконечности объясняется им тем, что «с того момента, как утверждение истинно, я всегда могу из него вывести второе, то есть, если первое верно, то и так далее до бесконечности» [6]. Чтобы обращение к субъекту как основанию повторения не было бы обращением к психологии, достаточно заменить тематизацию на репрезентацию субъекта (в качестве означающего), исключающую сознание, поскольку она осуществляется не для кого-то, но в означающей цепочке, перед полем истины, для означающего, которое ему предшествует.

Когда Лакан выдвигает определение знака как того, что представляет нечто для кого-то, а означающего — как того, что представляет субъект для другого означающего, он подчеркивает, что, когда мы говорим об означающей цепочке, сознание следует располагать на уровне ее следствий, а не ее причины. Вхождение субъекта в цепочку есть его представленность, неизбежно связанная с исключением, то есть с исчезновением. Если теперь мы попробуем развернуть во времени отношение, которое порождает и поддерживает означающую цепочку, нужно держать в уме, что временная последовательность зависит от линейности цепочки. Время порождения не может не быть закольцованным, — вот почему два утверждения верны одновременно: и то, что утверждает предшествование субъекта означающему, и то, что утверждает предшествование означающего субъекту, — но само это время появляется только тогда, когда означающее было введено. Воздействие задним числом и есть рождение линейного времени. Нужно удерживать вместе и определение, которое делает из субъекта эффект означающего, и то, которое делает из означающего представителя субъекта: отношения закольцованные, хотя и не взаимные.

Пересекая дискурс логики в точке наименьшего сопротивления, по шву, вы обнаруживаете, что структура субъекта артикулируется как «биение затмений», как движение, которое открывает и закрывает число, и привносит нехватку в форме единицы, чтобы отвергнуть ее в последующем элементе. Что касается знака +, то вы поняли его особую роль в логике означающего (как знака уже не сложения, но учета [sommation] субъекта в поле Другого, — учета, вызывающего аннуляцию). Остается этот знак разложить, отделив единичный штрих возникновения от черты отвержения: этим мы выразим разделение субъекта, которое можно считать другим именем его отчуждения. И отсюда мы получим, что означающая цепочка это структура структуры.

Если структурная причинность (причинность внутри структуры в той мере, в которой ей предполагается субъект) — не просто тщетные слова, то именно исходя из минимальной логики, которую я развил тут, можно будет прояснить ее статус. Мы оставляем разработку этого понятия для другого раза.

Примечания:

[5]. И, на другом уровне, невозможность мета-языка (см. Статью Жака Лакана в этом же выпуске [Cahiers pour l’analyse, No I, 1966]).

[6]. Цитата из Дедекинда приводится по Кавайесу (‘Philosophie mathématique’, p. 124 — Hermann — 1962)

Перевел с французского Глеб Напреенко. Перевод выполнен по изданию: Jacques-Alain Miller: La Suture. Éléments de la logique du signifiant // Cahiers pour l’analyse, No I, 1966.