В США каждый день уходит со сцены какой-нибудь политик, режиссер, актер… Радикальный феминизм, похоже, объявил войну всему мужскому полу. Об истоках этого явления размышляет Эрик Земмур, автор нашумевшей книги «Французское самоубийство».

4 июня 1970 года во Франции состоялись парламентские дебаты, завершившиеся принятием нового закона, который сыграл решающую роль в разрушении семьи и усилении позиций феминизма.

Глава из книги «Французское самоубийство» (Eric Zemmour. Le suicide français. Albin Michel, 2014). Перевод Эллы Дюбуа.

Парламентские дебаты были бурными. Парламентарии — все мужчины — не хотели допустить, чтоб вот так легко, одним росчерком пера, была зачеркнута статья об «авторитете отца» в семье*. «Избранники народа» были против демократии в частной жизни. Это консервативное большинство, сформировавшееся вследствие страха перед новым Маем 68 года, пока еще не осознавало, что играет на руку врагам — левым активистам и феминистам…

Самые образованные — а тогда их было много среди политиков, не то что сейчас — помнили предупреждение Жозефа де Мэстра и гневные филиппики Бальзака, для которых казнь Людовика XVI явилась предвестием убийства Отца. В ХХ же веке История, сделав круг, снова ненадолго вернулась в исходную точку — приход де Голля к власти означал, что во главе нации опять стоит Отец. Это было восстановление его символического статуса. Однако под конец своего правления де Голль сделал серьезную ошибку, позволив женщинам завладеть «священным огнем» деторождения (речь идет о знаменитом законе 1967 года, позволившем женщинам предохраняться от нежелательной беременности — прим.пер.), что сыграло на руку феминистскому движению. Реймон Арон ошибся, когда сказал, что молодежное движение Мая 68 года не дало никаких результатов. На самом деле его разрушительная идеология была привита в самое сердце института семьи. Когда де Голль был отстранен от власти, общая тенденция дискредитации Отца восстановилась.

В тот день 4 июня 1970 года, когда один из депутатов задал наивный вопрос, чем вызвана необходимость этого закона, лишающего отца особенного авторитета в семье, тогдашний министр юстиции ответил так же простодушно: «чтобы ввести понятие счастья в семейную жизнь».

Серьезное намерение! Значит, если верить министру, все семьи, с тех пор как стоит мир, были несчастливы, ибо жили под деспотическим гнетом отца! Получается, что все дети, поколение за поколением, были несчастны из–за того, что отцы патриархальных семей были традиционно скупы на выражение чувств, даже казались порой враждебными и отстраненными. Как вспоминал князь де Линь (de Ligne), « мой отец никогда меня не любил; я так и не понял причины этой нелюбви; он был далек от меня». А те, кто думали (а таких было огромное количество), что познали в жизни счастливые минуты детства, на самом деле ошибались, ведь они были несчастны, сами того не зная. Все жены, которые любили своего супруга, главу семьи, вели хозяйство и руководили детьми— в том числе и мужем! — глубоко ошибались, ибо были несчастными рабынями! Мы забыли сегодня, что институт семьи был создан в глубине веков не для приватной любви и счастья, а как матрица, образующая народ, общество, нацию. Вспоминаются слова Сен-Жюста по этому поводу: «Идея счастья нова в Европе». Таким образом, фигура Отца с самого начала была препятствием к так называемому «счастью» семьи, к тому «счастью», каким мы его сегодня понимаем. В этом-то и состоит историческая тяжкая вина мужчин! В этом-то они и поголовно ответственны! Удивительно еще и то, что слова о «необходимости ввести понятие счастья в жизнь семей», которые косвенно обвиняли всю мужскую половину человечества, были произнесены не разгневанной феминисткой, не строптивым юнцом, а пожилым министром консервативного большинства.

Удар этот был подготовлен издалека. Не нужно думать, что это было случайностью или капризом обстоятельств — нет, эта идея красной нитью тянулась через весь ХХ век. Можно подумать, что он пришел слева, от прогрессистов, так называемых «гуманистов», а на самом деле он пришел от капиталистов, от Америки. И это было не начало, а уже конец. Это было завершение. Когда монстра повергли, он был уже мертв.

Несколько лет после этого вышла книга неизвестного тогда во Франции американского историка Кристофера Лэша «Прибежище в этом безжалостном мире. Семья в осаде» (Haven in a Heartless World : The Family Besieged. New York, 1977). На французский эта книга была переведена лишь в 2012 году, то есть 35 лет спустя.

Автор описывает картину методического разрушения роли отца в семье. Это было выгодно, уже с конца ХIX века, хозяевам больших индустриальных предприятий — отобрать у рабочих их самостоятельность, как на производстве, так и в семье, чтобы сделать их более продуктивными и более послушными. Социологи же привычно объясняли, что борьба между рабочими и хозяевами предприятий — это не борьба классов , а всего лишь «конфликты» — личностные, психологические. И они же, в союзе с докторами, психологами, психоаналитиками, продолжали преследовать и перевоспитывать бедного самца мужчину, вплоть до его домашнего логова, т. е. семьи. Они боролись за «гигиену» его жизни — физическую и ментальную. Нужно было побудить его на более демократические отношения в семье, чтобы было меньше иерархии, меньше отцовского авторитета. Скоро даже появится термин для обозначения этого нового качества — cool. Главенство отца будет вскорости заменено брачным контрактом, деловым союзом между мужем и женой. Скоро будут вырваны с корнем последние остатки предкапиталистического сознания, чтобы ввести в семью рациональность и экономический расчет. А чувство, что у него отобрали самое главное, предлагалось заглушить потреблением разнообразных товаров. Рабочий класс будет интегрирован в общество с помощью рекламы и ее «цивилизаторского влияния», культурный эффект которого оказался необычайно сильным.

Потребительская пропаганда подорвала традиционную патриархальную культуру. Рекламщики, социологи, психологи стали союзниками женщин и детей против отцов, которые традиционно ограничивали их потребительские желания. И они же самые в союзе с феминистами развернули кампанию в пользу того, чтобы женщины получили возможность (и аргумент, чтобы не было совестно это делать) свободно тратить семейные деньги. Даже сегодня, когда речь заходит о «завоеваниях» феминизма, тут же вытаскивают на свет довод о чековой книжке, которой французские женщины не могли пользоваться без разрешения мужа вплоть до 1965 года! И никто не хочет вспомнить, что рабочий, отец семьи, этот ужасный тиран, получал плату понедельно и отдавал ее всю своей второй половине! То есть и у него самого-то не было чековой книжки!

__________________________________________________________________________________

Рабочий класс будет интегрирован в общество с помощью рекламы и ее «цивилизаторского влияния», культурный эффект которого оказался необычайно сильным.

__________________________________________________________________________________

В скором времени в повестке дня наметилось перевоспитание родителей. Психотерапевты всех мастей стали объяснять, что наивысшей ценностью человеческого существования является épanouissement personnel — своего рода « личностный расцвет», синоним «раскрепощения личности» — к этому полагалось стремиться больше, чем к стабильному браку. Начиная с 20х годов, по словам Кристофера Лэша, процесс стал необратимым, по крайней мере в США. Авторитет священника и законодателя был отодвинут на задний план и замещен авторитетом медиков, социологов, психологов, создателей рекламы, которые стали насаждать новые нормы семейной жизни. Первейшим требованием стало сексуальное удовлетворение (хотя и по-прежнему редко получаемое), которое постоянно и настойчиво ставилось во главу угла. Мало-помалу женщины и молодое поколение были интегрированы во всеобщие рыночные отношения. Непрестанный поиск личного счастья стал необходимейшим и первейшим делом для всех. Фигура Отца стала при этом искупительной жертвой.

Экспортация в Европу этой социальной модели стала всего лишь вопросом времени и обстоятельств. Беспримерное унижение европейского мужчины в первой мировой войне — это был первый военный конфликт в истории, который не создал героев — вынудил мужской пол выкинуть в крапиву свое мужское достоинство. В 1945 году победившая Америка стала социальной моделью для подражания. Неприятие нацизма подтолкнуло часть немецких интеллектуалов искать его корни (и находить!) в традиционной немецкой семье, в непонятной для них склонности немецкого пролетариата подчиниться гитлеровскому безумию. Обычные социо-экономические объяснения нацизма таким образом были отброшены, и именно семья и фигура отца, этого тирана, стали очевидной причиной всего. Отца поставили рядом с эсэсовцем, а потом, по этому же принципу, во Франции в 60е годы появился слоган «CRS — SS » (то есть полицию — авторитет государства — стали ассоциировать с нацизмом). Французские буржуазные феминистки (Симона Бовуар) пошли по тому же пути — нарядившись в павлиньи перья классовой борьбы, сделали фигуру мужа и отца и мужской авторитет вообще классовым врагом женского пола. Иногда были и анекдотические случаи: во время известной манифестации под слоганом «1970: освобождение женщин, нулевой год» феминистки раздавали тракты на могиле Неизвестного солдата. В них говорилось: «Есть еще более неизвестные, чем Неизвестный солдат — его жена». При этом они забыли, что солдат этот погиб на фронте, в то время как его жена все–таки находилась дома.

Вернемся к парламентским дебатам 4 июня 1970 года. Обосновывая необходимость нового закона, который лишал отца особенного авторитета в семье, депутат Тиссеран привел такой довод: «Раньше молодая женщина выходила замуж с целью получить защиту от мужа, что позволяло ей основать семью и воспитывать детей. Отныне женщины имеют возможность сами работать и имеют равный материальный достаток, могут быть равным образом информированы о необходимых вещах в жизни. Таким образом, было бы нелогично и, без сомнения, опасно рассматривать понятие мужской поддержки в качестве побуждения к браку, следует заменить его понятием равноправного союза мужчины и женщины». Голлисты говорили словами Симоны де Бовуар! Они повторяли тот же припев, с теми же экономическими и материалистическими доводами феминисток. Либеральные антикоммунисты воссоединились с марксистами! Сорок лет спустя мы видим, что женщины по-прежнему хотят мужской защиты. Они не признаются в этом, но определенно к этому стремятся. И когда они вынуждены обходиться без нее, их страдание тем более сильно, что нельзя в этом признаться. Этот настойчивый поиск мужской защиты связан с материнством и необходимостью воспитания и обеспечения детей, а работа и информация тут ни при чем. Образ женщины, вынужденной сидеть дома и быть домохозяйкой — выдумка буржуазных феминисток. Женщина всегда работала и всегда стремилась обрести защиту в лице мужа. Брак как контракт двух равноправных личностей не может учесть всю тонкость и сложность отношений между мужчиной и женщиной. Мужчина стремится занять доминирующее положение — по крайней мере, для виду — чтобы чувствовать себя сильным полом. Женщине необходимо ставить мужа немного выше себя — чтобы не стыдно было ему отдаваться. Сегодня женщины по-прежнему стремятся выйти замуж за более дипломированных и лучше зарабатывающих мужчин, чем они сами. В США 70% чернокожих женщин остаются одинокими, потому что не могут найти чернокожих мужчин с более высоким образованием.

Один из персонажей Оскара Уайльда в «Портрете Дориана Грея» говорит с сарказмом: «Мы их недавно эмансипировали, но они остаются рабынями и ищут себе господина». Ох уж этот Уайльд! Осужденный викторианской Англией за гомосексуализм и воспетый сто лет спустя за то же самое, в нашем сегодняшнем обществе он был бы предан остракизму за мизогинию. А ведь Лакан прибавил к уайльдовской фразе конец: «чтобы господствовать над ним». А Кристофер Лэш подвел итог: «Современная женщина не может противиться соблазну доминировать над своим мужем, и если она добивается этого, она не может не ненавидеть его».

Начиная с 70-х годов педопсихиатр Альдо Наори начинает замечать на детях последствия исчезновения авторитета отца в современной семье. Размышляя над истоками этой проблемы, Наори приходит к выводу, что фигура отца — это недавнее изобретение человечества (три тысячи лет, не более), изобретение, препятствующее инцесту. Отец призван быть препятствием к слиянию между ребенком, существом, состоящим из pulsions, первичных влечений, и матерью, призванной исполнять, утолять эти влечения и потребности. Но отец — это искусственное творение (в природе его не существует) и культурное, он нуждается в поддержке общества, чтобы уравновесить и победить материнскую власть над ребенком, власть естественную и непреоборимую. Фигура Отца воплощает Закон и принцип реальности против принципа удовольствия. Он воплощает строгость, соблюдение порядка, он — краеугольный камень репрессивной семьи, т. е. такой, в которой канализируют и тормозят неосознанные влечения детей, чтобы подтолкнуть к их сублимированию.

_________________________________________________________________________________

Фигура Отца воплощает Закон и принцип реальности против принципа удовольствия.

_________________________________________________________________________________

Без поддержки общества отец ничего не значит. Если общество принимает закон, перечеркивающий отцовский авторитет, оно переходит к матриархату. «Равность» отца и матери приводит к отсутствию разницы между ними, их индифференциации. Отец теряет свою легитимность, он уже не может навязать детям закон. Ему ничего не остается, как стать второй матерью, папой-клушей. Отца таким образом согнали с его места, он символически кастрирован, ему не остается другого выбора. Де Голль когда-то писал: «Нет авторитета без престижа, и нет престижа без отдаления». Новый закон заменил понятие «авторитет отца» «родительским авторитетом», но это оксюморон. Западное общество избавилось от фигуры отца, выбросило его на помойку. Но без него и семья исчезнет. Сегодня, сорок лет спустя, мы даже не удивляемся тому, что гомосексуальные пары начали отстаивать право называться родителями. Нужно сказать, что преддверием конца семьи стала сама традиционная семья, ибо нет более различия между отцом и матерью, закон не устанавливает сегодня эту разницу, исходящую от пола, и соответственно разную роль мужчины и женщины в семье.

Разрушение западной семьи почти завершилось. Мы возвращаемся потихоньку к тому состоянию человечества, к тому этапу, который был до появления фигуры отца, до инцеста — к этапу варварскому, дикому и бесчеловечному. К аду — во имя свободы и равноправия. Во имя «счастья семьи». А ведь Паскаль предупреждал нас: «Кто хочет стать ангелом, становится зверем».

*До 1970 года французский семейный кодекс устанавливал такое понятие как puissance paternelle, то есть власть и авторитет отца в семье.

Перевод: Элла Дюбуа

Оригинал перевода