Donate
Ф-письмо

Мария Вирхов. Никомея

Галина Рымбу30/09/20 12:262K🔥


Мария Вирхов
 — билингвальная поэтесса, переводчица, художница-перформерка. Родилась в 1969 году в Болгарии в городе Ямболе. В 80-х жила в Сибири, в 90-х — в Санкт-Петербурге, позже вернулась в Болгарию. Была участницей сибирской панк-культуры конца 80-х — начала 90-х годов, пела в группе «Ассоциация Пых». Изучала русскую филологию в Софийском университете. Переводила Хлебникова, Маяковского, Мандельштама, Янку Дягилеву, а также англоязычных поэтов на болгарский. Издала книги «Жълта поезия», «Вятърът Мъртъв Език», «Танцы» (на болгарском языке), «Никомея» (на русском), публиковалась на сайтах «Полутона», «На середине мира» и многих других. Умерла в 2011 году.

Мария Вирхов и группа «Ассоциация Пых» на Всесоюзном фестивале альтернативной и леворадикальной музыки (Первый панк-фестиваль). Тюмень, июль 1988 года
Мария Вирхов и группа «Ассоциация Пых» на Всесоюзном фестивале альтернативной и леворадикальной музыки (Первый панк-фестиваль). Тюмень, июль 1988 года

Елена Георгиевская. Дождь идущий с чужого континента
(предисловие к публикации стихов Марии Вирхов)


Когда трава была зеленее, а фестиваль «СЛОWWWО» ещё проводился, Сергей Соколовский подарил мне пару экземпляров «Никомеи», напечатанной в его издательстве «Автохтон». Эдуард Лукоянов пишет, что Никомея — соединение имён Никомеда и Медеи, но, может быть, и нет: стихи Вирхов допускают множество интерпретаций.

Похожее имя мы находим в соседней литературе, польской. Поэтесса-сюрреалистка Уршула Малгожата Бенка издала книгу «Хрономея» в 1977 году.

«Это странное имя я просто купила / На каком-то базаре — за кинжал из зелёной бронзы / на котором виднелось волнующее и бесконечное / изображение дождя: / дождя идущего с чужого континента / может планеты / держа кинжал в руке я ощущала / его всетяготеющее стремленье, / я чувствовала себя Землёй которую держат за волосы / в космосе». (Перевод Н. Астафьевой.) Стихи Марии — это и есть дождь, идущий с чужого континента.

Чем героине Вирхов пришлось заплатить за новое имя? В любом случае, оружие врагов стало порой казаться ей мячами, которые рифмуются с палачами и которые точат, словно топоры, а толку-то: как бы мы ни устали, ваше железо для нас — резина. Кто-то сказал: «Настоящий поэт познаётся по бесстрашию, с которым говорит о любви и смерти». Никомеин парус без крыла позволяет плыть по воде, но не летать, однако Никомея, в чьём имени заключена победа, уверена, что окончательной смерти не будет. Многие представляют её неправильно. «Дыра, что вбирала в себя лиц любимых, рванет молодою звездою», и смерть обернётся другой жизнью, когда появится Шива.

У бога в мире Вирхов несколько образов. Один из них, танцуя, дарит освобождение, другой ничего не слышит, третий провоцирует на кощунство: «я встану перед богом и спрошу / чего ты белый кровожадный пёс / не взял меня в свои кривые сени». Что это за пространство — хаос или космос, видящийся человеческому глазу искажённым, будто в кривом зеркале? Космос, где человек становится планетой, которую поддерживает невидимая рука?

Так и ломаная грамматика Вирхов кажется неправильной только под определённым углом. Присмотреться — и хаос обернётся космосом с его чёткой структурой. «Не ветром шито» — каменными нитками. Закроешь глаза — и всё снова рассыпается, ведь границы космоса мы нащупать не можем и точно не знаем, что творится в миллионах световых лет отсюда.

Мария-алхимичка рассказывает, как горе трансформируется в материю текста, преодолевающего двойственность человеческого существования; тысячи поэтов говорили об этом, но так — никто: «если ком в горле расплавить / от него зерно останется / белее трирога чернее вишни / метал сродни камню». Такова и вода — одновременно чёрная и белая, враг и успокоение. Сама Вирхов утонула в реке, когда ей было 42 года; если переставить эти цифры, получатся 24 года Янки Дягилевой, о гибели которой тоже до сих пор не известно, самоубийство это, убийство или несчастный случай. Янка оказала на Вирхов серьёзное влияние; более того, Мария тоже пела в сибирской панк-группе, но недолго. Она обладала сильным меццо-сопрано с возможностью петь в высоком регистре и на одной из записей почти заглушает мужчину-фронтмена. Только стать славянской Бет Харт жизнь ей не позволила. Запись сделана в 1988 году и называется «Я ненавижу строй». «Академический» строй языка Мария тоже если не ненавидела, то не принимала.

Она всегда бунтовала. Для сорокалетней матери двоих детей несолидно ездить автостопом? Певица на сцене должна источать нежность и хрупкость? Да кого это волнует? Правда, при всей гендерной неконформности Вирхов не выглядела андрогинной, как Патти Смит, — это была женственность, но тяжёлая, «хтоническая».

Брутальность, органичная для панк-исполнительницы, не была главным качеством Марии. Её сын Стефан вспоминает: «Даже когда она пила, это был один из самых порядочных и гуманных людей, которых я встречал. Но она была также очень чувствительной. Большинство этого не замечало, потому что она хорошо это скрывала. Большинство видело только стену вульгарности, которую она выстроила [между собой и людьми] для защиты».

В Польше стихи неомодернистки Кристины Милобендзкой, многие из которых сложны для понимания и перевода, пишут на стенах домов. В Ямболе для поэтессы, которая могла стать болгарской Милобендзкой, не нашлось даже работы. Марию поддерживали друзья, но этого оказалось мало. В 2010 году поэтесса написала в Живом Журнале: «не сдавайся. я и не сдаюсь, но теряю сил. так оно и бывает, обычно. вплоть до исхода, каким бы он ни был. а бывает из этого мира он только одним». Другая запись сделана незадолго до смерти: «…мне помогали люди, я бесконечно благодарна за это, и мы как-то справлялись, день за день, но жили и благодарили, а сейчас, когда есть действительно возможность переменить свою жизнь и наконец упорядочить и зажить рядом с друзьями, денег найти совершенно нельзя, не могу. то ли у людей рядом тоже нет (а и нет), то ли я наконец всех заебала, но жить, как живут вот хорошие люди, никак не получается, а получается умирать, как всегда».


~

не мне запрыгнуть полверсты, не нам
ушедшие незримо прилагались
к стаканам и вся сладость лилась там
не мне, не нам, засиженным по планам

мне помнится как лес, как бурелом
твой гроб, родимый, тот зеленый сланец
и муравьи не нам играли в пляс
пожрания червей и великаниц

я так устала каждый свой глоток
отравой будоражущей делиться
с усопшими и нету сил на спрос
с меня чужих дитят родные лица

и если через раз таки напьюсь
до пляски, до припадка провождения
я встану перед богом и спрошу
чего ты белый кровожадный пес
не взял меня в свои кривые сени
и не унес туда где под скалой
ложится падаль и встречают тени

бери хоть мажь пустынной глиной глаз
и пусть сомкнется белое и станет
покой, а рядом будут выть без нас
зеленый уж и муравей и камень


~

не говори мне про любовь, сердешный
я верою жива и сердца песк
проводит слов беспечных в пол-ростка
а половины шагом от клинка

я жильный ток, я волчая жена
я никомея, парус без крыла

не ветром шито, не осила


~

иногда, подруга, гляну в небе равно-сером
жидкие разводы клякс чужих потреб
а моя на них смотрится таким ущербом
как горелый пластик на сухой трухе
треба тут помянуть мне довольно стыдно
человек по сути честью честь поправ
редкая лягушка так споет про рыбок
рядом плыть возможно, но противно, как-то, блядь


~

мягко белое поле на коричневу почву пало
тушки мелких зверей с пылью божьих коров смешало
лаской синяя мгла укрыла спинные кораллы
к нам пришла долгожданная новость, нас назвали
время плеть, ею бьют особо заблудших гостей
что пошли на огонь, а попали в ворота вещей
так вот — этого больше не будет, всем будут проценты
кто работал рабом, чтоб заткнуть хлебным комом рты
кто наоборот лишь перемалывал, плавя из рабского мела центы
все получим сполна, всем будет вовек остаток
белый пепел укроет горя морщины гладко так
дыра, что вбирала в себя лиц любимых, рванет молодою звездою
все откроется лишь одним нажатием кнопки родной рукою
будет медь на губе, для негожих покой и возврат в сентябрь
для всех остальных милосердная плесень тихо укроет жабры
я устала, родные, бьет дрожь, ломает и пот
я скучаю по вас, но скоро, уже пританцовывая
это шива идет, щека в щеке, с марганцовой новою


~

маша ходила по дну, а рядышком лихо плыло
не ясно когда оно появилось, но про любовь точно было
лихо делало вид все как надо и в приход обнимало
лихо чтило науку и правильно понимало
что маркетинг это тебе не клоп маркетинг это право
оно даже начально как бы в машку входило и принимало
тут корку подкинет там похвалит, а там продвинет
но вот захромала маша у нее заболело колено
потому что залила кислым раствором помимо вены
брели в понедельник во вторник и даже полсереды
тут лиху стало уже до совсем пизды
оно маше достаточно и без того много подало
поначалу лихо так слегка отставало
а потом маша повернулась, а его уже не стало
помнит маша предатель не враг тока друг прикинул
что им уж не по пути поплыл наверх и правильно двинул
а маше осталось лишь дальше с собой валяться
в черной грязи где белые червьи с машей будут ебаться
и кто бы ответил как надо тому медаль
я падаль ты падаль, а лихо уплыло вдаль


~

наиграй мне подруга про ад
мне не видно из окон любезных
там парад мертвецов моих чад
не понять мне без взгляда на песню
я во сне только видела гроз
мне не ясен происход их грома
я хочу тебя слышать пищать
как ты корчишься в муках пролома
а еще отснимай свою боль
луннобрысою кровушкой плесни
я во сне только видела кровь
и она была сладкой и пресной
то ли друг тебя скинул в кошель
я не ведаю мук твоих робких
но спляши, а еще лучше в цель
попади на задворках природских
и не ведай сомненья я тут
я стоять буду пряма в постели
и по блядской груди потекут
жир и пот, и откроются двери


~

куда ходила не ступить
как ходила не помню
не по правилам фильм
смотрины гор
океанов, лица как пар
пар жжет, рыжая морда кифайца
рисует кривые рога
на бульваре


~

возьмем врага
бутсы, 2 kilo each
расставляем по кочкам
враг, как водится, трус
или нет
тада начнется
бутус, карнавал
шрам на левой от зубов
раны, если не слышали, заживают нехорошо
но у меня ниче
этот готов
причем, я?
птицелов, и тот
проще всего отойти и плюнуть в урну
рядом с деревом тоже довольно культурно
все сожерет


~

если ком в горле расплавить
от него зерно останется
белее трирога чернее вишни
метал сродни камню вода враг
поскольку боль выносима и град
на глазах глухнет колесо черствее
и враг бушует зерно немеет
на небе в колене в полях и лесах
торопливо шкуру снимают с костях
все видно все ясно блестит канва
на тесной тропине всегда тясно
охотник один капитанов два
и мрак в голубятне верна лишь рана
колено гноит героя остров
смердит рыбаки объезжают, рукав плача в


~

только небо только ветер
только плач со сна к рассвету
нам качели накачали
нам гулялки нагуляли
рыбний пень пустой накал
столько по миру пылял
были девочки, а стали
бубы в гипсовом крахмале
жабы в розовой обертке
доставайте-ка отвертки
да точите палачи
жирные свои мячи
всех убить меня оставить
я и буду править




* Представленные в этой подборке тексты были ранее опубликованыздесь. В публикации сохранена авторская орфография и пунктуация.


Лесь -ишин
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About