.

скучная и растворённая я сижу в своей скучной комнате;
обыкновенно я питаюсь утешительными призами,
обыкновенно я смотрю оттуда, откуда всё приоткрытое,
приоткрыты и дерево, и чудесные черепа возлюбленных,
сияние на их лбы свисает оттуда, как края скатерти,
приотворен летний воздух, я могу разглядеть, что в его карманах,
даже шёлковую ленту, связывающую всё это;
но всё немного сквозит здесь из-за этих ласок разомкнутости,
продуваемые слова перестают быть точными и я не могу сказать лучше,
чем шёлковая лента или возлюбленные,
отсюда, где и слова утешительны

:

в прихожей я надеваю зрение на своих маленьких, слух им даю с собой,
укутываю в осязание,
и реву: «всё что есть у меня, а такие уроды»,
потом одёргиваю по мелочи: двигаю камень у моря,
поправляю лист на дереве у дороги,
пёрышко на мясном обрыве, где кошачья слюна вместо сердца плещется,
и ещё кое-что, что делает это голубем;
кровь гнилую слизываю с пальца задумчиво и присматриваюсь –
вот и внимание село как-то, можно уже их выпустить;
и они уходят, а придут, так рвоту несут в ладошках,
на них плёнку пота, и всё, что дала им, рваное;
я их просила: надежду, что-нибудь, чтобы подохли,
что-то умыть лицо, наконец
вымыв связь мою, на обороте отсюда его связавшую,
а они мне: рвоту, пот и всё, что дала им — рваное;
я их замечала так долго, как только ждут смерти матери,
на всех поворотах, откуда изнанка свершается,
собирала копчёное их дыхание,
изыскивала, как видят меня со спины, через рюмку,
в предвосхищении фотографии,
и, разламывая клеща взглядового, вскормила этим по капле их,
а они мне: рвоту, пот и ресничку антихриста;
нечего делать: забираю подарки их, и куда ни поставлю,
всюду из них вырастают воспоминания

:

я принесла тебе из ванной, как из чужой страны,
нить воды, бежавшей в другую сторону,
по ней шёл корабль, груженный
всякими дарами пробуждения,
упакованными тем же, чем наша встреча
и ещё несколько моих встреч,
паруса его были надуты памятью,
сквознячок памяти шёл над ниткой,
и всё было понятно, когда сквозь него глядели мы,
становились катышки на одежде голубыми неделями,
запеленутыми в июльское небо,
вместо солнца в нём светил сон кузнечика,
и лето под ним исполнялось стрёкотом
несплошным,
так что видно было комнату с нами, глядящими в эту память,
в прорезях тишины

;

перед выходом на кровати складываю лицо любимого,
много в моей комнате вещей бесполезных и реальных:
разбитая кружка, напольная точилка,
отчим подарил двадцать пять томов Горького –
только в таких безысходных краях
простыня так податливо сложится;
ещё открою окно, чтоб промышленный альпинист
пел ему песни с дурман-акцентом
никогда не бывшего пьяным,
и свет, споткнувшись, съедобно упал в рот его приоткрытый,
голуби распахнули клювы на подоконнике,
а в их пастях воссоздаются вещи, им сказанные,
чтобы узнавал о себе и приобретал своё,
пока в комнате этой нет меня;
но весь день не откроет глаз,
а с работы ему принесу
то странную ошибку,
то кусочек излишне произнесённого,
то вспышку в форме зала, пропавшего в фотографии
с хмельными куколками другого времени в ней,
и в нём мышца какая-то сократится

Тамара Жукова родилась в 2002 году.

Выпускающая редакторка — Софья Суркова