Публикуем стихи одной из самых известных современных китайских поэтесс Чжэн Сяоцюн, принадлежащей к направлению «поэзии рабочих-мигрантов», в переводе Елизаветы Абушиновой.

Чжэн Сяоцюн — китайская поэтесса, редактор, куратор литературных проектов. Родилась в 1980 году в провинции Сычуань, после средней школы уехала на заработки в провинцию Гуандун, часто меняла места работы, в т.ч. работала на заводе скобяных изделий. Первая поэтическая публикация состоялась в «Поэтическом вестнике рабочих-мигрантов» («Дагун шижэньбао»), после чего Чжэн быстро становится одной из самых заметных фигур на китайской литературной сцене. В 2017 вышла книга «Записки работницы» («Нюйгун цзи»), также Чжэн выпустила ряд других поэтических сборников. Её стихи переводились на английский, немецкий, японский, турецкий, корейский, французский и испанский языки. Регулярно участвует в международных поэтических фестивалях, таких как Берлинский поэтический фестиваль, Поэтический фестиваль в Бремене, один из последних — Международный поэтический фестиваль в Роттердаме. Лауреатка престижной литературной премии журнала «Народная литература» (2007) и ряда других премий. Живет в городе Гуачжоу, где занимается публицистической и редакторской деятельностью.

апрель

рассвет мягко вошел в капли ржавых слез
она опустила голову и услышала неясный звук

за окном гулял апрель, раскрывались цветы на деревьях личи
сирени меньше под сенью железа, чем любви
ржавая луна, верящая в любовь женщина
несет долгое и глубокое горе

прошлое постепенно отдаляется, воспоминания стираются
весна, оставшаяся в огне
освещает пустоту и одиночество, оставшиеся на бумаге

эта глубоко разъетая ржавчиной темнота и все детали
ушли в то время, где были заводские установки, ее низкие мысли
в апреле рождается зеленая надежда, она увидела, как любовь прилегла
устало в цеху промышленной зоны, из Сычуани в Хунань
мчатся еще более далекие мысли, они как товары из списка
удовлетворяющих требованиям, слезы тоже можно подразделять

рассветные огни колеблются во взмахах крыльев промышленной зоны
ее сердце уступает маленькой капельке ржавчины, за окном
роса любви вычерчивает апрельскую четкую тень
но все это ее заставляет с твердостью железа охранять
маленький бьющийся кусочек любви, он как лучи солнца, что вот-вот покажутся

девочка из провинции Сычуань

жить можно только так, как живется   время постепенно становится
слепым   четырнадцатилетняя девочка должна с нами
на поточной линии делить изнеможение, принесенное этой эпохой
иногда   ей так хочется вернуться обратно в сычуаньскую деревню
ломать хворост   косить траву   собирать фрукты, ягоды и цветы
пустота смотрит из ее маленьких глаз   и я не знаю
какими словами мне это выразить   я знаю только, что это
детский труд   или как тонкая бумага рвется
ее взгляд всегда о добрые сердца разбивается вдребезги
почему даже самые маленькие крохи сочувствия
тоже раздавлены механизмом поточной линии
ее нелепые медленные движения часто приводят
к проклятиям бригадира   но слезы ее не текут
застывая в глазницах   «я уже большая,
не должна плакать» говорит она серьезно
так далеко детство осталось только
в воспоминаниях   она заговаривает о том, что видела в горах, об откосах
о голубом озере   о змеях   о коровах
наверное, жизнь — это когда из этой дали нужно отыскать путь
чтобы вернуться к самой себе   иногда ее смуглое лицо
заволакивает презрением по отношению к тем, кто с ней рядом
она показывает пальцем на девочку, еще более худую, чем она, говоря
«она даже младше меня   а ночью будет спать с мужчинами»

язык

язык, на котором я говорю — колючий и жирный
чугун — молчаливых рабочих язык
туго вкрученным винтом язык   воспоминания и сгибы железных пластин
мозолями на руках язык   жестокий   всхлипывающий   несчастный
болезненный   голодающий язык   зарплатный долг в грохоте заводских установок травм на производстве
язык переломанных пальцев   дна жизни язык   в тени безработицы
между прутьями влажных арматур   этот печальный язык

… я шепотом говорила на нем

в грохоте машин   смуглый язык   весь в поту язык   ржавый язык
молодые заводские работницы с беспомощными глазами или рабочие у ворот, чьи травмы
язык их боли   язык дрожащих тел
язык отсутствия компенсации за отрубленный палец руки

он в ржавых пятнах на рубильниках, в кабинках, в законах, в системе   я говорю на языке кровоподтеков и ожогов
статус, возраст, болезнь, капитал   воющий язык, язык ужаса   сборщики налогов и мелкие чиновники
фабрикант   свидетельство о временном проживании   приезжий — язык
шоу языка «ну-ка прыгни с крыши»   язык ВВП   язык монументов тщеславия   язык платы за обучение детей

я говорю камнями   сверхурочная работа   язык насилия
я высказываю — бездну   лестница жизни   тянуться в неопределенные дали
в ветре бесплодных усилий, мертвой хваткой языка вцепившись в перила жизни

я говорю

на языке, колючем и жирном, он раскинул свои острые края
чтобы исколоть эту слабую эпоху

песни

поющее в печах железо, полное воспоминаний железо
его низкие и высокие голоса, болезненная и острая жизнь
его диалекты разделяют весенние печи и осенние дожди
этот раскаленный блеск заставляет жизнь медленно изнашиваться
затухать, а те сидящие в огне молодые люди
поют народные песни, она увидела, как солнце из жерла печи
вливается в транспортный поток жилых массивов промзон
в этом широком блеске моя боль и мой пристальный взгляд вдаль
там безнадежные тихие слезы железа
мое горе бесповоротно в закатных лучах
звук моей песни с потоком низких голосов
сливается, в этом огне всколыхивая белую надежду

Ху Чжиминь

все эти годы я погружалась в громаду эпохи
чувствовала, как слабость и бессилие   заставляют трепещущую жизнь
укрываться под неясными отрицаниями и невежеством
ее смерть принесла раны времени
и три разбирательства о денежной компенсации
братья и родители   никто не обращал внимания на труп
никто не горевал   и никто не плакал
только застывшие цифры компенсации остались от
Ху Чжиминь: 23 года   умерла от алкогольного отравления
у меня о ней остались очень отчетливые воспоминания
когда-то моя товарка   она докатилась до жизни отельной
проститутки   простодушная улыбка   громкий голос в спорах
накопленный опыт   она обсуждала со мной увиденное
слишком много так называемой правды жизни   стоя
на пороге действительности   например, влечение и тело
она никогда не стыдилась говорить о том, какое место
в ее жизни занимала работа   многие места она называла своим домом
молодая девушка занималась старейшей профессией
пусть молодые супруги   или же сестры   или золовка и невестка
вместе так и ездили   в Нанкин   в Гуандун
в парикмахерских   в темных комнатах   она была так красива
в гостиницах   в дорогих отелях   на лице ее была
улыбка   мы часто встречались   у нас был
за плечами один трудовой опыт   а теперь мы принадлежим
двум разным мирам   один город   одно время
просто две женщины встретились в мире и разошлись
каждая пошла в своем направлении и своей дорогой
судьба внесла свою лепту — «она умерла»
сказал мне ее земляк   а потом описал
обстоятельства ее смерти   еще он сказал, что она постоянно отправляла домой деньги
сказал, что ремонт у них дома такой хороший   ее братья благодаря деньгам
что она заработала своим телом   в одном маленьком поселке открыли лавку
а после ее смерти   старший и младший брат даже ее прах
не забрали домой нельзя его оставлять близ останков предков
ее этой торгашки телом   грязь   испортит там фэншуй

трава

сумерки рассеялись, слой серого железа растворил июль
вернулся к деревьям личи, таким спокойным   июльские мушки
и капля крови на острие листа, красное сбоку
травы обмелели, наклонив головы
увидели пятки странника
парк Иньху видел, как по одному раскрывались фиолетовые цветы
лунный свет слышал, как раскрывались цветы и их нежность

бледноцветущий июль останется отражением в озерных водах парка Иньху
глубокой ночью на берегу озера я слышу тихий плач травы, это
проходит странник, быстро исчезая
в темноте

уличные фонари освещают острия трав и мои следы
у нас одно имя –
корни травы

глубокие травы под деревьями личи
мои друзья и возлюбленные
я на чужбине, мне нет пристанища, я расту как трава
в сумерках природной безмятежности, подул вечерний ветер
не доставая до наших голов внизу

гвозди

сколько любви, сколько боли, сколько железных гвоздей
вколочено мной в оборудование, чертежи и заказы
утренняя роса, полуденная боль

нужен только один гвоздь, чтобы сверхурочную работу и производственные травмы
к невыразимой тоске прибить, один день работы мигрантки
прибить к жилому массиву, разворачивая счастье и несчастье нашего времени

сколько усталых теней мелькают при свете ламп
скольким истощенным иногородним девушкам парализовало улыбки
их любовь и воспоминания как мхи под зеленой сенью, тихи и хрупки

сколько молчаливых гвоздей вбито в их мерную плоть
их возраста чистота и доброта отделены от прибылей и зарплатных долгов
от трудового законодательства, тоска по родине и такая непонятная любовь

тянется мимо бледно-голубых рабочих отсеков поточная линия
у каждого болезненным гвоздем останавливается на секунду
а за окном осень, и кто-то сейчас живет потому, что есть эта осень

О переводчице: Елизавета Абушинова — переводчица, китаистка. Родилась в Калмыкии. Окончила Литературный институт им. Горького и Межвузовский факультет китайского языка при ИСАА МГУ, стажировалась в Пекинском университете. Переводы, интервью и статьи публиковались в вестнике современного искусства «Цирк „Олимп“+TV», в журнале «Лиterraтура», на сайте «Год литературы», в проекте о современной китайской поэзии «Стихо (т)ворье», в интернет-издании о Китае «Магазета». Была редактором русско-китайской антологии «100 стихотворений о Москве» (2018), публиковала переводы в сборнике «Созвездие Лиры» (Бельгия, 2018), делала подстрочные переводы для антологии «Китайская поэзия сегодня» (2017), в рамках проекта по переводу стихотворений Жэнь Хана сотрудничала с «Гоголь-центром». В качестве переводчицы с китайского участвовала в Международном фестивале «Биеннале поэтов в Москве» (2017). Ведет на фэйсбуке страницу с переводами совеременной китайской поэзии «Xiron Poetry Club». Живет и работает в Пекине.