У «Паразитов» сложилось все: фильм носила на руках пресса (ее хлебом не корми, дай кого-нибудь попинать), ему благоволила каннская публика (как считается, самая едкая фестивальная аудитория вообще), в конце концов, его премировало жюри. Потрясающе высокие рейтинги, слезы, восторги, главная Пальма, двадцатиминутные (получасовые? — очевидцы расходятся в показаниях) финальные овации — столько на набережной Круазет не стояли, кажется, еще никогда. Это тем примечательнее, если особенно учесть тот факт, что буквально за пару часов до показа «Паразитов» прошла премьера нового Тарантино. Если вы или кто-то из ваших близких в две тысячи девятнадцатом году по-прежнему боится фестивального кино, «Паразиты» — отличная возможность это гадкое предубеждение сломить. Если не сейчас, то когда? — более зрительского фильма в лауреатах точно не было.

Три года назад сложно было себе представить, что Пон Чжун-Хо, автор в общем довольно несимпатичных опытов в англоязычном кино — «Окча» и «Сквозь снег», — вернется так громко. Предсказать такой исход мог, наверное, только самый воодушевленный синефил. Хотя награда, по правде, абсолютно закономерна, и тут, если вдуматься, нечему удивляться: корейцы за последние двадцать лет серьезно поднабрали в мускулатуре и незаметно для широкой публики стали одной из ведущих кинематографических держав в мире. Пробы Пон Чжун-Хо акклиматизироваться на английском языке и с голливудскими звездами — тому подтверждение. Впрочем, очевидно, режиссеру куда как более комфортно снимать дома и на родном языке. Корейское кино должны были отметить еще в прошлом году: «Пылающий», как к нему ни относись, — действительно самый яркий конкурсант прошлогоднего смотра. В этом свете есть соблазн считать жест каннского жюри извиняющимся: мол, опомнились, бывает, простите. Да и повод, смотрите, замечательный — столетие корейского кино. Хотя это, разумеется, не так.

Пон Чжун-Хо аккумулирует, кажется, все то, за что любят корейское кино: (ставшую общим местом) тягу корейцев к кровопусканиям (да, в фильме будет кровавая баня; окей, может, не «баня», но точно «кровавая»), замашки на хоррор, весьма небанальный юмор; прибавьте к тому чисто человеческую проницательность и режиссерско-сценаристскую выдумку*. Все это вкупе делает «Паразитов» фильмом, о котором приходится говорить либо эпитетами, либо штампами («держит в напряжении», «не отпускает до конца»). По-моему, это высшая похвала.

Пон Чжун-Хо оказывается удивительно синонимичными как предыдущему победителю — «Магазинным воришкам» Корээды, — так и, собственно, «Пылающему». И если аналогии с Корээдой вполне прозрачны и не нуждаются в комментариях (две бедные семьи, которых кровожадный капитализм и пустой желудок толкают на игру в имитацию), то с Ли Чхан Доном все несколько любопытнее. Последний выстроил интригу на умолчаниях и, как ни парадоксально, зыбкости между правдой и ложью, истинностью и выдуманностью, имитацией и оригиналом, границей и за-граничностью. Хеми в милой пантомиме чистит несуществующий мандарин, Чжонсу кормит несуществующего кота, Бен поджигает несуществующую теплицу. Или не поджигает? Или существующую? Поди разбери. У Пон Чжун-Хо стратегия совершенно иная: он — на первый взгляд — обезоруживающе прямолинеен. Однако звучать «Паразиты» могут по-разному — зависит от того, как развернет фильм зритель. Самое, пожалуй, простое это рассматривать фильм как (еще одну) сатиру на капиталистический уклад, где переживать нужно за бедных, а корить богатых. Копнув чуть глубже, можно сказать, что Пон Чжун-Хо не является симпатизантом ни той ни другой стороны. Справедливости ради надо заметить, что в персонажной системе фильма все же заметна явная асимметрия: «бедняки» и выпуклее, и живее, и острее. Тут сами собой возникают вопросы: а автору все–таки симпатичен кто-нибудь? или ему интереснее просто режиссировать ситуацию? Дискуссий после «Паразитов» будет не меньше, чем после «Пылающего». Я рискую обнаружить в фильме то, чего в нем на самом деле нет, — во многом в силу его поливалентной природы, которая так роднит его с картиной Ли Чхан Дона.

«Паразиты» — кино об имитации, симулировании, глядя на которое волей-неволей, уместно или не очень на ум приходит старик Платон. Бедному семейству (мама, папа, сын и дочь), дабы заработать себе на хлеб, приходится прикинуться незнакомцами, чтобы устроиться на работу в доме состоятельной семьи. Симулянты-бедняки, проникая в дом, начинают конструировать своего рода гиперреальность вокруг богачей, манипулируя их вниманием и заставляя их видеть то, что им, беднякам, выгодно видеть. Союз, построенный на лжи и подлоге, понятно, однажды изойдет трещинами, и в этом сюжетный интерес: как долго беднякам удастся сохранять статус-кво? получится ли у них всех переиграть? Пон Чжун-Хо идет чуть дальше заскорузлой формулы «КАПИТАЛИЗМ = ЗЛО»**: капиталистическая машина, стимулирующая выживательство любыми средствами, провоцирует человека на вынужденный обман. Хочешь жить — умей вертеться, но не потеряй в этой круговерти себя: начать хотеть больше, чем нужно, жить чужими, навязанными идеалами, не своей жизнью куда проще, чем кажется. Приснопамятная платонова пещера появляется в фильме едва ли не буквально: оказавшись в подвале*** дома, один из героев говорит: «Вот это вот все, — показывая на стены подвала, — стало для меня гораздо реальнее того, что наверху». Впрочем, как ни старайся, копия даст о себе знать: «Выглядят они вроде и прилично, но запах — запах какой-то не такой».

* наверняка сцена, где один герой угрожает другому отправкой нежелательного сообщения, уже была в какой-нибудь дебильной голливудской комедии, но я ее не видел

** по соседству в конкурсе показывали Кена Лоуча

*** если в «Сквозь снег» сегрегация горизонтальная, то тут она вертикальная

***

В прошлогоднем конкурсе Венецианского фестиваля новый фильм Оливье Ассайаса показывали под заголовком «Нон-фикшн», хотя оригинальное его название звучит как «Двойные жизни». В российском прокате — практически год спустя после Мостры — он будет «Двойной жизнью». Не сказать, что какое-то название хуже, но «Двойная жизнь» продает фильм скорее как очередную историю очередного супружеского адюльтера, нежели кино маэстро Ассайаса. Впрочем, те, кто знают режиссера по его последним фильмам, могут и не признать в «Двойной жизни» Ассайаса — это такой сахарный болтальный (практически) ромком, который по ошибке можно было бы приписать неуклюжему поклоннику Ромера/Эсташа или, перенеси действие на Манхэттен, Вуди Аллена.

Адюльтер в фильме, разумеется, наличествует. Писатель Леонард изменяет своей подруге с женой своего издателя Алена — Селеной, Ален в свою очередь спит со своей коллегой по работе. Режиссера мало заботят интимные подробности — все постельные сцены уходят в плавное затемнение. Герои обильно мамблкорят на самые разные темы — от отвлеченно-философских до конкретно-бытовых, выясняют отношения и оплакивают смерть книгопечатания. Наступает тотальная дигитализация — кончается материальность, Гугл давит на пятки издательскому делу — никто не читает бумажные книги (даже те, кто их издает), а книжные магазины скоро заменят книгомашины, готовые по заказу напечатать все что угодно. Виртуальное все более и более размывает и без того призрачную границу между реальным и вымышленным. Леонард пишет предельно автобиографическую прозу — до того автобиографическую, что герой его романа живет в том же квартале, доме, что и сам Леонард. Сомневаться приходится до конца: так все–таки фикшн или нон-фикшн?

Все двоится. Ален с женой прикидывается порядочным семьянином, местный политик переживает из–за образа в СМИ, Селена не решается подписать контракт на роль в еще одном сезоне опостылевшего сериала про полицейских. В случае с Жюльет Бинош — главной звездой фильма, сыгравшей Селену, — все расстраивается: героиня Жюльет Бинош живет во вселенной, в которой уже есть кинозвезда Жюльет Бинош. Реальность трангрессировала: в Твиттер, Фейсбук, на интернет-форумы, страницы электронных книг. Попробуй разыщи тут правду: medium is the message. От повсеместного тиражирования, дублирования, копирования действительность разбухла — правде в ней не осталось места. На паблик-токе с читателями Леонард, не подозревающий о существовании обсуждений в интернете, не без смущения узнает, что пользователи критикуют его новую книгу за то, что в ней чересчур недвусмысленно отражены подробности личной жизни одной светской дамы. «Ну и что? — удивляется писатель Леонард Спигель, — я же пишу автофикшн». И сам, кажется, начинается сомневаться. Все двоится, как в треснувшем зеркале. Ассайас подмигивает: Спигель — это от немецкого «Spiegel» — «зеркало».

«Двойная жизнь» иронически оказалась заложником собственного медиаобраза: пары за сорок, ожидающие жизненную комедию положений про горе-супругов, будут неприятно удивлены, а столичные хипстеры — разочарованы. Тонкой и в общем очень неглупой картине о кризисах современности, как-то незаметно подменивших кризисы возрастные, недостает диалогового тока и внутренней энергии. Ассайас, давно разменявший седьмой десяток, свою правду находит. Пропади пропадом современность, Твиттер, седьмой эпизод «Звездных войн», книгопечатание — эта адская индустрия по производству копий, — когда есть самое важное: любовь на фоне моря. Бодрийяр оказался интереснее кино.