В этой главе я предлагаю переосмыслить то, как мы увековечиваем память о войне — особенно через национальные военные мемориалы, создаваемые по заказу государства, — как феминистское решение для прекращения войны. Моя аргументация состоит из трёх частей. Сначала я определяю культурную и экономическую значимость этих общественных мест. Далее я проблематизирую то, каким образом нас призывают помнить о войне национальные военные мемориалы, в частности, Австралийский военный мемориал в Канберре и мемориал Второй мировой войны на Национальной аллее в Вашингтоне. В особенности я оспариваю предположение о том, эти государственные проекты нацелены на просвещение населения или отражение торжественной национальной памяти о погибших на войне. Я показываю, каким образом военные мемориалы идеализируют собирательный образ солдата (в основном воплощённый нейротипичными, не изувеченными, белыми, гетеросексуальными цис-мужчинами) и абстрактные военные сюжеты. Я утверждаю, что следствие этой идеализации и абстракции — воспроизводство чувства верности нации, а через него — отказ от ответственности за совершение насилия.

Крайне важно, что, хотя военные мемориалы допускают размышления и скорбь, воспроизводство чувства привязанности к нации исключает даже мельчайшее сомнение в том, что война необходима и неизбежна, тем самым предполагая, что война всегда будет неотъемлемой частью жизни. В третьем разделе этой главы я описываю потенциал феминистского переосмысления мемориализации войны. Это переосмысление предполагает поддержку коалиции антивоенных движений, таких как проекты «Исправим это» (Make It Right) в Соединённых Штатах и «Как мы помним» (Ways We Memorialise), и противостоит существующим моделям мемориализации. Оно отказывает колонистскому государству в праве рассказывать или давать признание военным историям посредством присущих ему процессов мемориализации войны. Это вмешательство в мемориальный дискурс важно как феминистский проект, поскольку оно подсвечивает один из способов, с помощью которых патриархат и милитаризм проникают в повседневность и вовлекают нас в военную машину (Terry, 2017, 4). Феминистские решения проблемы войны предполагают оспаривание статуса военных мемориалов как нейтральных общественных пространств и привлечение внимания к воспроизведению в этих пространствах патриархальных, колониальных и милитаристских мифов.

военные мемориалы как объекты изучения: почему они важны

Военные мемориалы иконичны*. Язык и внешний вид западных военных мемориалов обладают общими характеристиками. Как правило, это безупречно благоустроенные пространства, созданные на заказ художниками и дизайнерами, эстетика которых резко контрастирует с тем, что они представляют. Здесь могут быть статуи, изображающие ключевые исторические фигуры (почти исключительно белых мужчин), имена погибших солдат или символ, олицетворяющий их, слова известных мировых лидеров в память о гибели солдат, даты ключевых событий (обычно сражений) и многие другие общие элементы. Заявленные функции военных мемориалов можно принять как должное, полагая, что они являются исключительно объектами и местами назидания, памяти и скорби, отдушиной для национального траура. Некоторые мемориалы становятся культовыми, например, мемориал Линкольну и монумент Вашингтону, которые фигурируют в бесчисленных телепередачах и фильмах. Существуют государственные праздники, посвящённые памяти солдат, погибших на войне, например, День АНЗАК** в Австралии, когда эти места используются для массовых собраний и подчёркивают значение этого дня. Военные мемориалы — места, к которым общественность и государство относятся с исключительным почтением. Они часто воспринимаются как неприкосновенные и священные.

* Имеют полное сходство с тем, что они означают. — Прим. ред.

** Австралийский и новозеландский армейский корпус (АНЗАК) — воинское формирование Австралии и Новой Зеландии, созданное для участия в Первой мировой войне. — Прим. ред.

Австралийский военный мемориал расположен в непосредственной близости от центра государственной власти и привлекает более миллиона посетителей в год (Australian War Memorial, 2018). Национальная аллея в Вашингтоне расположена в похожем по значению месте и пользуется не меньшей популярностью (с учётом масштаба и положения США как мировой сверхдержавы), её посещают более 25 миллионов человек в год — больше, чем Йеллоустонский национальный парк, Йосемитский национальный парк и Большой Каньон, вместе взятые (Braxton & Line, n. d.). Австралийский военный мемориал, построенный в 1941 году, стал местом, где чтят память австралийских солдат, погибших во время службы на протяжении всей истории вооружённых сил. На государственном сайте он описывается как «святыня, музей мирового класса и обширный архив» (Australian War Memorial, n. d.). Вспомните, как в 2014 году, когда протестующие против «террористических рейдов» австралийского правительства по отношению к гражданам, исповедующим ислам, провели свою демонстрацию на территории Лакембского военного мемориала в пригороде Сиднея, СМИ и общественность высказали своё осуждение такого посягательства на «священную» землю (Godfrey, 2014). Вторя этим нарративам, официальный сайт Национальных парков США сопровождает описание мемориала Второй мировой войны в Вашингтоне такими религиозными терминами, как «жертвоприношение», «ритуал» и «дань уважения» (National Parks Service, 2015). Военные мемориалы пользуются широкой популярностью и часто считаются сакральными местами, но это лишь один из аспектов их важности как объекта изучения с целью прекращения войны.

Национальные военные мемориалы привлекают крупные финансовые вложения. Правительство Австралии в период с 2014 по 2028 год планирует выделить или уже потратило не менее 1,1 млрд австралийских долларов на новые проекты памяти (Daley, 2018). По состоянию на 2015 год Австралия потратила более 8 800 австралийских долларов на мемориальные расходы на каждого диггера (новозеландского и австралийского солдата), погибшего в Первой мировой войне. Эти вложения значительно превышают показатели Великобритании и Германии, которые составляют 109 австралийских долларов и два австралийских доллара на одного солдата соответственно (McPhedran, 2015). В число корпоративных партнёров Австралийского военного мемориала входят такие военные подрядчики, как «Боинг» (Boeing) и «Талес» (Thales) (Australian War Memorial, 2015). Занимавший в то время должность директора Австралийского военного мемориала Брендан Нельсон поддержал предложение о реконструкции на сумму 500 миллионов австралийских долларов. Он обосновал расходы так: «Какой бы ни была стоимость, как сказал мне один человек: „Мы уже заплатили. Мы заплатили кровью…“» (Greene, 2018). Здесь мы видим, как этот тип языка для описания военных мемориалов («оплачено кровью») используется для оправдания крупных бюджетных и частных инвестиций в них.

Рядом со входом в мемориал «Женщинам-военным Америки» на Арлингтонском кладбище можно найти список благотворителей: от ветеранских организаций, таких как «Американский легион»; корпораций, таких как «Боинг»; до государств, таких как Кувейт и Саудовская Аравия. Все они сделали пожертвования, исчисляемые сотнями тысяч долларов США. Такие огромные инвестиции и разнообразные источники финансирования разрушают представление о том, что военные мемориалы служат местами памяти и просвещения. Напротив, инвестиции в военные мемориалы показывают, что они стремятся в который раз стратегически подтвердить крепкие отношения между акторами (государствами, корпорациями, организациями и частными лицами), инвестирующими в ведение войны, а не в её прекращение.

Военные мемориалы представляются культовыми, часто считаются священными, важными местами ежегодных национальных мероприятий. Это — хорошо узнаваемые и посещаемые национальные объекты. Можно наблюдать политический выбор в отношении мемориализации войны — что представлено и не представлено в этих объектах, — который несёт значительные последствия для нашего понимания войн и памяти о них. Мемориалы влияют на общественную поддержку войн и легитимизируют ведущие их структуры. Мемориалы снимают ответственность за ужасы войны. Военные мемориалы формируют национальную память и разжигают патриотические чувства. Они воспроизводят привязанность к войне и её центральной фигуре — (преимущественно цисгендерному, маскулинному, гетеросексуальному, белому) солдату.

к вопросу о проблематизации подходов к памяти о войне, предлагаемых национальными военными мемориалами

Вэл Пламвуд (2008) в своей экофеминистской работе обращает внимание на проблему формирования привязанности к идеализированной «родной земле» без учёта случайных отношений, в которых она находится с другими, отбракованными, «теневыми» местами. Вкратце, наша привязанность к родной земле или идеализированным местам возникает в результате наделения их качествами и принципами, которые мы ассоциируем с собственной идентичностью. Например, национальный военный мемориал может вызывать патриотическую гордость и тем самым подтверждать принадлежность как к месту (например, памятнику и окружающей местности), так и к принципам и качествам, связанным с этим местом (такими как патриотизм и готовность служить своей стране). Между тем, эти идеализированные места косвенно связаны с тем, что Пламвуд называет «теневыми местами». Теневые места — это места нашей среды, которые в контексте глобального рынка идей, товаров и национализмов намеренно скрыты от глаз. Теневые места материально и экологически поддерживают идеализированные места; они позволяют идеализированным местам существовать.

Верно и обратное: идеализированные места позволяют существовать теневым местам. Вторая мировая война оставила после себя ужасающие разрушения; но в мемориале Второй мировой войны на Национальной аллее в Вашингтоне почти все они вытеснены на задний план или приглушены, потому что не вписываются в образ этого идеализированного места. Более того, материалы, закупаемые для строительства мемориала и его дальнейшего обслуживания, также зависят от невидимого труда и глобальных цепочек поставок, существование которых поддерживается военным комплексом. Патриот:кам, посещающим мемориал Второй мировой войны в Национальной аллее, не предлагают задуматься об этих вопросах. Работа Пламвуд стала для меня вдохновляющей концепцией, позволившей рассматривать военные мемориалы как инструмент идеологической борьбы, который выполняет гораздо более сложные функции, чем рассказ посетитель:ницам о войне и создание пространства для рефлексии.

Верно и обратное: идеализированные места делают возможными существование теневых мест. Вторая мировая война оставила после себя ужасающие разрушения; однако в мемориале Второй мировой войны в Национальной Аллее (National Mall) в Вашингтоне почти все они отодвинуты на задний план или приглушены, потому что они не вписываются в образ этого идеализированного места. Более того, материалы, закупаемые для строительства мемориала и его дальнейшего обслуживания, также зависят от невидимого труда и глобальных цепочек поставок, чье существование поддерживается военным комплексом. Патриот_кам, посещающим мемориал Второй мировой войны в Национальной Аллее, не предлагается подумать об этих вопросах. Работа Пламвуд стала для меня вдохновляющей концепцией, которая позволила рассматривать военные мемориалы как инструмент идеологической борьбы, который выполняет гораздо более сложные функции, чем рассказ посетитель_ницам о войне и создания пространства для рефлексии.

Государства, которые спонсируют военные мемориалы, эти идеализированные места, участвуют в культурной деятельности, которая укрепляет существующие структуры власти. В контексте поселенческого колониализма, патриархата, милитаризма, национализма и капитализма военные памятники выступают проекцией власти. Это места, где возможна глубокая рефлексия о войне. Это также места, где можно скорбеть. При этом они не предназначены для того, чтобы просвещать или обеспечивать универсальное понимание конкретных войн, которые они изображают, даже несмотря на смелые заявления некоторых авторов военных памятников (Boeschenstein & Mennel, 2012). Возможно, они могут делать это спорное заявление и игнорировать возможность личной интерпретации, потому что военные мемориалы спонсируются государством. Необходимо критически относиться к самопровозглашённым полномочиям государства рассказывать военные истории и с опаской относиться к предложениям о создании военных памятников, которые, например, требуют оказать почтение ранее незамеченным заслугам. В своей работе о мохоках канаваке* Одра Симпсон (2014) утверждает, что почитание укрепляет полномочия государства осуществлять свою деятельность.

* Mohawks of Kahnawà:ke — индейская резервация ирокезоязычного индейского племени мохоки, расположенная на южном берегу реки Святого Лаврентия в провинции Квебек, Канада. Является одной из нескольких самоуправляемых территорий мохоков в пределах границ Канады. — Прим. пер.

Симпсон (2014, 11), напротив, выступает за отказ от предположения, что государственная власть является данностью. Подобные формы сопротивления и отказа от государственного суверенитета существуют и в Австралии, например, в «Палаточном посольстве аборигенов» в Канберре (Foley, 2007; Nicoll, 2013). Хотя контекст отказа в работе Симпсон связан с актуальной напряжённостью между стремлением мохоков канаваке к суверенитету и колонистским государством, вызов, который бросает её текст, может быть необходимой отправной точкой для переосмысления мемориализации войны. Отказ государственной власти в праве рассказывать о каком-либо событии войны в форме военного мемориала — это также отказ государственной власти в праве называть священными земли, используемые для таких мемориалов. А в этом непосредственно состоит отказ государству в праве формировать представление о военной службе и воплощающих её типах тел как о священных и выступающих высшим идеалом гражданственности.

Военные мемориалы порождают абстрактные и упрощённые знания. Не в интересах вооружённых сил какого-либо государства заострять внимание на шрамах на телах и ландшафтах, если это государство желает продолжать беспрепятственно преследовать свои интересы. Документальный фильм 1946 года «Да будет свет» режиссёра Джона Хьюстона показал глубоко личные портреты вернувшихся солдат, страдающих от того, что сейчас называется посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Он был создан по заказу армии США, но Военное министерство не давало фильму выйти на экраны следующие 35 лет. Когда Хьюстона спросили, почему, по его мнению, министерство запретило показ фильма, он обратил внимание на необходимость мифа об американском солдате для поддержания вербовки:

Я думаю, всё сводится к тому, что они хотели поддержать миф о «воинах», который гласил, что наши американские солдаты отправились на войну и вернулись ещё более сильными благодаря полученному опыту, гордясь хорошей службой своей стране. Лишь несколько слабаков выбыли из строя (Simmon, 2012, 6).

Возможно, в момент ослабления бдительности в отношении развенчания этого мифа, в преддверии выходных в честь Дня памяти в 2019 году армия США задала следующий вопрос ветеранам и военнослужащим через свой аккаунт в Твиттере: «Как служба повлияла на вас?». Они получили тысячи ответов с подробным описанием травматических опытов, таких как сексуализированное насилие и боевые действия, и их неизгладимых последствий для жизни (Samuel et al., 2019). Это не те опыты, которые обычно отражают военные мемориалы.

Напротив, военные мемориалы абстрагируют войну и сводят воспоминания о ней к банальностям, чтобы осуществляемая политика виделась благом. Они подкрепляют опасное представление о том, что власть, особенно военная, может быть хорошей, если ею владеют субъекты, которые, как нас убеждают, «по своей природе хорошие» — такие как Соединённые Штаты и Австралия. С помощью этих абстракций военные мемориалы отвлекают наше внимание от ужасов, связанных с военными и правительственными институтами, которые ведут войну. Они удерживают наше внимание на таких словах, как «жертва», «дух» и «павший». Эти ключевые слова не вызывают в воображении образ ужасов войны, но создают чувство верности нации (Daley, 2018). Они сохраняют объём власти государства как военного института, внушая уверенность, что оно будет действовать добросовестно в интересах общества. Военные мемориалы порождают чувство привязанности к нации и войне, подчёркивая предполагаемую необходимость последней для обеспечения безопасности и воплощения идеальных принципов первой.

Эти привязанности распределены неравномерно. Военные мемориалы, как правило, прославляют подвиги мужчин, повышая их статус как воплощающих идеал государства за счёт тех, кто воплощает другие (часто пересекающиеся) признаки идентичности, как, например, женщины и люди с инвалидностью. Рассмотрим мемориал «Йининмадьеми — ты позволил упасть» (Yininmadyemi Thou didst let fall) в Гайд-парке Сиднея работы художника-аборигена Тони Альберта. Это нетипичный пример военного мемориала. Он был создан, чтобы сделать видимой службу аборигенов и жителей островов Торресова пролива в вооружённых силах Австралии. Памятник делит пространство парка с более известным мемориалом АНЗАК (Perkins, n. d.).

Служба солдат-аборигенов и жителей островов Торресова пролива ранее не была замечена или известна, и, в отличие от обычных военных мемориалов, в «Йининмадьеми» отсутствует статуя или скульптура, репрезентирующая служивших мужчин (или конкретного мужчины). Мемориал состоит из четырёх больших патронов, стоящих вертикально, и трёх упавших отстрелянных гильз. На переднем плане здесь не фигура солдата, а предмет (патрон), созданный для убийства, с целью пробивать плоть и кости. Это не прославление военной службы, а акцент на инструменте, используемом для того, чтобы пожинать её кровавые плоды. Это произведение искусства также подсвечивает, что происходит после «события» войны, поскольку мемориал отсылает к тому, что вернувшимся солдатам-аборигенам и жителям островов Торресова пролива не предоставили землю в качестве компенсации за их службу, в отличие от их белых братьев по оружию. Это увеличило разрыв между коренными народами и справедливыми репарациями, наглядно иллюстрируя в материальном плане несправедливость возвеличивания военной службы как национального идеала в патриархальном контексте поселенческого колониализма.

Такие мемориалы, как Йининмадьеми, не репрезентируют нормативные представления о войне, но указывают на неравномерное и несправедливое распределение чувства привязанности к нации через идеализацию фигуры солдата. В колонистском государстве это также означает отказ признать геноцид коренного населения, особенно очевидный в таких мемориалах, как Австралийский военный мемориал в Канберре, поскольку он не соответствует идеализированной фигуре солдата (Nicoll, 2013, 267). Когда огромное количество насилия и зверств оставлено за кадром ради сохранения этой фигуры и тех чувств привязанности, которые она формирует, не остаётся места для сомнений в необходимости и неминуемости войны. О ней можно думать только в терминах неизбежной трагедии или, выражаясь анахронично, предначертанной судьбы. Другими словами, военные мемориалы обещают ещё больше войн.

Военные мемориалы также взаимодействуют друг с другом. Рассмотрим топографию физических зданий, памятников и мемориалов в Вашингтоне. Национальная аллея соседствует с Белым домом и Конгрессом и описывается службой парков как «парадный двор Америки», что подчёркивает её глобальное значение. Она построена с целью впечатлить посетителей мощью США. Мемориалы намеренно размещены в зоне видимости этих влиятельных глобальных институтов. Более того, здесь есть прямая линия, соединяющая любимые войны США: монумент Вашингтону (представляющий Американскую революцию), мемориал Второй мировой войны и мемориал Линкольну (представляющий Гражданскую войну). На каменной плите мемориала Второй мировой войны вписанно следующее:

Здесь, в присутствии Вашингтона и Линкольна, один из которых был отцом-основателем в XVIII веке, а другой — хранителем нашей нации в XIX веке, мы чествуем тех американцев XX века, которые вступили в борьбу во время Второй мировой войны и приносили жертвы, чтобы увековечить дар, который доверили нам предки: нацию, созданную на принципах свободы и справедливости.

Мемориал позиционирует Вторую мировую как подтверждение национального мифа США в XX веке. В нём рассказывается история войны, которая вновь провозглашает принципы основания нации, воплощённые в фигуре американского солдата. Миф избирателен в том, как и к кому применяются эти принципы, поскольку в нём нет упоминания о зверствах, совершённых Соединёнными Штатами в рамках совокупного вклада в войну, таких как атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Целью является не точное отображение истории, а скорее демонстрация истории американской исключительности.

На прямой линии между памятником Вашингтону и мемориалом Линкольну не найти мемориалов менее популярных войн: мемориал ветеранам Корейской войны и мемориал ветеранам Вьетнама. Хотя оба они находятся на территории Национальной аллеи, эти памятные места окружены листвой и менее заметны. Гораздо дальше расположен мемориал «Американским ветеранам с пожизненной инвалидностью». Он обозначен на картах, отмечен рядом с аллеей, но не находится на её территории. В пространстве аллеи имеется скудная информация об этом мемориале. Это единственный мемориал из посещённых мной, который описывает травматический опыт в зонах военных действий, пережитый и перенесённый американскими солдатами, с какой-либо существенной, материальной глубиной. Его уединённое местоположение иронически мрачно и показательно в своей относительной недоступности. В размещении мемориальных объектов есть своя преднамеренность, своя логика. Близость мемориалов друг к другу и их видимость, а также их близость и видимость по отношению к институтам власти, ответственным за ведение войны, символичны. Наиболее заметны на Национальной аллее те военные мемориалы, которые соседствуют с могущественными институтами или расположены на одной линии, как бы беседуя друг с другом. Остальные находятся более или менее в тени, приглушённые.

Вьетнамский и Корейский мемориалы и мемориал «Американским ветеранам с пожизненной инвалидностью» частично противостоят перспективе новой войны. Поэтому необходимо присмотреться к этим объектам, если мы хотим изменить практику мемориализации войны. В последние десятилетия появились военные мемориалы, призванные усложнить общепринятое понимание войны или конкретных конфликтов. Например, мемориал «Женщинам Вьетнама» на Национальной аллее и мемориал «Женщинам-военным Америки» на реке Потомак на Арлингтонском кладбище. Мемориал «Американским ветеранам с пожизненной инвалидностью» повествует об увечьях вернувшихся американских солдат, особенно о таких удручающих, как потеря конечностей, которые редко отражаются на информационных табличках традиционных военных мемориалов, не говоря уже о скульптурах. Одна цитата солдата по имени Дин Уинтерс, вопреки обыкновению, лишает всякой надежды, заканчиваясь на такой отрезвляющей ноте: «После войны я прикован к инвалидному креслу и стараюсь жить хорошей жизнью. Но каждый день я заново переживаю войну». Эта надпись также противоречит традиционному нарративу о войне как о конечном событии, расширяя понимание войны, которая ощущается продолжающейся, проживаемой снова и снова. Несмотря на такие надписи, мемориал стремится включить этот опыт в нарратив национальной идентичности, что, в целом, неудивительно для государственного проекта (National Parks Service, 2019). Надпись в виде цитаты Горация Х. Шоу гласит:

Самые крепкие узы между людьми устанавливаются не в безопасности, роскоши и комфорте. Совместное использование скудного покрова, недостаточного укрытия, питьё из одной кружки, еда из одной тарелки, разделение последнего куска мяса или остатка сухаря голодным солдатом с более голодным товарищем; перевязывание ран друг друга; вселение отваги в сердце побратима — вот что создаёт самые крепкие узы между людьми.

Поразительно, что эта надпись, помещённая в более широкий ландшафт Вашингтона как центра американской глобальной гегемонии и военного доминирования, превращает военные невзгоды, материальную борьбу за такие вещи, как «скудный кров», «питьё из одной кружки, разделение «остатка сухаря», в показательное повествование о национальном характере. Нас призывают думать, что эта борьба необходима для создания «самых крепких уз между людьми». Эти узы служат необходимым условием для формирования привязанностей между гражданскими лицами и нацией. Таким образом, несмотря на то, что мемориал «Американским ветеранам с пожизненной инвалидностью» предлагает альтернативный взгляд на войну, он также утверждает, что для поддержания этих эмоциональных связей необходимо постоянное пребывание в состоянии войны. Так, военный мемориал не стремится остановить приобретение физических увечий. Напротив, он призван возродить потребность в них. Он становится частью бо́льшей военной машины, которой нужны тела, «заранее предназначенные для ранений и увечий» (Puar, 2017, 65). В такой формулировке шрам — это не предупреждение, не клаксон, призывающий прекратить войну, а знак мужской силы и чести, стимул к приобретению новых шрамов. Этот аффективный дискурс идеализирует и возвеличивает военную службу, укрепляя мнение, что война, хотя и трагична, но неизбежна и неотвратима.

феминистская стратегия для феминистской мемориализации

Военные мемориалы не созданы для того, чтобы отговорить людей от войны; скорее, вместе и по отдельности, они подчёркивают внутреннюю необходимость использования государственной власти для ведения войны. Они абстрагируют войну и делают общепринятое представление о ней незыблемым. За счёт таких абстракций они уклоняются от ответственности за причинённые ужасы, сохраняют объём власти спонсирующих институтов и усиливают привязанность к нации. Даже примеры-исключения, сопротивляющиеся этому способу повествования о войне, подвергаются фальсификациям или апроприации в силу заинтересованности государства в изображении участия в войне как великого блага для всего мира. Представляя войну таким образом, национальные военные мемориалы, исследованные в этой главе, выступают местами, где возможны глубокое осмысление и радикальный контрнарратив. Я стремлюсь оспорить предположение, что войны будут (или должны) продолжаться.

Как же будет выглядеть феминистская стратегия мемориализации войны? Текущие практики мемориализации, применяемые государством, предполагают создание мемориалов на захваченных землях, возводят военную службу в ранг священного и идеального, воплощённого в фигуре солдата (обычно белого мужчины). Феминистская стратегия требует создания коалиции движений для решения этой проблемы. Черпая вдохновение в глобальной модели протеста против изменения климата, такая стратегия может включать противостояние практикам добычи материалов, используемых для строительства военных мемориалов. Благодаря этому стало бы очевидно, что закупка материалов зависит от глобальных цепочек поставок, поддерживаемых и регулируемых с помощью военной силы. Феминистская стратегия будет противостоять полномочиям колонистского государства выделять землю под мемориальные проекты. Феминистская стратегия также может бросить вызов авторитету государства рассказывать истории войны с помощью протестов на планируемых и существующих мемориальных объектах. Активист:ки могли бы мирно срывать мероприятия, проводимые в этих местах, — такие как День АНЗАК — бросая вызов воссозданию идеализаций, представленных в мемориалах. В ходе этих столкновений и срывов коалиция должна будет выдвинуть на первый план многочисленные истории о войне, которые обычно остаются в тени и в которых героический солдат не фигурирует как единственное лицо, чей опыт войны имеет значение.

Такие стратегии уже формируются. Проект «Исправим это» — это коллаборация, «посвящённая работе с различными группами — активист:ками, художни:цами, историк:инями и СМИ — с целью убрать памятники конфедератам и рассказать правду об истории», истории рабства и белого превосходства в США (Holloway, 2018). Феминистская стратегия мемориализации должна исходить из этической позиции занимать сторону (TallBear, 2014) коалиции движений, сопротивляющихся и отвергающих право поселенческого государства на беспорядочное ведение войны. В основе этой коалиции должно лежать сопротивление поглощению государством украденных земель и использованию их для мемориализации войны. Внедрение теоретических рамок на практике, таких как «теневые места» по Пламвуд, будет включать в себя создание видимых теневых мест, которые обычно не отображены в мемориалах. Это решение предополагает не просто возвращение ко всему человеческому, разрушенному войной, но возвращение к человеческому вообще.

Феминист:ки должны продемонстрировать многообразие способов, которыми война вторгается в повседневную жизнь, чтобы показать, как мемориализация, спонсируемая государством, увековечивает войну. Предлагаемое решение вдохновлено движениями за экологическую и социальную справедливость и должно объединиться с ними. Бросить вызов практикам мемориализации войны — значит выступить против привязанности к нации и государственности.

Автор: Сертан Сарал
Переводчи_ца: Аиша
Редактор_ка: Тома Степаненко
Иллюстрация: Дарья Рокоссовская

Список литературы