Эта девочка живет на верхушке Килиманджаро, танзанийские соколы вдеты ей в уши, а вокруг головы несется непослушное облако (розовое, голубое, иногда отчетливо золотое), она говорит без акцента на языке тигринья, я читала о ней в книге-колоколе и летаргическом сне. 

Эта девочка молчаливых подруг провожает, в мыслях минуя сначала заправку, а потом супермаркет. За поворотом направо, прямо у пальмы увидишь двухэтажное белое здание с площадкой под тентом. Вырастая, обычно они не вспоминают ни имени, ни желания. Они двигаются группой под ежеутренним солнцем, не покидая спектра. 

Эта девочка заводит ребенка в кабинет врача. 

Эта девочка корчится в непостоянных контурах тела и страдает зависимостью от странности речи. 

Эта девочка вытирает полки в чьей-то квартире, заключив с пылью пакт о взаимном стирании. Другая внутри, захватив ее внешность, придает ей текстуру. Во дворе под окном горит глобус, пламя также одолевает ее ожидание. 

Эта девочка говорит: «я хочу описать это событие, тоже». Но не находится слов: либо они уже далеко в дороге, либо они кровоточат, раскуроченные снарядом. 

Эта девочка спускается в бомбоубежище.  

Эта девочка экстренно эмигрирует. 

Эта девочка каталогизирует причины для паранойи. 

Эта девочка жаждет знать. 

Эта девочка почти не обладает весом, помещаясь на кончике собственного мизинца. Она способна к невидимости и состоит практически из ничего. Ее невозможно придумать полностью. Как я сказала, она эмпирически невесома, и у нее не получается приземлиться ни на одной из поверхностей. 

Эта девочка не успела прочесть мое сообщение перед тем, как уйти.  

Эта девочка — дрогнувшие кварцевые пласты, взлетевшие на секунду частицы. Она тянется к поцелую по кривой ваших встреч, вырываясь из кожи. 


*** 

как содрогается сердце в субтропиках:  
по-другому 
не столько гроза или греза, сколько розовое поселение, балансирующее на воздушном канате  

как пересаживают гибискус, уже разгорающийся из середины: 
руками, обладающими онтологической сущностью  

я поднимаюсь в лифте внимания: 
солнечные колесницы вращаются по орбите зрачка, все ослепительнее 
подмешивая внешнее внутрь 

мы не знаем, что будет дальше  

каковы результаты исследования: 

четыреста тысяч бабочек? или  

четыреста тысяч лет с момента первого свидетельства о целенаправленном разведении огня 


*** 

К тебе живущей, к которой, не знала я, этот текст привел. К твоему платью с мотивами пчелиных сот, хотя оно и не пахло медом. Ты сказала, что можно начать с выдумки, а затем разорвать по шву. Ты сказала, что чувство лишения всегда связано с птицами или письмом. С зависимостью от странности речи, еще. От миров, перевернутых, комментариев к невозможности, модальной логики. Ее квантовых прыжков отовсюду к тебе, живущей, к черновикам новых объятий. Миров, спотыкающихся на каждом слове, миров, вставших поперек горла, необлагаемых налогом миров. Необладаемых миров. Кто их перечислит? Чтобы наконец оказаться вот здесь, вот здесь, что присуще.  

Давно мы не виделись, история, название которой было дано «желание», она говорит, превращаясь в медовый запах. Это уточнение или утончение, выполнение формальности или наполнение формы. Это мир, в котором мы обнаружили мир, находясь внутри. Мир, в котором все еще необходимы машины для перемещения тела, голоса, счетов, сердечного ритма, веления «забыть». Однажды я расположила тебя в моросящем июне, и теперь он выплескивается изо всех резервуаров, встреченных под солнцем. Странствовать не достигая, то есть стать пространством. То есть столкнуться стобой, стеорией столкновения, сплавленного сответом ствоим. 


*** 

если в течение нескольких часов вглядываться в голубой разрыв, 
он начинает принимать форму противоречия: впрочем-однако-все-таки-все-же- 
-ничто-таки-ничего. это стратегические бомбардировщики, я гуглила  
ближайшие авиабазы. я думаю об их назначении. я говорю: «воображаемая потусторонность, голубой разрыв». я думаю: 
моя подруга не отвечает на мои сообщения. 
«голубое, глубинное измерение. разрыв». 
уже не пишу ей. мне нечего ей возразить. отсюда. 
«сверкающие магазины при заходе на полосу». 
многие не ответили мне с самого начала.  

пробую пережить это слово. роняя. 

бесчисленные цитаты вкатаны в гудрон перемещений. он и есть прямое высказывание: туда-из, по-направлению-в. или наоборот: навсегда остановленные вокзалы. фотография плюшевого коня, а они. 

я говорю: «воображение воздуха. безмолвная декламация». 

я читаю ее биографию. я читаю: «музыка перестала». она написала: «реальность войны съедает пунктуацию». я расставляю знаки препинания в собственной книге. это препинания привилегий.  
моя институция вычеркнула мое имя из списка. 

я говорю: «диапазон голоса, совместимый с безмолвием». 

я вспоминаю о той, что качает сейчас младенца на смелых руках  
в новой стране. опять.  

я говорю: «упражнение по безмолвию. на странице, пронумерованной в соответствии с их количеством». 
их — кого нет. 

мой возлюбленный расслаивается на плоские индексы, какие-то неизвестные почтовые адреса, to-do lists. 

what to do? как спросила бы инна (привет, инна). 

поэтессы отписываются от моих размышлений. быть может, чересчур перегруженных? или наоборот — слишком легких, не к месту, из неожиданной радости по поводу разблокировки чувствительности. я давно не была в питере. наверное, сделала что-то — не так.  

пишу в сумме импульса и становления. разворачиваю обзор  

как сумрачный тезис. наделяя субстанцией длительность. 


*** 

вечером похолодало: мысли уже дребезжат, будто стекло от сильного ветра. я ношу багровый гибискус за поясом, черную куртку и не произношу твоего имени вслух. кормлю морского дракона с ладони — остатками ужина и хрусталем — хотя это запрещено. волны горят. деревья становятся откровенны, как и положено в ноябре, но здесь их откровенность как ярмарка — финики и мандарины, зеленые попугаи и стайки летучих мышей. иногда слышны перехваты. наконец последние серфингисты расходятся по домам. твои глаза — самые красивые в мире. 






Екатерина Захаркив — поэтесса, лингвистка, исследовательница современной поэзии, переводчица. Редакторка и соосновательница проектов «Ф-письмо», «ГРЁЗА», альманах-огонь. Лауреатка Премии Аркадия Драгомощенко (2016). Авторка поэтических книг “Felicity Conditions” (М.: АРГО-РИСК, 2017), «Версии / волны» (М.: Новое литературное обозрение, 2023). Стихи переведены на английский, испанский, итальянский, польский, латышский и китайский языки. С 2022 года живет в Израиле.

Выпускающая редакторка — Софья Суркова

​

​

​