***

У меня красивые светлые ботинки, купленные в Турции — на одном нарисован разлетающийся одуванчик, на втором Маленький принц. Такие детали в образе кажутся мне важными — в конце концов, сегодня я иду на первое за три года «настоящее» свидание из Тиндера и хочу дать понять, что во мне точно есть какая-то изюминка. Человек, с которым я собираюсь увидеться, начитанный, умный, и, судя по фото, очень симпатичный. За две недели нашей переписки мы успели обсудить любимые места для прогулок, недавно закрывшийся букинистический магазин в старом центре, котов, музыку и любимых детских писателей. Он ни разу не спросил меня о моих сексуальных предпочтениях и вообще держится очень рыцарски, и после нескольких за последний год партнеров, не оставивших после себя никакого эмоционального послевкусия, это даже радует. Может быть, размышляю я, спускаясь в своих красивых ботинках по ведущей к Волге улице, из этого может даже получиться что-то настоящее.

Мы прекрасно проводим вечер — вживую он еще симпатичнее и остроумнее, — а потом еще вечер и еще. Мы ходим в бары, встречаем общих знакомых, смотрим на медленную холодную реку. На пятом свидании он отводит меня в свой любимый ресторан с домашней кухней, я увлеченно что-то рассказываю, и вдруг он ловит мою руку и прижимается к ней сухими прохладными губами. Я спотыкаюсь посреди фразы и улыбаюсь. Этот поцелуй остается единственным на протяжении нескольких следующих недель, хотя мы видимся каждые три-четыре дня. Теперь мы гуляем, держась за руки, и как-то раз я рассказываю ему историю своей татуировки. Теперь по сценарию он должен спросить, на какой она части тела, но он только смущается и отводит глаза. Это кажется даже милым, а через полчаса, когда мы вываливаемся из бара в теплом облаке запаха моих духов и вишневого ламбика, я целую его первая — максимально кинематографично, под огромными падающими снежными хлопьями, перед тем, как сесть в ждущее меня такси. Его губы на ощупь такие же, как я запомнила: твердые и прохладные, и краешком сознания я отмечаю, что целоваться он то ли не любит, то ли не умеет, то ли не особенно хочет, хотя, если я не привлекаю его, зачем были все эти недели прогулок, посиделок в барах и прочих конфетно-букетных атрибутов? Но тут он наконец отвечает на поцелуй, и я выкидываю все ненужные мысли из головы.

***

Наш первый секс случается у него дома еще через несколько недель и оказывается торжественным и неловким. Сначала мы целуемся минут десять, потом раздеваем друг друга: я почти срываю с него одежду, а он безнадежно путается в моих пуговицах и крючках, так что в итоге я раздеваюсь сама. Он надевает презерватив настолько медленно и неумело, что это выглядит как просьба отговорить его делать это, но я очень серьезно отношусь к контрацепции и поэтому молчу. Кажется, что-то не так то ли с эрекцией, то ли с размером, но я решаю не усугублять его нервозность и ничего не говорю. Все длится около трех минут, он откидывается на подушки вполне удовлетворенный, я же чувствую себя ошарашенной.

– Пойду поставлю чаек, тебе какой, зеленый? — говорит он, натягивает трусы и спортивные штаны и уходит на кухню, довольно насвистывая. Кажется, он даже не понял, что что-то не так.

Мы занимаемся сексом и во время следующих нескольких свиданий. Он искренне удивляется, если я предлагаю в процессе сменить позу или перейти к оральному сексу. Три минуты так и не превращаются в пятнадцать или хотя бы в пять. Я очень стараюсь найти какой-то компромисс, но моя активность воспринимается им как что-то непристойное. Я отступаю, он с облегчением решает, что мне наконец-то «хватит». После этого секс — половой акт, если быть точнее — исчезает из наших отношений совсем, и следующие восемь месяцев я ношу целибат, о котором не просила.

***

Какими бы мы ни были уверенными в себе, ироничными и самодостаточными женщинами, мы все равно оцениваем себя через сексуальную привлекательность. Говорить вслух о том, что тебя не хотят — стыдно; винить в этом себя, а не его (а разве есть другие варианты?), называть лишение секса разновидностью насилия в отношениях — слишком прогрессивно или просто жалко. Ведь очевидно же: с тобой что-то не так, ты неправильно носила платья, неумело делала массаж, недостаточно следила за собой, неуловимо отталкивала недостаточной — или избыточной — женственностью. Никогда нельзя знать точно, в чем именно стоит себя винить.

***

В начале наших отношений мне начинают сниться эротические сны с закрученными сюжетами. Мой мужчина никогда в них не фигурирует — подсознание раньше сознания поняло, что ловить там нечего.

О происходящем невозможно говорить с подругами — в их глазах я успешна в отношениях, у меня привлекательный бойфренд, относящийся ко мне по-рыцарски, приезжающий в гости с цветами и ладящий с моими детьми, так что жаловаться вроде бы не на что. Я молчу и постоянно кручу в голове, что со мной что-то не так: вдруг я придаю сексу слишком большое значение? Эту мысль обсуждать тоже неловко, плюс я уверена, что никто из моих подруг не сталкивался с подобным. Нормальные мужчины всегда испытывают влечение к мало-мальски привлекательным женщинам, а те, хоть и не всегда, отвечают им взаимностью, разве нет? В нашей паре с какой-то из частей этого уравнения что-то явно не так, и я принимаю как данность, что дело во мне.

***

Он обнимает меня при любом удобном случае, ему нравится прикасаться к моей коже, мыть меня в душе, но его поцелуи напоминают скорее братские. Я привыкаю спать с ним рядом, не снимая футболки; шелковые пижамы, купленные совсем не для сна, забились в дальний угол шкафа. Наблюдая, как он спит — вроде бы рядом, но отодвинувшись на расстояние ладони, словно между нами лежит невидимый меч из легенд о рыцарях и непорочных девах, — я переживаю ощущение отверженности. Это что-то из благополучно полузабытых школьных лет: самый популярный мальчик в школе не обращает на меня внимания, я стараюсь почаще попадаться ему на глаза и громко хохочу с подружками, но все тщетно. 

***

На людях мы идеальная пара: он предупредительно отодвигает мой стул, не забывает говорить комплименты, приобнимает, нежно заправляет постоянно падающую прядь волос мне за ухо. Я теряю ориентиры и много размышляю, для чего мне в принципе нужны отношения. Может, я слишком примитивная, раз для меня так важен секс? Можно ли назвать то, что между нами, душевной близостью, если мы вообще не говорим о том, что происходит в спальне (а там не происходит ничего, кроме просмотра фильмов и сна)? Однажды, вернувшись из гостей, мы ищем на торрентах кино, которое нам посоветовали — «Думаю, как все это закончить», — я примеряю название к нашей ситуации, злюсь и немедленно себя одергиваю.

***

На первую годовщину отношений мы идем в грузинский ресторан, выпиваем две бутылки домашнего вина и по пути домой я говорю, что на самом деле несчастна. Он отвечает, что ему жаль. Утром мы не вспоминаем об этом разговоре.

Я люблю секс и люблю говорить о нем, но за этот год я забыла о стольких связанных с ним важных мелочах. Например, каково это — лениво рассуждать, лежа рядом, что сразу же бежать в душ как-то неправильно: есть что-то особенно чувственное в том, чтобы запах тела, только что плотно соприкасавшегося с твоим, оставался на коже какое-то время. 

***

По вечерам мы часто готовим вместе, пробуя новые и новые рецепты: чили кон карне, креветки саганаки, японское карри, и много говорим о путешествиях, в которых побывали и в которых хотели бы побывать. На дворе конец 2020-го, самый разгар пандемии, и о поездках остается только мечтать. Я чувствую себя запаянной в капсуле. Перед Новым годом я забираю в секс-шопе заказанный себе самой подарок — «кролика» цвета фуксии, и в очередной раз задаюсь вопросом: может, именно так и живет большинство устоявшихся пар, а я вижу проблему на пустом месте?

Он ждет меня на улице, смущаясь и явно мечтая поскорее уйти из-под неонового света вывески «Магазина для укрепления семьи». Я показываю ему коробку и он немедленно отводит глаза.

— Ты здоровая женщина, и у тебя свои потребности, — с усилием произносит он, и это звучит так, словно я какая-то неправильная.

***

Мое тело, никогда не дававшее мне поводов для недовольства, выносившее двоих детей, начинает бунтовать. Я перестаю нормально спать: отбой в час, пробуждение в три, несколько часов тревожных размышлений и звонок будильника — таков мой новый режим. Я люблю свое тело и не хочу с ним ссориться. На него красиво ложится загар, оно готово неутомимо шагать положенные ВОЗом десять тысяч шагов ежедневно, мне нравится то, какое оно округлое и теплое. Но тело еще больше мной недовольно, и, раз я не понимаю намеков, оно подает сигнал бедствия яснее некуда: на внутренней стороне бедер и внизу живота у меня появляются ярко-багровые стрии. Я с интересом и ужасом разглядываю их. Обе моих беременности в сумме принесли несколько бледных полосок сверху на бедрах — их становится видно только летом, если провести много времени под солнцем. Цвет и форма моих новых растяжек напоминают контур зловещего пурпурного осьминога. Я словно беременна наоборот. 

***

Через несколько месяцев после нашего знакомства я решаю заняться танцами. Наша тренерша — энергичная улыбчивая блондинка, она не просто показывает движения, а сопровождает их забавными комментариями, стараясь расслабить и развеселить нашу разношерстную компанию женщин за тридцать.

— Представьте себе, что вы пинаете мяч. А сейчас — надеваете красивое платье, чтобы пойти на пляжную вечеринку. Вот так — вас приглашает на танец красивый мужчина, и вы сначала говорите «нет», а потом, конечно же, передумываете. Обнимите себя, да, так. Медленно проведите руками вниз — вы поправляете платье после танца. Чувствуете, какие вы красивые?

На протяжении многих месяцев эти прикосновения и вообще танцы остаются едва ли не единственным доступным мне чувственным опытом, хотя все это время я нахожусь в отношениях.

***

Иногда мы гуляем и разговариваем о том, каково быть парой — не нами конкретно, а вообще. Он говорит, что для него важны понимание и тактильный контакт, и мы оба сходимся в том, что отношения должны быть в первую очередь для радости, а излишняя привязанность и зацикленность только друг на друге пугают. Я киваю и мысленно оставляю за скобками совместные путешествия, общие творческие проекты, пикники, выходные в отеле, взволнованный голос в трубке «послушай, что я придумал!»; общие селфи, автомобильные поездки с остановками на заправках, чтобы купить кофе, маленькие сюрпризы без повода, бесцельные шатания по торговым центрам в плохую погоду, поцелуи в примерочных. Холодное игристое из пластиковых стаканчиков на пляже. Даже за вычетом секса мне нужно так много, что страшно озвучивать вслух.

Вместо этого мы ходим в гости к его маме, пару раз в неделю ужинаем у меня дома под какой-нибудь сериал, степенно гуляем по набережной под редким весенним, на излете, снегом, иногда одновременно смотрим один и тот же фильм — он у себя дома, я у себя. Он ежедневно желает мне доброго утра и сладких снов и говорит, что ближе меня у него никогда никого не было. Я тщательно фиксирую все плюсы наших отношений — впервые с момента, как в подростковом возрасте я прочла об этом в пестром журнальчике, у меня появился повод использовать этот способ, — и ругаю себя как школьницу: тебе что, этого мало?

После прогулок мы подолгу принимаем душ вместе, но его прикосновения все больше напоминают медицинскую процедуру: он с одинаковым старанием намыливает мою спину, плечи и грудь, стараясь не дотрагиваться до сосков и отводя глаза, если они вдруг реагируют на его случайные прикосновения.

***

Я начинаю принимать мелатонин, чтобы восстановить сон, и записываюсь на очередной визит в клинику лазерной эпиляции. Я закончила курс из десяти процедур в зоне бикини как раз когда мы начинали встречаться, а сейчас пришло время для поддерживающего визита.

— У вас раньше такого не было, — осторожно замечает мой мастер, когда я ложусь на кушетку. Стрии на бледной коже светятся и почти пульсируют.

— Не волнуйтесь, это не из-за лазера, — как могу невозмутимо отвечаю я и надвигаю на лицо огромные зеленые очки, чтобы защитить глаза от вспышек. Это выглядит так, словно я ставлю точку в разговоре, хотя раньше мы с мастером всегда болтали во время сеансов.

***

Зима, ковид, выходные напролет мы пьем вино и смотрим один сериал за другим, иногда не сходясь в их оценке. Нам обоим нравятся «Пацаны» и «Домой до темноты», но когда я пытаюсь показать ему «Дрянь», он забраковывает ее с первых минут. Мы натыкаемся на смешной сериал про вдову, получившую в наследство порностудию, и залпом смотрим оба сезона. Секса в сериале столько, что на него просто перестаешь обращать внимание, но ему очевидно неловко во время откровенных сцен: он ерзает и начинает задавать какие-то отвлеченные вопросы.

Я много гуглю и читаю. Я нахожу термин «асексуальность», примеряю его к своему мужчине и после некоторых колебаний отбрасываю — даже Википедия говорит, что асексуальность не равна полному воздержанию от секса. Я прочитываю тонны книг: «Мужчины на моей кушетке», написанную практикующим сексологом и разбирающую несколько типичных причин отсутствия секса в паре (одержимость проститутками я могу смело исключить, а вот скрытая гомосексуальность и расщепление образа женщины на Мадонну и Блудницу — вполне рабочие теории), а еще «Под сенью Сатурна и книги Сью Джонсон про контакт и близость. Я практически становлюсь экспертом по отношениям — вернее, теоретически, потому что работа над отношениями, как единогласно говорят все авторы, начинается с разговоров и озвучивания проблемы. А с этим у нас дела обстоят хуже некуда. 

***

Ближе к финалу наших отношений двойственность в них становится еще более выпуклой, возникает зыбкость, как в мрачных волшебных сказках. Дневная я рядом с ним сияю вобранным за лето золотистым солнечным светом, мы гуляем по бесконечным улицам старой Самары, и он похож на всех сразу персонажей Хью Гранта. Закатанные рукава рубашки, которую я ему купила, открывают предплечья, тоже золотые от загара, и я испытываю прилив желания. При свете дня и в людном месте я могу посмаковать это ощущение и даже сделать полушутливый комплимент тому, что спустя почти год отношений все еще нахожу его очень привлекательным. Ночной мне предписано вести себя нейтрально, глушить свою чувственность, иначе в воздухе, как неприятный запах, сгущается напряжение. Единственное, кажется, чего он хочет от меня в такие моменты, — чтобы я сама придумала благовидный предлог и вызвала такси, как только закончится очередная серия сериала и опустеет очередная бутылка вина.

***

Я все хуже сплю, несмотря на мелатонин, и все больше думаю во время бессонницы о том, что нам все-таки надо поговорить, даже если этот разговор окажется последним. Я никак не озвучиваю это намерение заранее, обычный вечер, мы возвращаемся из гостей, я чуть молчаливее, чем обычно, и этого достаточно, чтобы он ощутил беспокойство. Он берет нам в уличной кофейне напитки: я выбираю американо, по поверхности его капучино молоко расплывается мерзкими хлопьями, и я испытываю по этому поводу легкое злорадство. Его карта не срабатывает, я стою рядом со скучающим видом, хотя раньше в таких случаях бросалась доставать свой бумажник и все улаживать. Он роется в карманах, суетливо отсчитывает мелочь, я замечаю длинный жесткий волос, по-стариковски торчащий из его уха, и клянусь себе сегодня же закончить всю эту херню.

Мы медленно идем мимо театра драмы (символичненько, — отмечает мой новый ехидный внутренний голос), я чувствую, как ему тревожно, как он пытается подобрать слова, но не собираюсь облегчать ему эту задачу.

— Я очень дорожу нашими отношениями, — наконец с усилием начинает он, — но как мужчина я с тобой рядом несостоятелен. 

Ну неужели.

Мы гуляем вокруг театра еще около часа, и это самый неловкий разговор в моей жизни. Нет, он не считает, что сексолог поможет, что это вообще за человек такой — сексолог, кто в здравом уме выбирает себе такую профессию? Нет, конечно, нет, он не хочет прекращать общение, но, может, как-то получится отдать секс на аутсорс, раз он так мне нужен: например, он готов даже сам подбирать мне любовников на сайтах знакомств (тут я злобно смеюсь и говорю, что для этого мне точно достаточно собственной экспертизы). Разумеется, я привлекательна как женщина и со мной хорошо быть рядом, но это же не обязательно каждый раз должно к чему-то приводить, так, как есть, тоже вполне нормально, просто он устал ощущать от меня фоновый негатив.

Нет, ничего не нормально, яростно думаю я и вызываю такси, потому что замерзла и очень хочу оказаться в собственной постели. Он не останавливает меня, только сильно-сильно обнимает на прощание.

Я просыпаюсь очень рано и к моменту, когда он как ни в чем не бывало присылает мне «доброе утречко», успеваю честно и неоднократно ответить себе на все неудобные вопросы: я точно готова жить вот так до конца жизни? я получаю от этих отношений хоть что-то из того, чего хотела в самом их начале? я его люблю? а он меня? есть ли у меня шанс стать с ним счастливой?

Ни одного положительного ответа. Я отвечаю на его сообщение без единого смайлика и предлагаю поставить точку. Он отвечает «ок».

— Неужели он даже не попытался с тобой поговорить? — искренне удивляется моя подруга, к которой я приезжаю на ужин через несколько дней. — Разве кто-то вообще расстается по sms? Наверняка он еще тебе позвонит или приедет, нормальные мужчины так не поступают!

Но он не звонит, не приезжает, и когда я лезу в соцсети, чтобы удалить его из друзей, оказывается, что он уже сделал это первым. Нормальные люди не расстаются по sms, но таким, как мы, этот вариант отлично подходит.

***

Много позже, уже после нашего расставания, я сижу с приятелем в кофейне и рассказываю ему про идею книги про свои отношения без секса.

— Думаю, тебе нужно сделать героя максимально неузнаваемым, — моментально реагирует приятель. — Ну, типа, сделай его лысым, если он на самом деле кудрявый, что-то такое. Для мужчин это вообще-то болезненная тема, ты можешь сильно задеть его чувства, если он однажды наткнется на то, что ты написала.

Забавно, что я вообще должна об этом заботиться, думаю я. Как будто мои переживания относительно собственной сексуальности все то время, что мы встречались, заведомо были и остаются менее важны. 

***

Спустя две недели после нашего расставания я знакомлюсь в Тиндере с мужчиной на несколько лет младше. Мы договариваемся встретиться в баре, и довольно быстро я прямо говорю, что не настроена на долгие ухаживания и готова закрыть глаза даже на правило трех свиданий.

— Может, я хотя бы заеду за тобой на работу с цветами? — спрашивает мой собеседник, слегка шокированный. 

Вместо цветов на следующий день он привозит конфеты — невесомые шарики, каждый в хрустящей обертке, перекатывающиеся внутри коробки с ярко-красным бантом. Я люблю красный цвет, но сегодня он меня триггерит: следы на моей коже все еще остаются яркими. Раздеваясь посреди его спальни — быстро, чтобы не передумать, как перед прыжком в холодную воду, — я не прошу приглушить свет и стою перед ним, в принципе готовая к любому вердикту. Он может отвести взгляд, заговорить о чем-то другом, сделать вид, что не замечает моей наготы, предложить вместе принять душ или посмотреть кино; может неопределенно протянуть что-то, делая вид, что не заметил этих ужасных, уродующих мое тело полос. Но он подходит ближе, нежно проводит ладонью по моей коже, не останавливаясь, как будто на ней и нет никаких особенных участков, а потом стягивает свою футболку.

Когда-нибудь я расскажу ему — или кому-то еще, это не так важно, — о том, как почти год я не знала, что и думать о себе самой, не знала, как поговорить об этом, потеряла сон и ощущение собственного тела. Но в этот момент слова, к счастью, оказываются совершенно не нужны.