«Нас здесь запросто пустят в расход – никто даже и не погорюет»: мы поговорили с женщинами из Белгородской области
Мы поговорили с двумя женщинами — матерью и дочерью — их дом находится в Белгородской области, в деревне, соседней от Шебекино. Как местные жители сейчас относятся к войне? Как проходит эвакуация? Что происходит в Белгородской области? В приграничные территории война пришла сразу же после российского вторжения в Украину 24 февраля. Пока российские власти пытались запретить своим гражданам называть войну войной, жители приграничных территорий жили под прилётами. Наши героини разделяют антивоенную позицию, мы не называем их имён из соображений безопасности.
Дочка:
— Моя семья осталась в Белгородской области, 4 км от границы, около Шебекино (с. Новая Таволжанка). Бабушка с семьей в другом селе, но тоже около Шебекино (с. Ржевка). Я последние 5 лет жила в Петербурге, думала, успею закончить магистратуру — но не выдержала, зимой переехала в Тбилиси. Уговорить семью уехать у меня не получилось. Я единственная оставила страну. Родная сестра осталась в Петербурге, все остальные всё это время жили около границы.
Я пыталась аргументировать, уговаривать, просить, но самым сложным оказалось занять взрослую позицию «они взрослые люди, я не несу за них ответственность, я должна принять их выбор оставаться» — и это больнее всего.
Скучаю, переживаю, пишу, предлагаю помощь. Но они выбрали вот это. Пытаюсь это принять.
Они очень держатся за дом, быт, какие-то простые вещи — у мамы персики растут и кошек кормить надо, у мамы — качели и бор. У мамы — ДОМ. Это я кочевая, а они как будто и не могут покинуть. И привыкают: у них случилась нормализация войны очень давно, они по звуку различают прилеты, пво, из чего стреляли, они с военными на своей улице здороваются, — такое соседство. Тётя мне рассказывала, что не может в тишине спать — тревожно, значит, что-то не так.
Я переехала в Тбилиси достаточно поздно — спустя почти год с начала войны. Сначала пыталась бороться — писала посты, ходила на антивоенные митинги, таскала передачки в отделы (сама так ни разу в автозаке не побывала — даже странно, как внукам расскажу, что ни разочка?). Мама мне тогда писала, что гордится мной, а ещё писала, что переживает за меня, чтобы я не высовывалась, чтобы мои друзья всегда знали, где я. Я ей с митингов каждые 15 минут сообщения отправляла, что всё окей. Потом пыталась доучиться, думала, ну после диплома… Потом не вывезла, бросила, ждала второй загран — к декабрю утряслось, съездила к родным в Шебекино, узнала, как звучит ПВО, узнала, как стекла дрожат, а в январе уже в Тбилиси была.
О войне я узнала не из соцсетей: 24 февраля я проснулась от папиных сообщений. Я узнала о войне от папы — для белгородской области она началась не из новостей.
Моя семья (мама, папа, сестра) всё про войну понимала, мне повезло, но я наблюдала, как ошеломительно быстро в области наступает «z-идеология» — там будто раньше всего появились все эти плакаты и буквы на автомобилях. Помню, как приезжала туда, а мама рассказала, что одному мужчине с их деревни тачку разбили за позицию «против войны». Мама говорила мне «Я всё понимаю, я с тобой согласна, только за стенами дома не говори этого, огребёшь». Я видела, как мои бывшие одноклассницы пишут посты той самой риторики «мы всех победим, мы русские — с нами Бог», — и охуевала. Мы выросли на одних книжках, на одних песенках, в одном поле, — а теперь вот так.
Постоянно было больно первые недели — я чувствовала только боль и больше ничего. Потом прошла неделя, две, месяц, случилась нормализация и вроде как «живем». Я тогда ещё подумала, что меня уже ничто не сможет так же сильно зацепить, затронуть. Я думала, что сильнее не бывает. Я ошиблась. Сейчас, когда это коснулось моих самых родных напрямую, — это снова больно, ещё больнее. В начале войны у меня не получалось заплакать. Теперь не получается перестать. Я узнала, что такое проплакать 7 часов подряд.
Когда это началось в Шебекино, я поймала отвратительно смятенное чувство — одной половине меня жутко больно и страшно, но вторая кричит то самое «А ЧЕГО ВЫ ХОТЕЛИ? А ЧТО ЖЕ ВЫ ПУТИНУ ТАК РАДОВАЛИСЬ? ЭТО ЖЕ ВЫ В БЕЛГОРОДСКИХ ГРУППАХ ПИСАЛИ — УБИТЬ ВСЕХ УКРАИНСКИХ МРАЗЕЙ». Я быстро в себе это потушила, но заметить эту злость успела. Я злюсь на всех, кто себе буквы Z клеил, кто всё это писал, кто обещал, что Украина скоро «нашей» будет.
У нас в области есть особое отношение к военным: ведь там на фронте всё это время их мужья, сыновья, мальчишки с соседних улиц. Я понимаю, почему они ездили варить борщи военным и собирали всем селом на броники.
У меня еще в декабре состоялся дикий диалог с тетей:
— тебе не жалко, что люди умирают?
— жалко, мне всех жалко, и украинских парней мне жалко, но наших жальче, они же наши, пусть лучше украинцы мрут.
Мама:
— Мы все, кто выехали с Шебекино, регистрируемся как эвакуированные. Нам обещают какие-то выплаты и помощь. Тем, кто остался без средств, обещают продуктовые наборы, то есть стараются людям помочь. Мы выехали заранее — очень тревожная ночь была, стреляли, и мы решили, что будем ночевать в Белгороде. Мы выехали сами. Позавчера, когда была попытка прорыва, власти нам ничего не сообщали — нам вообще позвонил коллега моего мужа и сказал «срочно вставайте и бегите». В Шебекино вроде как работала сирена и были автобусы для эвакуации.
С первых дней мы знали, что военные действия ведутся: всё время были прилёты. Нашу деревню бомбили постоянно, а Шебекино начали резко бомбить — Шебекино теперь, считай, уже практически и нет. В нашей деревне наша улица ещё пока цела. Шебекино горит — тушить некому. По поводу властей у меня такое впечатление: местный губернатор пытается что-то для людей делать, но московским властям абсолютно насрать на нас. Понимают ли окружающие люди, что происходит?
У нас в области все всё прекрасно понимают с первого дня — у нас война идёт с первого дня. И все всё здесь называют своими именами. Пока человек войну не увидит своими глазами — он не поймёт.
Когда только всё началось, тут куча была «патриотов»: все налепили себе этих знаков (z, v, o, а иногда и все три буквы разом), хвалили правительство «мы за них, мы за родину, они молодцы», в общем, настроены были как фанатики. У нас здесь народ любит стадом ходить — и вот стадом они и поддерживали всё это безобразие. Сейчас, когда мы прожили здесь под обстрелами уже полтора года, жители по крайней мере, нашей деревни (те, которые раньше были за) сейчас категорически против войны.
Наконец-то они осознали, что мы, простые люди, нафиг никому не нужны, что нас здесь запросто пустят в расход — никто даже и не погорюет.
Вот такое у людей сейчас мнение. Сейчас смотрю — и «зэток» теперь нет практически ни у кого. Раньше каждая вторая машина облеплена была. Сейчас — нет. Люди очень сильно изменились. И насчет патриотизма — здесь уже все молчат в тряпочку.
Нам не хочется далеко уезжать от Белгородской области. Надеемся вернуться. Отстраивать наш город заново.