Публикуем полемическую рецензию гендерной исследовательницы Эллы Россман на критическую биографию «Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века», написанную Бенджамином Мозером и недавно опубликованную на русском языке в издательстве «Бомбора».

Российским читательницам и читателям биография известной американской кино- и арт-критикессы, романистки, режиссёрки театра и кино и политической активистки, написанная Бенджамином Мозером, может показаться излишне негативной. Сонтаг (переводить все–таки точнее так, с «с», а не с «з» в начале) — всемирно известная интеллектуалка, её тексты неплохо переведены на русский, и здесь она остается одним из немногих примеров для женщин, которые мечтают об интеллектуальном творчестве в довольно патриархатном мире российской академии или критики.

Те, кто ищут в книге Мозера такой пример, будут, конечно, разочарованы, — автор отнюдь не в восторге от своей героини и рисует образ, с которым не так легко и приятно идентифицироваться. В отзывах на книгу Мозера русскоязычные авторы недоумевают, почему Мозер так не любит свою героиню. Поэтесса Оксана Васякина в своей рецензии задаётся вопросом, а можно ли вообще писать биографию без любви к герою. Мой ответ: можно, потому что важна не любовь к фигуре, а понимание, чем эта фигура интересна в глобальном ключе, за пределами её личности. Книга Мозера предлагает такой метод, к которому стоит присмотреться и ради которого имеет смысл продраться через абсолютно нечитаемый перевод.

Начнём с контекста, в котором появилась книга (она вышла на английском в 2019 году). В США Сьюзан Сонтаг — уже вполне себе классик как в академических кругах, так и шире — среди интеллектуалов самого разного толка. Хочется подобрать какое-нибудь сравнение — похожую фигуру в советском или российском контексте, но сделать это сложно — у нас нет и не было ни публичных интеллектуалов в их западном воплощении, ни женщин-интеллектуалок, которые могли бы сравниться с Сонтаг по своей известности (не по значению, а именно по известности; такие важнейшие фигуры, как Наталья Горбаневская, пока, к сожалению, остаются локальными или намеренно маргинализированными).

Книга Мозера — попытка переосмыслить фигуру Сонтаг, которая в США превратилась в мраморного колосса и персонажа из списков для обязательного чтения. Он выбирает для этого жанр критической биографии — и пишет подробный (почти на семь сотен страниц) рассказ на основании архивных документов и интервью с окружением Сонтаг, добавляя в него объёмные комментарии к её центральным художественным и критическим текстам. В этом детальном повествовании со множеством ссылок (угадывается историческое образование Мозера) главным становится не фактура героини и не выписывание её характера, задача тут куда более масштабная: Мозер пытается понять, почему за революционным и эмансипирующим запалом 1960-70-х годов в США с их сексуальной революцией, феминизмом второй волны и новым искусством последовала такая внезапная и полномасштабная консервативная реакция.

Именно поэтому (а не из пренебрежения к героине и не из желания её упрекнуть) автор подробно останавливается на том, как Сонтаг сначала поддерживала левые идеи, а потом от них отказалась, как она ссорилась с феминистками и обвиняла их в антиинтеллектуализме, как она, при всём внешне радикальном запале своего творчества, стремилась сохранять старые иерархии и в целом исходила из вкусов довольно закрытой нью-йоркской интеллектуальной тусовки (Мозер называет её «Семьёй»).

Всё это, конечно, несколько разочаровывает тех, для кого Сонтаг во время интеллектуальной социализации была важной фигурой — в числе этих людей и я сама. Но, на самом деле, нам повезло, что именно такая биография попала к нам сейчас. Именно такие примеры письма особенно интересны в нашем контексте — в том числе потому, что нам самим рано или поздно придется освоить жанр критической биографии и начать наконец-то писать о людях, которые нам могут быть крайне неприятны, но о которых нельзя не сказать, если мы хотим понять свой собственный ХХ век. Например, о советских функционерах, которые могли быть сколь угодно мерзавцами, но при этом во многом определяли, что происходило с культурой и гуманитаристикой на протяжении десятилетий.

Пока этот жанр биографии в России известен мало. Я сама пыталась написать именно такую биографию, когда работала над своей магистерской, посвящённой советскому психологу Виктору Колбановскому — человеку, который был одним из тех немногих учёных, которые занимались в послевоенном СССР темой полового просвещения подростков и взрослых. Однако в основном он производил малоинтересный научный продукт по заветам марксизма-сталинизма (а потом его ещё и популяризировал — например, читал лекции по марксизму на заводах). Мне было очень сложно найти референсы для работы над документами Колбановского, примеры того, как можно писать о таких героях; и мне искренне жаль, что книга Мозера не вышла раньше, потому что я бы, скорее всего, ориентировалась тогда на неё.

Работая над магистерской, я вполне убедилась, что у нас всё ещё принято писать и говорить про «великих» и «замечательных» людей — так сохраняется преемственность по отношению к советским традициям биографического повествования, жива и продолжает выходить легендарная серия «ЖЗЛ». Эта тенденция отражается, например, в современных дискуссиях вокруг творчества Ильи Хржановского — они показывают, насколько в интеллектуальных кругах всё ещё актуален запрос на фигуру гения, Автора с большой буквы. Вплоть до того, что эта фигура создается буквально из чего угодно, с отбрасыванием любых сомнений и этических сложностей, а попытки поставить её под вопрос вызывают гнев. Впрочем, чтобы увидеть всё это, не нужно ходить так далеко, можно просто сравнить оригинальный и русскоязычный заголовки биографии Мозера. Желающий это сделать увидит, как не сильно примечательный заголовок «Сонтаг: её жизнь и работа» в российском издании превращается в «Женщину, которая изменила культуру ХХ века» — и ничуть не меньше.

Реже можно встретить написанные на русском языке биографии другого типа: менее восторженные и более вдумчивые, но и для них свойственна концентрация на личном, на фигуре — в ущерб контексту. Такие биографии приятно читать примерно потому же, почему интересно читать дневники или личную переписку: получаешь доступ к интимной жизни другого и в зеркале его личной тайны разглядываешь самого себя. В книге Мозера нет никакой интимности, а характер Сонтаг здесьрассыпается на фрагменты — но есть вещи куда более важные: рассуждения о роли интеллектуала и личности в истории, мысли о том, что может и не может сделать искусство (не может остановить войну, но может поддержать; не может сделать человека гуманнее и смелее, но может — чувствительнее и т.д.). А главное — в этой биографии есть мастерски выписанная коллективность, внутрь которой всегда погружена личность, даже самая великая и выдающаяся. Именно трансформации внутри этой коллективности, структуралистской сумме отдельных деятелей и голосов, и определяют, какой будет будущая культура — в самом широком смысле этого слова.

Элла Россман — историк, соосновательница образовательного проекта «Антиуниверситет». Закончила Школу культурологии и Школу исторических наук НИУ ВШЭ. Работает в Международном центре истории и социологии Второй мировой войны. Профессиональные интересы — гендерная история, визуальные исследования, феминистская теория искусства. Научные статьи опубликованы в «Социологии власти», «Журнале исследований социальной политики», «Historyka. Studia Metodologiczne» и др., журналистские и критические тексты — в «Разногласиях», «Открытой левой», «Новой газете», на Colta.ru и в других изданиях.