Этот текст написан для заочного выступления на круглом столе «Проблемы гендерного насилия в литературном сообществе», который прошел 8 сентября 2019 года в галерее «Интимное место» (СПб) и был организован проектом «Ф-письмо» и кураторами Премии Аркадия Драгомощенко.

Проблема гендерного насилия, какой бы важной она ни была сама по себе, является, на мой взгляд, составной частью двух более глобальных проблем: абсолютного мужского доминирования в области производства культурных смыслов и вытеснения отношений между женщинами и мужчинами в область не просто «личного», но, в первую очередь, невербализуемого. У женщин нет, вернее, не было до последнего времени ни языка, которым можно говорить о насилии, ни места, где можно высказаться по этому поводу.

Как мы все неоднократно наблюдали, стоит поднять темы насилия, абьюза или обесценивания женщин в отношениях с мужчинами в том же Фейсбуке, как в комментариях сразу же начинают писать о том, что вы говорите это не вовремя, не в том месте и не теми словами. Суть этих претензий одинакова: у женщин подобные тексты актуализируют пережитые унижения, которые они вытесняют, а мужчины практически против своей воли начинают видеть в женщинах субъектность, которая подрывает их веру в свое нерушимое право на привилегии. «Хорошая» женщина, с их точки зрения, должна молча переносить обесценивание, обслуживать мужчин на бытовом и психологическом уровне, быть полностью довольной такой ситуацией и не стремиться никоим образом выйти за ее рамки. Поэтому, естественно, любая женщина, которая начинает говорить от своего имени, тут же оказывается «плохой».

Но и с этим «от своего имени» в условиях мужского доминирования тоже сразу возникают проблемы. Ведь до сих пор никто так и не может сказать с полной уверенностью, что такое «женский текст» и что в этом тексте может быть выражено. Много веков подряд главным и единственным адресатом женского текста были мужчины и мужская культура в целом. Поэтому женщины писали так, как они должны были писать по мнению мужчин. Нельзя сказать, что попытки выйти за эти рамки отсутствуют, но все они оказались за пределами литературного канона. И как ни настаивали Анна Ахматова и Марина Цветаева на применении к себе слова «поэт», а не «поэтесса», в написанную мужчинами историю литературы обе они, на мой взгляд, вошли исключительно благодаря воплощению «женского» в своем творчестве, причем именно в том виде, как это «женское» представляется мужчинам.

Казалось бы, какое отношение отсутствие языка у женщин имеет к ситуации с гендерным насилием в литературном сообществе? На самом деле — совершенно прямое. Мы все оказываемся в положении вынужденной немоты. Вы чувствуете, что что-то не так, но что именно — сказать не можете. Более того, вам все время подсовывают для происходящего готовые формулы и страшно обижаются, если вы пытаетесь от этих формул отказаться. Например, вместо слова «изнасилование» предлагают «жесткий секс по согласию». Вам не дают права говорить за себя, все время берет слово кто-то лучше вас знающий, как именно вам надо думать и чувствовать, а самое главное — как именно следует поступать в той или иной ситуации. И, соответственно, вы не можете адекватно сформулировать и заявить свои претензии, не можете начать борьбу за свои права и отстаивать собственное человеческое достоинство. Все это начинается только после обретения права на язык. Именно это и происходит, когда публично произносится слово «изнасилование». Именно это и становится тем моментом невозврата, после которого в сообществе начинают происходить кардинальные изменения.

Тема насилия стала таким моментом не случайно: здесь мужской культуре сложнее всего навязать женщинам свою точку зрения и свою терминологию, можно только, как это и делалось на протяжении многих веков, заставить их молчать, полностью вытеснив тему за пределы проговариваемого в культуре и публичном пространстве. Вспомним тот откровенный ужас и то неприятие, которое транслировали мужчины по поводу флешмоба #янебоюсьсказать, когда оказалось, что в жизни буквально каждой женщины есть как минимум несколько попыток изнасилования. Так что именно в этой точке нарушения не только границ личного пространства, но и личной неприкосновенности у женщин и мужчин кардинально различаются позиции, именно здесь сложнее всего убедить женщину в том, что ничего не происходит, а она на самом деле «все придумала». Хотя даже тут, в этой совершенно однозначной ситуации, делаются попытки объяснить женщине, что она «сама дура виновата» или что она «получает удовольствие от вызванного ею же самой насилия».

Интересно, что было также несколько попыток перевести разговор о гендерном насилии в сообществе исключительно в сферу этического. Но здесь возникает опасность терминологической подмены. Никто из мужчин не спорит с тем, что насилие вообще и изнасилование в частности — это плохо, но как только слово «изнасилование» заменяется на «жесткий секс по согласию», сразу оказывается, что феминистки ведут борьбу против свободы выбора, самовыражения, разнообразных пограничных практик и «за все хорошее против всего красивого», то есть, в общем и целом, — против эстетики. Как только мы начинаем задавать вопросы: чья это свобода выбора? кто у нас таким образом самовыражается? кто является мерилом «хорошего» и навязывает женщинам специфическую модель поведения? — то сразу же обнаруживаем выгодоприобретателя. И речь здесь идет исключительно о мужском удобстве, мужской свободе выбора, мужском самовыражении и об эстетике, обслуживающей исключительно мужские потребности.

На самом же деле в ситуации системного угнетения женщин культура теряет намного больше, чем в случае ограничения якобы «естественного» мужского права на насилие, абьюз и обесценивание. Огромная область реальности до сих пор остается не описанной в литературе и художественно не освоенной. Например, уже сто лет подряд ведутся разговоры о смерти романа. Да, роман действительно исчерпал свои возможности. Вопрос только в том, какой роман? Роман о герое с мужской гендерной социализацией, на мой взгляд, просто больше никому не интересен, потому что все душевные и телесные движения мужчины описаны многократно и с самых разных ракурсов. Но при этом тут же рядом существует огромный мир молчащих женщин, эта terra incognita, только лишь затронутая по касательной в некоторых произведениях, до сих пор считающихся маргинальными. О чем думают женщины? Чего они хотят? Как они видят мир? Русская культура этого пока не знает, потому что до сих пор ответы на эти вопросы давали мужчины или женщины-викарии. Гендерное насилие в литературном сообществе, в первую очередь, тормозит прогресс и обновление русской литературы, сужая её горизонты до душной баньки с иерархическими пауками, и это не оправдано как раз с эстетической точки зрения.

Но все это вопросы теоретические. На данный момент, конечно, всех больше волнует вопрос практический, а именно — как поступать с насильниками и абьюзерами внутри литературного сообщества, стоит ли их выявлять и выдворять за пределы рукопожатного круга общения. Понятно также и то, что именно этот вопрос больше всего заставляет переживать литераторов-мужчин, каждому из которых (надеюсь все–таки, что исключения есть) можно предъявить как минимум обвинение в абьюзе и манипуляции. Лично я считаю, что никакой дополнительной «охоты на абьюзеров» устраивать не нужно. Вполне достаточно тех случаев, которые в силу разных причин оказываются в фокусе общественного внимания и на примере которых сообщество может выработать свою новую консолидированную позицию. И будем надеяться, что другие, понимая, что подобное поведение теперь заметно, крайне не одобряется и в любой момент может быть названо своим настоящим именем, перестанут использовать в жизни абьюзивные и обесценивающие практики, не говоря уже о прямом насилии.

Гораздо важнее для нас, на мой взгляд, культурная работа по обретению женщинами не только своего голоса, но и того места в литературе, которое по праву нам принадлежит. Нужно говорить и писать о своих чувствах, своем взгляде на мир, в конце концов, о своих настоящих отношениях с женщинами и мужчинами. Нужно пересмотреть историю литературы, выявить незаслуженно забытых авторок (а их очень много!) и вернуть им то место в литературном каноне, которого они были несправедливо лишены. Как только женщина в полной мере обретет субъектность, гендерное насилие в литературном сообществе тут же будет сведено к минимуму или вообще исчезнет. Главная питательная среда для него — это зона умолчания, так что основное наше оружие в борьбе за свои права — слово, и надо его в полной мере использовать.

Анна Голубкова — поэт, прозаик, филолог. Родилась в Твери в 1973 году, окончила истфак ТвГУ (1995), филфак МГУ (2002), кандидат филологических наук. Автор трех книг стихов: «Адище города» (2010) «Мизантропия» (2013) и «Тетрадь путешествий» (2015), четырех книг прозы: «Школа жизни» (2004), «Типа о любви» (2009), «Постмодернистская любовь» (2013), «Природа и вещи: Археологический роман» (2014). Автор монографии «Литературная критика В.В. Розанова: опыт системного анализа» (2013) и сборника критических статей «Взгляд сбоку и немного сверху» (2016). Создательница и редактор литературного онлайн-альманаха «Артикуляция». Входит в редакционный совет журнала «Ф-письмо». С 1997 года живет в Москве.