Так что не заблуждайтесь, поскольку мы действовали быстро, гуманитарной катастрофы удалось избежать и жизни бесчисленного количества гражданских лиц — невинных мужчин, женщин и детей были спасены.

Президент Барак Обама о военном вторжении в Сирии
(еженедельное радиопослание Президента США, 2011 год)

В этой главе утверждается, что для прекращения войн нам необходимо заново представить себе мир, в котором жизни Чёрных и Коричневых людей имеют значение. Этот подход предполагает учёт уязвимости расиализованных групп к физическому и структурному насилию и их опыт в этой сфере при формировании внешней политики и оценке затрат и выгод от войн и вооружённых вторжений. Переосмысление мира — не проект научной фантастики. Это необходимое начинание, основы которого заложили Чёрная феминистская мысль, антиколониальная теория и феминистские исследователь: ницы международных отношений. Основание внешней политики на этих теоретических традициях потенциально поможет нам переосмыслить войну, содействовать миру и сохранить человеческое достоинство.

Существует множество способов заново представить себе мир, в котором жизни Чёрных и Коричневых людей имеют значение. Эта глава описывает такой мир, предлагая читатель: ницам бросить вызов существующим сейчас оправданиям войны. Часто военные вторжения проводятся во имя защиты гражданского населения и распространения демократии. Тем не менее, эти утверждения скрывают основные приоритеты внешней политики политических и военных элит. Военные интервенции подвергают расиализованные и уязвимые группы непропорционально более высокому риску жестокого и длительного насилия.

В этой главе я доказываю, что для прекращения войны необходимо не только обратить внимание на обстоятельства, в которых осуществляются военные кампании, но и изучить гендерный и расовый подтекст морального оправдания войны. Мы должны критически оценить причины вмешательства, правила ведения боевых действий на местах, а также стратегии навязывания мира, используемые в отношении Чёрных, Коричневых и других расиализованных людей и против них. В этой главе на передний план выдвигаются феминистские и деколониальные подходы для изучения современных военных вторжений как продолжения маскулинных, колониалистских и империалистских проектов.

Во-первых, эти подходы стремятся продемонстрировать глобальную иерархию, в которой человеческие жизни оцениваются в зависимости от того, где они находятся на «линии цвета»*. Я задаюсь вопросом, почему и как столь могущественные государства принимают решение о вмешательстве, руководствуясь соглашением «Обязанность защищать» (R2P)**, когда в большинстве случаев гражданское население в зонах военных конфликтов особенно сильно страдает от прямых и косвенных последствий войны.

* Эта концепция возникла как метафора в 1880-х и изначально отсылала к расовой сегрегации в США, Она до сих пор используется при обсуждении опытов расовой дискриминации. — Прим. ред.

** Глобальное политическое обязательство, которое было одобрено всеми государствами-членами ООН на Всемирном саммите 2005 года с целью решения четырех ключевых задач: по предотвращению геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности. Доктрина была принята единогласно и прочно утвердилась за последние два десятилетия как международная норма. — Прим. пер.

Во-вторых, в этой работе принимаются попытки показать, как гендерные дискурсы и практики защиты, используемые для легитимации войны, скрывают то обстоятельство, что женщины и девочки несут непропорционально тяжёлое бремя в результате вооружённого ответа на угрозы. Для прекращения войны необходимо увидеть связь между войной, колониализмом и маскулинной логикой милитаризма.

В этой главе я использую концепцию У. Э. Б. Дюбуа о расизме как источнике войны и поддерживаю утверждение Соджорнер Трут о том, что во время проведения военных операций Чёрным женщинам (и другим небелым женщинам) не предоставляется тот же уровень защиты, что белым женщинам. Я также опираюсь на теорию Чёрных феминисток, включая концепцию интерсекциональности Кимберли Креншоу. Чёрная феминистская мысль помогла подсветить глубокие и многоуровневые формы незащищённости, с которыми Чёрные и Коричневые мужчины, женщины и дети сталкиваются до, во время и после войны. Интерсекциональный подход помогает мне изучить и переосмыслить издержки войны. Я утверждаю, что субъекты вмешательства зачастую оценивают стоимость и полезность войны, игнорируя её воздействие на тела Чёрных и Коричневых людей.

Применяя аналитический инструмент Креншоу для понимания войны, а именно интесекциональную оптику, мы видим, что в конечном итоге Чёрные женщины сталкиваются с пересекающимися и взаимозависимыми системами уязвимости. В военных конфликтах «личное становится политическим»: насилие стремительно стирает границы между тылом и фронтом. Интерсекциональный подход сам по себе необходим, чтобы распутать расистскую и сексистскую логики войны, а также их гендерные и расовые последствия. В этой главе читатель: нице предлагается признать равную ценность угнетаемых по расовому признаку гражданских лиц и рассмотреть возможность использования Чёрной феминистской эпистемологии в осмыслении войны и угнетения. Короче говоря, чтобы положить конец войнам, необходимо задуматься о способах искоренить условия эксплуатации, которые ведут к политическому насилию.

Излагая это феминистское решение для прекращения войны и представляя мир, в котором жизни Чёрных и Коричневых людей имеют значение, я вначале предлагаю взглянуть на то, как современные военные вмешательства следуют давней традиции колониальных и имперских проектов. Опираясь на феминистскую и антиколониальную мысль, я критикую логику гуманитарных интервенций, которые игнорируют и стирают расиализованных людей.

Затем на примере вторжения в Ливию в 2011 году демонстрируется, что, несмотря на то, что «женщины и дети» использовались в качестве оправдания для гуманитарной интервенции, милитаризованный ответ усилил незащищённость гражданского населения в Ливии и прилегающем регионе. Анализ конкретного примера покажет, как расовая динамика повлияла на решение о вмешательстве и выбор конкретных его форматов. Наконец, я предлагаю собственный ответ, на основании каких критериев может приниматься решение о военном вмешательстве, а также размышляю, какие условия необходимы для отказа от применения военной силы.

переосмысление интервенции и войны как продолжения маскулинного колониального режима

Окончание Холодной войны привело к появлению новых идей о мировом порядке, войне и роли женщин в мировой политике. Действительно, 1990-е годы ознаменовались распадом Советского Союза, окончанием войны за независимость Намибии и многообразием течений феминизма третьей волны. Это глобальное феминистское движение утвердило свои принципы во время Найробийской и Пекинской конференций по положению женщин (1989 и 1995 годов соответственно). Расширенные концепции коллективной безопасности и неолиберализма как основы мира отличались высоким уровнем оптимизма. Аналогичным образом международные феминистские коалиции настаивали на включении женщин во все аспекты политической жизни. К 2005 году программы «Обязанность защищать» и «Женщины, мир и безопасность» стали частью одобренного Организацией Объединённых Наций дискурса и практики в отношении защиты гражданского населения, международных интервенций, а также женщин и безопасности.

Тем не менее, 1990-е годы, которые также окрестили «длительным миром» из-за сокращения числа прямых войн между так называемыми сверхдержавами, перечеркнули опыт многих сообществ по всему миру, которые продолжали сталкиваться с войной и незащищённостью. Хотя количество межгосударственных войн сократилось, Запад совершил ряд прямых или косвенных вторжений во имя продвижения демократии и безопасности на глобальном Юге. Эти действия часто носили насильственный характер, были основаны на колониальных представлениях о безопасности и подвергали женщин Цвета огромному риску структурного и физического насилия.

Вместо создания мирных условий для женщин во всём мире, многие военные интервенции после Холодной войны не только усилили гендерную уязвимость, но и способствовали установлению «нового мирового порядка»: глобальной программы «спасительства» и доминирования Запада. В большинстве случаев общественные и международные дискурсы о причинах вмешательства касались защиты гражданских лиц и гендерных меньшинств. Но эти нормы также стали инструментами для изменения политических целей в соответствии с «линией цвета» без полного рассмотрения краткосрочных и долгосрочных последствий милитаристских мер для тех, кого они были призваны защищать.

Одной из первых интервенций после окончания Холодной войны была война в Персидском заливе (1990–1991 гг.), в которой Соединённые Штаты вели наступление в ответ на вторжение в Кувейт и его аннексию Ираком. Хотя президент Джордж Буш сосредоточил свои аргументы в защиту вторжения на нарушении Саддамом Хусейном прав человека внутри страны и за её пределами, война и введённые позже санкции привели к гибели гражданского населения во время боевых действий и после них, разрушили экономику и ограничили доступ к «базовым услугам» — одновременно продвигая интересы США в регионе.

Аналогичным образом, когда ООН вторглась в Сомали (1993), многоплановая миссия предполагала полный захват государства во имя гуманитарных императивов. Тем не менее, к 1995 году миссия провалилась, и появились отчёты с подробным описанием жестокого обращения миротворцев с гражданским населением. Хотя другие менее военизированные интервенции, — например, в Восточном Тиморе, — оказались более успешными, миссии ООН в Руанде, Боснии и Гаити сопровождались неоколониальной и расистской борьбой за власть между могущественными государствами и оказались катастрофическими для женщин.

Три десятилетия спустя, несмотря на постоянное участие ООН в мировых конфликтах, присутствие тысяч военнослужащих Африканского союза (АС)1, а также интенсификацию использования беспилотных летательных аппаратов (боевых дронов), гражданские лица, особенно женщины, подвергаются насилию больше, чем когда-либо.

феминистская и антиколониальная критика военных вторжений

Феминистский и антиколониальный анализ военных интервенций помогают нам понять, как гендер и раса определяют разработку и реализацию насильственных военизированных ответных мер таким образом, что они подкрепляют капиталистический патриархат, основанный на белом превосходстве (hooks, 2000). Афроамериканский социолог У. Э. Б. Дюбуа предложил «линию цвета» в качестве аналитического инструмента для понимания «отношений тёмных и более светлых рас людей в Азии и Африке, в Америке и на морских островах» (1903, 19). Он считал расизм организующим принципом глобальных властных отношений и в конечном счёте — одной из основных причин Первой мировой войны (Du Bois, 1915). Концепция «линии цвета» Дюбуа является ключевой для понимания истории и траекторий гуманитарных интервенций (Vitalis, 2000, 342).

Концепция интерсекциональности Кимберли Креншоу (1989) помогает оценить многообразие форм незащищённости, а также пересекающиеся и взаимозависимые системы уязвимости международной системы к маскулинному насилию. Уходя корнями в Чёрную феминистскую мысль, интерсекциональность указывает на закономерности пересечения многочисленных систем власти, которые создают конкретные виды преумноженного угнетения. Интерсекциональность воплощает в жизнь концепцию «одновременности», разработанную Коллективом реки Комбахи (1977), в соответствии с которой проблемы расы, класса, гендера и сексуальности пересекаются и действуют одновременно. Интерсекциональность — это оптика, которая позволяет нам рассмотреть, как эти пересекающиеся идентичности производят определённые типы матриц власти в зависимости от положения конкретной персоны.

Поддерживая требования критического феминизма «третьего мира» и транснационального критического феминизма, я выступаю за транснациональное понимание интерсекциональности, которое «придаёт значение пересечениям между гендером, этничностью, сексуальностью, экономической эксплуатацией и другими социальными иерархиями в контексте строительства империй или империалистической политики, характеризующейся историческим и развивающимся глобальным капитализмом» (Grabe & Else-Quest, 2012, 159).

Таким образом, значение имеет не только национальность, но и положение на «линии цвета» Дюбуа. Чёрные и другие расово сегрегированные женщины и их уязвимость вступают в диалог с местными, национальными и международными факторами, определяющими мир и безопасность; интерсекциональность помогает нам осмыслить отношение женщин к войне в международной системе.

Антиколониальный анализ глобального мирового порядка проливает свет на то, как интервенции поддерживают неоколониализм и колониальность. В то время как колониализм действует в конкретных местах и ограничен во времени, «колониальность означает конкретную матрицу власти, в которой политические, экономические, культурные, расовые, гендерные и эпистемологические иерархии, установленные или возникшие в рамках колониальной администрации, продолжают вырастать из нынешних властных отношений» (Azarmandi, 2018, 72).

Например, большинство африканских государств получили независимость в 1960-х годах, тем самым официально и юридически положив конец колониальному правлению. При этом, помимо неоколониальных экономических структур, которые привязали их к западному империализму, неоколониальность воссоздаётся за счёт производства знаний о том, чем является и должна быть Африка, и это обсуждение в непропорционально большой степени ведётся с западной точки зрения. Одно из самых коварных проявлений преемственности между колониализмом и колониальностью — настойчивость, с которой империализм стремится поставить под сомнение неотчуждаемость африканского суверенитета. Начиная с Генерального акта Брюссельской конференции 1890 года1, который узаконил европейский контроль над африканскими территориями под предлогом улучшения «моральных и материальных условий существования туземных рас2», и заканчивая экономической политикой, навязанной Всемирным банком и Международным валютным фондом в рамках программ структурной перестройки, которые опустошили африканские экономики, и риторикой «провалившегося государства», который стал всеобъемлющим термином, создавшим аисторичную иерархию способностей к управлению по «линии цвета», — всё это непрерывный проект, ставящий под сомнение полноценное членство африканских стран в сообществе государств (Niang, 2018; Wai, 2014, 2018).

Колониальность и белое превосходство в международном порядке воспроизводятся посредством военного вмешательства. Некоторые учёные утверждают, что колониальные нормы больше не являются легитимными, и что практика вмешательств перешла от подхода «в силе правда» (‘might is right’) в организации насилия к концептуализации государственных интересов, которая предполагает нормативное включение небелых западных людей в мировое сообщество людей, заслуживающих гуманитарной интервенции (Finnemore, 2003). Однако критически настроенные учёные не согласны с такой оценкой (Owens, 2004). Напротив, они указывают на долговечность колониальной логики «цивилизующих вмешательств», которая сформировала гуманитарные интервенции и «глобальную войну с террором» (Anghie, 2004; Knox, 2013; Wai, 2014).

Колониальная логика вмешательства поддерживает стереотипные и расистские представления о неевропейских культурах как неполноценных и нуждающихся в гуманитарной интервенции для спасения пассивных и бессильных жертв (Owens, 2004, 360). Маркировка незападных государств как «несостоявшихся» или «изгоев» подражает колониальному международному праву XIX века, где государства-изгои, являющиеся источником нестабильности в международном порядке, требуют вмешательства и преобразования в либеральные, демократические и стабильные государства (Anghie, 2005). В таком случае демократия попросту становится лицом империализма (Du Bois, 1925). В рамках этой колониальной логики лица, принимающие решения о вмешательстве и получающие разрешение на него, сидят в западных столицах. В конечном счёте западные государства требуют для себя права на то, что, по мнению Мбембе, служит высшим проявлением суверенитета: «власть и способность диктовать, кто может жить, а кто должен умереть» в глобальном масштабе (Mbembe & Meintjes, 2003, 17). Для могущественных западных государств суверенитет — превыше прав человека, но эти государства также избирательно используют права человека для оправдания интервенций, когда это отвечает их внешнеполитическим целям (Okpotor, 2017, 76–77). Более того, именно на границе «линии цвета» новые военные технологии, такие как боевые дроны, применяются во имя минимизации потерь среди иностранных западных военных, при этом игнорируя потери среди Чёрных и Коричневых людей в результате применения этих технологий. В конечном итоге военные интервенции служат средством для продвижения и защиты продолжения гегемонии, а не создания альтернативного мирового порядка (Owens, 2004).

Хотя лидеры часто используют защиту гражданского населения, особенно женщин и детей, в качестве морального оправдания для развязывания войны, феминистские учёные указывают на одиозные последствия логики маскулинистской защиты, на которую опираются дискурсы и практики международных интервенций (Young, 2003).

Маскулинистская логика действует в рамках понимания мира по Гоббсу, где человеческое поведение характеризуют беспорядок и насилие. Опираясь на представление о благородной мужественности, которое сосредоточено на рыцарстве и добродетели, маскулинный актор считает себя вправе использовать свой щит для защиты тех, кто находится под его властью (Young, 2003, 4). Эта логика бинарна по своей природе: в ней есть те, кто предоставляет защиту, и те, кто в ней нуждается. Одна из центральных особенностей маскулинистской логики заключается в том, что лица, которых «защищают», находятся в подчинённом положении и поэтому в критическом отдалении от того, как и где принимаются решения о военных интервенциях (Young, 2003, 4). В международной системе маскулинистская логика защиты использует язык защиты «гражданских „женщин и детей“», который создаёт нарратив, феминизирующий целые группы населения. Эти (часто расово сегрегированные) группы населения изображаются как слабые и нуждающиеся в защите посредством применения маскулинного насилия через военное вмешательство (Ling, 2002). Вдоль «линии цвета» эта логика также патологизирует Чёрных и Коричневых мужчин, воспроизводя истории о белых западных спасителях, которым необходимо защитить Коричневых женщин от Коричневых мужчин (Mohanty, 1984). Взятые вместе, антиколониальная и феминистская критика ясно иллюстрируют белое превосходство в рамках маскулистской логики защиты. Логика маскулистской защиты стирает опыт и жизни тех, кого вмешательство призвано «спасти».

Феминистки ставят под сомнение смысловую рамку прав человека и защиты гражданского населения в военных интервенциях, отмечая, что эти милитаризованные ответы на угрозы безопасности часто не содержат феминистской чувствительности. Несмотря на резолюцию 1325 Совета Безопасности ООН и повестку «Женщины, мир и безопасность», отсутствие феминистского знания в Совете Безопасности ООН имеет разрушительные последствия для безопасности женщин. Разнообразие опыта женщин до и во время гуманитарного вмешательства не получает должного внимания в процессах коллективной безопасности (Heathcote, 2018, 205). Когда речь идёт о вопросах безопасности, женщины по ту сторону «линии цвета» маргинализированы не только патриархатом, но и по признаку гендера, национальности и расы. Их голоса и интересы часто игнорируются при разработке и осуществлении гуманитарных интервенций. Несмотря на заявления о защите, многие из этих интервенций приносят непропорционально большие и невыносимые страдания людям (часто угнетённым по признакам гендера и расы), которых призваны защищать. Например, после десятилетий вмешательства США и союзников Афганистан был признан одним из наиболее небезопасных мест в мире для женщин. Поэтому очень важно подвергнуть сомнению протекционистские заявления о вмешательстве, когда факты свидетельствуют о том, что такое вмешательство может быть опасным.

случай Ливии

Военное вмешательство в Ливию в 2011 году наглядно показывает, как колониальность и маскулистская логика протекционизма пронизывают международные интервенции. Кроме того, оно подчёркивает противоречия между заявленными целями защиты гражданского населения и фактическими результатами и последствиями военных интервенций. Случай Ливии показывает, как влиятельные западные страны узаконивают свои внешнеполитические цели через Совет Безопасности ООН и отвергают заинтересованных участников по другую сторону «линии цвета» в пользу западных милитаристских подходов. Руководство Организации Североатлантического договора (НАТО) предпочло сосредоточиться на взаимодействии с возглавляемыми мужчинами военными структурами на местах, что неизбежно привело к разрушительным последствиям для Чёрных и Коричневых гражданских лиц в Ливии и регионе.

19 марта 2011 года НАТО под руководством США начали военную интервенцию против ливийских сил. Вмешательство произошло вскоре после массовых протестов с целью свержения режима, которые привели к гражданской войне в Ливии между повстанцами и силами, верными полковнику Муаммару Каддафи. Когда насилие обострилось во время протестов в Бенгази, правозащитные организации сообщили, что правительственные войска атаковали более широкие слои гражданского населения. Не советуясь с женскими группами в Ливии или регионе (Heathcote, 2018, 6), Совет Безопасности ООН принял резолюцию 1973, в которой потребовал немедленного прекращения огня, ввёл бесполётную зону над Ливией и уполномочил международное сообщество защищать гражданское население. Ливийские силы нарушили эти положения, и резолюция 1973 стала основанием для военного вмешательства.

Соединённые Штаты, Великобритания и Франция возглавили усилия по санкционированию военной интервенции в Ливию. Вашингтон, Лондон и Париж обосновали свои действия защитой гражданского населения, что дало им правовую базу для того, чтобы успешно продвигаться к своим военным целям, и в то же время интенсивно работать в рамках своих правительств и между собой с целью свержения режима Каддафи. Их одностороннее признание повстанческих сил в качестве легитимного правительства грубо нарушило основные принципы государственного суверенитета. Тем временем в Африканском Союзе в Аддис-Абебе бушевали дебаты о том, как справиться с гражданской войной в Ливии. Для многих ответ АС, основанный на посредничестве, был просто неадекватным и, казалось, доказывал предполагаемую некомпетентность региональной организации. Под влиянием революционного характера «арабской весны» в Тунисе и Египте, характерного для АС сопротивления неконституционным изменениям в правительстве и собственной нормы защиты гражданского населения Африканский союз не смог проявить военную решимость и предложил слабое посредническое решение (Abass, 2014). В конечном итоге НАТО, хорошо владеющая ситуацией, отвергла посреднические усилия АС, перекрыв безопасный коридор для представителей союза, пытавшихся отправиться в Ливию. Неподдержку НАТО посредничества АС следует рассматривать не только как свидетельство их неверия в возможности союза, но и как указание на иерархию субъектов принятия решений о том, что подразумевается под «всеми возможными средствами» для защиты гражданского населения и как должен выглядеть «законный порядок» в Ливии. В конечном счёте военное вмешательство победило.

Непосредственные цели военной интервенции — свержение Каддафи и прекращение убийства гражданских лиц его правительством — были достигнуты без защиты ливийских и других африканских женщин. Бомбардировки, усиление противостояния между группировками и последующий крах режима привели к десяткам тысяч погибших и раненых, а также подвергли гражданское население массовому насильственному перемещению и серьёзному гендерному насилию. Страны НАТО, участвовавшие в интервенции, такие как Франция, Великобритания, США и Канада, не посылали туда пехоту, а вместо этого бомбили ливийские объекты и войска, оказывая открытую поддержку повстанческим силам. Семь месяцев воздушных операций, возможно, ограничили риски для сил НАТО и стоимость вмешательства, но такой подход в сочетании с отсутствием долгосрочной политики после падения и смерти Каддафи оставил ливийских гражданских лиц и женщин в особенно уязвимом положении — они оказались на пересечении интересов лоялистских сил, повстанцев и международного сообщества.

представляем себе внешнюю политику и интервенции, в которых жизни Чёрных и Коричневых людей имели бы значение

Как бы выглядел мир, если бы мы переосмыслили внешнюю политику и вмешательства так, как если бы Чёрные и Коричневые люди, и особенно женщины, имели значение? Как бы выглядел мир, если бы мы демонтировали иерархии, которые определяют ценность жизни в зависимости от расположения персоны относительно «линии цвета», и заменили их системой, в которой право на человеческое достоинство было бы одинаково доступно для всех? Насколько преобразующим было бы такое решение, если бы для оценки потенциальных выгод от вмешательства лица, принимающие решения, разработали политику безопасности с учётом долгосрочной перспективы, признавая, что войны не ограничены во времени: насилие часто начинается ещё до первого взрыва, а его последствия ещё долго ощущаются после того, как смолкает оружие? Для этого необходимо расширить смысловую рамку, чтобы она рассматривала цену вмешательства и войны с точки зрения воздействия на людей, которых мы стремимся защитить, и того, что нужно сделать, чтобы устранить необходимость милитаризованного вмешательства. Опираясь на радикальную критическую мысль, необходимо добиваться проведения внешней политики с упором на упразднение систем угнетения, которые создают условия для насильственных конфликтов.

Первым шагом на этом пути было бы использование эпистемологии, которая ставит в центр осмысления войны человеческий опыт. Так мы сформируем иное понимание войны — с точки зрения тех, кто живёт в ней и переживает её.

Во внешней политике войны часто определяются в терминах военных целей, смертности военнослужащих в бою, задействованной техники и военных манёвров. Лица, принимающие решения, должны пойти по стопам критически настроенных учёных и скорректировать традиционное исключение взглядов женщин, людей Цвета и других маргинализированных сообществ, сделав их опыт переживания войны центральным элементом анализа (Enloe, 2010; Harding, 2015; Schwartz et al., 2012; Sylvester, 2013). Анализ затрат и выгод от вмешательства должен брать во внимание особые формы угнетения, дискриминации и виктимизации, с которыми сталкиваются люди Цвета и в частности женщины Цвета в международной системе. Это позволит понять, кто и какую цену на самом деле платит за войну (Du Bois, 1903; Fanon, 1991; Mama & Okazawa-Rey, 2012). Изучая, как переживают войну гражданские лица, находящиеся по другую сторону «линии цвета» от гегемонии, лица, принимающие решения, смогут понять, какие действия — обыденные и чрезвычайные — определяют течение конфликтов. Это позволит им обратить внимание на людей и их тела как на источники для анализа содержания войны и связанного с ней насилия (Scarry, 1985; Sylvester, 2013).

Такой подход позволит принимающим решения реально оценить потребности гражданского населения, а также — осознать, как средства и последствия вмешательства часто противоречат этим потребностям. Подобное осмысление войны и интервенции позволяет принимающим решения реально оценить не только предполагаемые выгоды гражданских лиц от вмешательства, но и возможные потери. Матрица оценки, учитывающая то, как расово уязвимые гражданские лица воспринимают международные военные интервенции, проясняет, каким образом эти интервенции подрывают безопасность больши́х групп людей. Способы ведения войны и осуществления интервенций имеют значение. Каждый способ вмешательства и выбор оружия имеет свои стратегические преимущества и недостатки, а также различную степень воздействия на гражданское население. Меры, якобы призванные установить мир, калечат, убивают и опустошают: начиная с милитаризации общества, разрушения инфраструктуры и окружающей среды, и заканчивая высоким уровнем жертв среди гражданского населения.

Важна и география вмешательства. Всё чаще размытые границы между тылом и фронтом нарушают жизнь гражданского населения и вынуждают их непосредственно сталкиваться с насилием. Это может означать, что бойц: ы возвращаются домой к семьям после долгих дней сражений и насильственно навязывают свою милитаризованную власть у себя дома и во дворе. Насилие может лишить людей источников дохода и способности обеспечивать себя и свои семьи. Чем больше дестабилизируется обстановка, тем чаще жители пострадавших стран, имеющие средства и возможности, оказываются вынуждены бежать из дома или страны в поисках безопасности. Перемещение ломает жизни, снижает доступ к основным услугам, повышает уязвимость людей к насилию, недоеданию и инфекционным заболеваниям. Более того, последствия перемещения носят гендерный характер, поскольку женщины становятся более уязвимыми к сексуализированному и гендерному насилию и негативным последствиям для здоровья в дороге или в лагерях. Наконец, вместо расчёта порогов допустимых потерь, основываясь на количестве иностранных солдат, погибших во время вмешательств, лица, принимающие решения, должны сосредоточиться на потенциальной гибели Чёрных и Коричневых гражданских лиц и гуманизации жертв из пострадавших стран.

При разработке внешней политики, которая ценит жизни Чёрных и Коричневых людей, учитывались бы долгосрочные последствия войны для пострадавших обществ. Подобная политика учитывала бы целые кварталы, неспособные оправиться от насильственной смерти близких (Enloe, 2010). Это позволило бы учесть большо́е количество людей с инвалидностью и серьёзными травмами, полученными в результате войны (Hermansson et al., 1996). Она бы учитывала сложности реинтеграции сообществ, возвращающихся спустя месяцы или годы после вынужденного перемещения (Baines & Gauvin, 2014). Она бы учитывала месяцы и годы школьного обучения и профессиональной подготовки, потерянные детьми и молодыми людьми, а также исчезнувшие рабочие места (Verwimpand Muñoz-Mora, 2018). Такая политика учитывала бы рост случаев домашнего насилия (Østby et al., 2019). Она бы учитывала время и ресурсы, необходимые для восстановления дорог, школ и канализации, и то, как их отсутствие влияет на повседневную жизнь выживших (Le & Nguyen, 2020). Учитывалась бы и нанесённая психологическая травма и то, как она потенциально может передаваться от одного поколения к другому. Интересно, что физические и эмоциональные шрамы от войны и интервенции также влияют на иностранных солдат, которые дислоцируются в пострадавших странах, а издержки, которые несут они и их родные, также зачастую игнорируются (Enloe, 2010). Смысл не в том, чтобы отказаться от защиты гражданского населения, потому что вмешательство смертельно опасно. Напротив, я призываю к радикальному признанию, что во многих случаях все издержки милитаризованных ответов часто идут вразрез с заявленными целями. Необходимо подвергнуть сомнению нормализацию применения силы во имя прав человека и добиваться более сложных альтернатив. Если эта переосмысленная оценка цены войны и интервенций приведёт к тому, что итоговое число пострадавших Чёрных и Коричневых людей окажется запредельно высоким, тогда мы должны направить силы на снижение необходимости интервенций.

заключение

Несмотря на центральную роль защиты гражданского населения в дискурсе оправдания военных интервенций, критическая наука указывает на неоколониальную основу таких операций. Антирасистский и интерсекциональный подход к пониманию военных интервенций показывает, что эти миссии под руководством Запада не только часто основаны на расистских принципах, которые инфантилизируют и подчиняют общества по ту сторону «линии цвета», но и выступают частью логики маскулинной защиты и, таким образом, укрепляют патриархальные структуры нынешнего мирового порядка. Чтобы положить конец войне или по крайней мере снизить потребность в таких войнах, необходимо разработать внешнюю политику, в центре которой будут люди, непропорционально сильно страдающие от прямых и долгосрочных последствий угнетения, войн и интервенций. В связи с этим необходимо поставить опыт Чёрных и Коричневых людей, и особенно небелых женщин, в центр оценок и обсуждений целесообразности вмешательства как средства решения проблем безопасности и прав человека. Чтобы упразднить системы угнетения на международном уровне, необходимо стремление ликвидировать их внутри каждой отдельной страны. В конце концов, то, как общество относится к расово сегрегированным гражданам внутри страны, часто определяет его внешнюю политику в отношении небелого населения за рубежом (Du Bois, 1925; Pailey & Niang, 2020). Наконец, ценить жизни Чёрных и Коричневых людей во внешней политике и международных отношениях ради продвижения мира означает участвовать в радикальном демонтаже всех форм эксплуатации. Ведь именно отменив неоколониализм, капитализм, белое превосходство и патриархат, мы обретём свободу для всех и кажд: ой.

Авторка: Йоланд Бука
Переводчица: Рената Кроткая
Редакторки: крошка кэти, Даша Кузнецова
Иллюстратор: ma.x.ot

Список литературы

Связаться с нами: feminist.solutions.rus@protonmail.com