Люси Тума. Касание ландшафта и размещённая магия
теоретизирование, как форма экспериментирования, — это о пребывании в касании
Карен Барад [1]
Как ландшафт формирует наше мышление? Являемся ли мы частью ландшафта? Вот, например, облака — несут ли они в себе то, что мы думаем? Такое название, как «облако», слишком сильно стремится скрыть свою материальность и зависимость от серверных ферм за, казалось бы, нематериальной и эфирной метафизикой, с которой связаны области информации и мышление.
Моей отправной точкой была идея расположения себя и других людей в ландшафте. С какого же ракурса мне смотреть? Я буду делать здесь некоторые заметки по мере своего продвижения в понимании некоторых концепций ландшафта и размещённого знания (Донна Харауэй). Как производитель танца, хореограф, феминистка и танцовщица я считаю касание очень важным. Танец и тело можно понимать как гаптический медиум. Безусловно, также аудиовизуальный — само восприятие в данном понимании становится технологией. Довольно интересно то, что между пространством теории и пространством театра существует очень давняя связь. С точки зрения этимологии «теория» и «театр» относятся к одному слову «theastai», обозначающему чувство ви́дения:
буквально это «место для смотрения», от «theasthai» — «созерцать» (корень «thea» — вид, видение; место в театре, «theates» — зритель) + «-tron» — суффикс, обозначающий место.
Я предлагаю в качестве ключевого фактора выдвинуть на передний план касание, а не только визуальное восприятие. Если восприятие — это технология (как мы предположили ранее), то индивидуация — это иной процесс, и он будет происходить совершенно по-другому в зависимости от того, как формируется наше внимание.
Взглядом тоже можно коснуться, это правда: он заставляет почувствовать тепло на коже, чувствуется в воздухе, он аффективен; я могу почувствовать, как ваши глаза смотрят мне в затылок. Взгляд в самом деле действенный инструмент. Существует множество способов быть и не быть в касании. Тот факт, что здесь затрагивается понятие экологии, предполагает реляционные субъективности, совместное и взаимообусловленное существование в пределах окружения и по отношению к нему. Пребывание в касании — это экологический подход к миру. В моём понимании, это само по себе существенно связано с выражением заботы и происхождением феминистской мысли. Я бы предложила в данном контексте связать это с концепцией интра-действия Карен Барад.
Понятие интра-действия знаменует собой важный сдвиг во многих фундаментальных философских понятиях, таких как причинность, воля, пространство, время, материя, смысл, знание, бытие, ответственность, подотчётность и справедливость. Вероятно, стоит отметить, что, в то время как картезианская эпистемология строится на данности различия или картезианского разреза между субъектом и объектом, эпистемология агентного реализма, или, скорее, её запутанная этико-онто-эпистемология восходит к набору предшествующих [этой данности] вопросов. Агентный реализм начинается не с набора заданных или фиксированных различий, а скорее с исследования того, как создаются и перестраиваются, стабилизируются и дестабилизируются эти различия, а также их материализующие эффекты и конститутивные исключения. Поскольку разрывы понимаются как нечто, что нужно (пред)принять, а не как данность (именно разрывы создают индивида, а не наоборот), здесь сходятся все виды вопросов, касающихся природы материи, то есть проблемы материи во множественных смыслах значения, бытия и оценки.
Карен Барад [2]
Где и чего бы я ни касалась, я сама становлюсь объектом касания, которое детерменирует и касаемого, и касающего (ся). Тело (человеческие тела) здесь воспринимается как сам ландшафт, как нечто неотделимое от него. Когда мы говорим о реляционных субъективностях, секрет в обоюдности: в какой мере один определяется касанием (например, условиями касания или способностями касаться и быть касаемым) и в какой степени он может влиять на условия, которыми сам же обусловлен?
Материя — это не просто хлам, какая-то неживая данность. Материя — это, скорее, субстанция в её итерационном интра-активном становлении — не вещь, а делание, сгущение агентности. Материя — это продолжающаяся интра-активная дифференциация мира. Интра-действия разыгрывают агентные разрывы, которые представляют собой резку вместе-врозь (то есть запутывание-дифференцирование) как одно движение (а не последовательные акты).
Карен Барад
Если говорить о влиянии ландшафта на мышление, то нужно рассмотреть, каким образом мышление и так называемое нематериальное всегда связаны со своими материальными условиями, и как эти условия соотносятся со множеством параметров, таких как язык, различные институты и технологии — вот далеко не полный перечень того, что участвует в обусловливании условий. В царстве ландшафта, или, скажем, «природы», или «Земли» обоюдность реляционностей и динамизм таких реляционных процессов могут вызвать апелляцию к концепциям витализма, чтобы справиться с проблемой безразличия планеты по отношению к нам. Различные антропоморфизации, проявляющиеся обычно в гендерном воображении земли как матери, демонстрируют либо ярость существа, которое мстит человечеству за нарушение собственного жизненного уклада, либо всепрощающий, сострадательный сосуд исцеления, который хранит и несёт будущую жизнь своих детей.
Я хотела бы обратиться к космическому пессимизму Юджина Такера, с помощью которого философ отличает «мир-для-нас» (антропоцентрический взгляд на мир) и «мир-в-себе» (мир, как он существует в собственной сущности) от того, что он называет «миром-без-нас», лежащего где-то между, в туманной зоне, которая одновременно безлична и ужасна. Немыслимое лежит в основе как планеты, так и самого мышления. Вот почему я обращусь к тому, что можно было бы описать как рождение ландшафта без человека, или человеческого взгляда, который изобрёл и себя как внешнее природы, и саму природу как объект чувства прекрасного. Это было ново.
Когда в апреле 1336 года Франческо Петрарка поднимается на гору Ванту, он в письме, относящемся к этой дате, даёт описание мира, который является «миром-для-нас». Описание судьбоносного восхождения на Ванту, выраженного этим мыслителем, поэтом и историком раннего итальянского Возрождения, вошло в историю. Оно считается одной из первых концепций современного ландшафтного дизайна. Полувымышленное описание скорого восхождения на всё ещё довольно небольшой холм в Провансе положило начало тому, что должно было превратиться в героические альпинистские истории о победах человека над природной вершиной. При панорамном взгляде с горы на окружающие равнины открывается ландшафт, который отделён от созерцателя. Так пейзаж стал объектом для эстетического переживания, отделённого от восходящего на гору человека. Восхождение альпинистов открывает дорогу к небесному, к экзистенции, близкой облакам, — к тому облаку, которое сегодня, наконец, стало простой метафорой и обитает в материальности нематериального как обозначение хранилища данных [3], но тогда, хоть и метафорическое, но метафизически заряженное царство мышления и понимания — зона, которая трансцендирует альпиниста в другого человека.
В пёстром отчёте Петрарки говорится, что «мир-для-нас» — это мир, в котором всё ещё есть Бог. Эстетическое становится кораблём для сближения с этим царством, и секуляризация так же, как и модерность, готова сняться с якоря. Отсюда до идеи механизации мира Рене Декарта всего несколько шагов. Разделение субъекта и объекта означает переход от бытия телом к обладанию телом, от парадигмы воплощения и обихода к парадигме собственности, от существования в качестве части пространства к обладанию местом, от вернакулярных ландшафтных концепций к централистским. Эти спекуляции об истоках современности не являются исторически фундированными и линейными. С ними я хотела обратиться к тому, как психофизический раскол (разделение разума и тела) основывается на предположении, что есть нечто, от чего нужно отделиться, предсуществующая индивидуальность, что есть нечто, что мы есть, позволяющее нам владеть остальной частью нашего тела. Сознание, предшествующее существованию.
Если примерно в это время в эпоху Возрождения на горе Ванту во Франции ландшафт был открыт как эстетическое понятие, ведущее к новой пространственной парадигме, то не следует забывать о семени насилия, полученном в наследство с таким понятием красоты. Если модерность считает людей находящимися вне природы и открывающими её для себя, то культура утвердилась как производительная, а теперь и геологическая сила эпохи Антропоцена.
Ландшафт как пространственная парадигма руководствуется иерархизацией чувств. Для раскола между телом и разумом, для дихотомий, которые должны пройти через мир, визуальное чувство является ядром. Это взгляд. Особый взгляд, проводящий разграничение между тем, кто смотрит, и тем, на что смотрят; это пара глаз, покоящихся на «универсальном теле» — гетеросексуальном белом мужском, которое открывает для себя ландшафт и эстетическое переживание природы и, следовательно, изобретает ландшафт, выступающий как нечто, к чему это «тело» не принадлежит, и которое углубляет, если не создаёт разрыв между природой и культурой. Визуальное чувство связано со знанием, светом, просвещённостью, ясностью, видением-как-знанием. Эта история берёт своё начало в прошлом, но сегодня она служит примером перформативности в придании приоритета одному чувству над другим.
Речь идёт не о разрешении парадоксов или синтезировании различных точек зрения извне, как это было раньше, а скорее о материальном интра-вовлечении через подвержение «себя» риску, беспокойство «себя», своих идей и мечтаний, о всех различных способах касания и пребывания в касании, а также о чувствовании различий и запутанности изнутри.
Карен Барад
Насилие раскола между разумом и телом ведёт прямо к Империализму и Колониализму. И в то же время мы получаем альпинизм. Путешественники XVIII века, такие как
Радость от открытия «красоты природы», кажется, с самого начала была палкой о двух концах, так как в укрощении природы просвещённый модерный субъект всегда был отчуждён от неё и либо боялся «её» мести, либо рано или поздно начинал хотеть вновь «стать с ней одним целым». На протяжении веков, а не только со времен Нью-эйдж движений, бесконечные поиски путей к истокам Матери Земли были вложены в дискурс о природе. Когда Руссо описывает так называемых естественных людей (некоторых швейцарских фермеров, которых ему удаётся увидеть из заднего окна своего экипажа), он говорит о благословенных временах вне декаданса крупных городов и до того, как природа была отчуждена от людей — старые добрые времена, когда мы были едины с ней. Руссо с удовольствием наблюдает то, что жизнь этих людей отмечена тяготами, аскетизмом и лишениями.
Подобная риторика в невыносимой степени содержится в кажущемся бесконечным спектре лайфстайл продуктов, претендующих на то, чтобы вернуть нас назад — от выращивания моркови на балконе и различных целительных практик до сверхидентификации с тем, что осталось от некоторых коренных культур после колонизации. Гея, Мать Земля и Природа преуспевают. Спасение мира — это проект людей, спасающих мир для самих себя. Кажется важным, что в значительной степени мир не заботится о нас. Не определяйте планету по гендерному признаку — она не будет ни мстить, ни исцелять, ни думать, ни действовать, ни чувствовать каким бы то ни было образом, который мы могли бы понять. Точно так же, как мы всегда будем оставаться отчуждёнными от планеты и её преимущественно безразличного подхода к нам, мы останемся отчуждены и от того, что есть от планеты внутри нас и от того, что остаётся и всегда будет оставаться индиффирентным к нам. Так что да, существует запутанность, существует резонанс и вибрационность, и все остальные весёлые виталистические танцы. В то же время существует многое, находящееся вне, за пределами, закрытая от нас часть — всегда была, всегда будет.
Восстановление — это возвращение того, от чего мы были отделены, но не в том смысле, что мы можем просто вернуть это обратно. Под возвращением подразумевается выздоровление от самого разделения, регенерация того, что было отравлено этим разделением. Необходимость борьбы и необходимость исцеления, чтобы не походить на тех, с кем приходится бороться, неразрывно связаны. Отравленная среда должна быть восстановлена, как и многие наши слова — например, «анимизм» или «магия», которые несут с собой власть взять нас в заложники: вы «действительно» верите в … ?
Изабель Стенгерс [4]
Примечания:
1 — karen barad. On Touching—The Inhuman That Therefore I Am (v1.1) / differences, Volume 23, Number 3, 2012, p. 207
2 — Здесь и далее цитаты Карен Барад взяты из
3 — имеются в виду «облачные технологии» — скопления информации в виртуальном пространстве, которые носят названия «облаков» (прим. ред.)
4 — Isabelle Stengers. Reclaiming Animism / e-flux journal Issue #3, July 2012
Люси Тума — художник, хореограф и танцовщица, живёт и работает в Цюрихе. Изучала танец и театр в Праге, Монпелье и Гиссене. В сфере её интересов — материальное проявление нематериального.
Материал входит в серию публикаций по итогам образовательного проекта «Пространство и письмо: исследование антропоцена» который проходил в МСИ Гараж в июле 2019
Над переводом работали: Юлия Глазырина, Екатерина Казакова и Николай Смирнов.
