Федор Елютин создает театр для тех, кто в театр не ходит. Спектакль Remote Moscow начинается на кладбище. «Твоя игра» идет под крышей торгового центра. Нынешним летом к ним прибавятся еще два шоу. Зрителей окутает тьма в Smile of your face. Их будут катать на грузовиках в Cargo Moscow. В мае 2017 Елена Ковальская встретилась с импресарио поговорить о погоде, женщинах и впечатлениях, которые производят его спектакли и он сам. Часть интервью была опубликована в журнале Vogue. Полностью текст публикуется к выходу книги Елютина «Remote Moscow. Как зарабатывать на впечатлениях».

— Cargo Moscow — это поездка на фуре с двумя реальными дальнобойщиками. Встречаемся в Марьино. Садимся в грузовике лицом к прозрачной стене и едем по Москве. Причем, такой Москву мы никогда не видели. Маршрут, который мы придумали — это реальный experience. Включая поездку в метро, поскольку многие наши зрители и в метро не спускаются.

Федор производит впечатление. Когда мы познакомились лет пять назад, он представился «импресарио Елютин». Импресарио был прокатчиком хип-хоперы «Копы в огне» и походил на хозяина блестящего бродячего цирка. Изящная бородка и кок, пальцы унизаны диковинными перстнями, через два слова на третье англицизм («я говорю ему: Саймон, это амейзинг, летс ду ит»). Помимо акробатов у импресарио был контракт с факиром, женщиной с бородой и чревовещателем. Было такое впечатление.

— Слово «импресарио» происходит от impress — впечатлять, поражать. Я торгую впечатлениями. Легально.

Что правда, то правда. Самый громкий его проект Remote Moscow — на первый взгляд, прогулка. Группа людей встречается на кладбище и отправляется за его врата под руководством голоса. Рынок, бульвар, метро, монастырь. В один момент голос предлагает людям увидеть себя артистами на сцене города, в другой момент — публикой, для которых горожане играют свои немудреные, но уникальные сюжеты. На первый взгляд, это прогулка, в действительности — натуральный, сильнодействующий театр. Другой спектакль Елютина называется “Твоя игра”. В лабиринте комнат человек встречается с другими людьми, в которых, как в зеркалах, отражаются третьи люди, а однажды он сталкивается с собственным отражением.

Свои необычные спектакли Елютин находит на европейских фестивалях — в Авиньоне, Руре, на Международном Эдинбургском в программе Fringe. Находит, а затем организует такие же в Москве.

Cargo Moscow, к примеру, родилось из впечатлений, которые он получил на спектакле компании Rimini Protokoll на фестивале Ruhrtriennale.

— Мы катались по городу Дуйсбургу. Дуйсбург это завод на заводе, шахта на шахте, закрытые и заброшенные, и это страшная красота. Это послужило вдохновением для меня. Я увидел поэзию там, где она не предполагалась. Мне захотелось сделать нечто подобное в Москве.

Только этого в Москве и не хватало.

Вообще-то театра в Москве больше, чем где-либо в мире. Но он нормативный, традиционный. Что делает такой театр? Он создает артефакты. Законченные сценические произведения. В традиционном театре есть сцена и зрительный зал. На сцене осиянные светом артисты притворяются другими людьми, публика в темноте зрительного зала притворяется, что верит. Между ними умозрительная “четвертая стена”: артисты делают вид, что не видят зрителей. Но и в самом деле до зрителей им большого дела нет: они создают параллельную действительность.

Современный театр совершенно иное дело. В нем может не быть актера, пьесы, в нем может не быть сцены и зрительного зала. И, главным образом, ему есть дело до публики. Более того, в современном театре публика находится в самом центре эксперимента. Весь двадцатый век, с тех пор как возникло понятие «современность», театр выходит из берегов, в которых он развивался с эпохи Возрождения. Словами французского теоретика театра Патриса Пави, «сегодня все является театром и ничто им больше не является».

Широкое определение, под которое ложится театр за пределами театрального здания — site specific. Театр, приспосабливающийся к городу и его пространствам. Еще точнее, это театр, про который в момент встречи с ним мы не можем с уверенностью сказать, что это действительно театр, а не прогулка, дискуссия или аттракцион.

И для художников, и для продюсеров site specific theatre не только (и не столько) пространство эксперимента. Первым делом это пространство, за которое не нужно платить аренду и коммуналку. В конце концов, весь мир — театр, и в этом театре не нужно латать прохудившуюся крышу. Если крыша в этом театре протекла, зрители попросту раскрывают зонты.

— Я делаю только то, что произвело впечатление на меня самого. Это мое правило. Второе правило — вещь должна быть эффектной и компактной.

Впрочем, импресарио целого мира мало. И ему мало лета. Сегодня он работает, когда в обычном театре закрывают сезон. Но хочет производить впечатления круглый год. Поэтому он открывает площадку на Кузнецком мосту. Она будет называться Experience space. Место, где ты переживаешь новый опыт. «Твоя игра» предлагает увидеть себя со стороны. Smile of your face предлагает довериться другому, находясь в полной темноте и неизвестности.

— Я ходил тут на швейцарский перформанс Questioning. Напротив меня сидела женщина, мы отвечали в анкете на вопросы друг о друге. И на вопрос «от чего зависит этот человек» эта женщина написала: «от случая». Написала, не зная меня. Меня, когда я это прочитал, как будто ударило по голове. Я понял, что вся моя жизнь действительно зависит от случая. И это выматывает меня. Иногда мне неслыханно везет. К проекту Cargo Moscow я искал линейного продюсера. Нашлась замечательная леди Вика Вяхорева. Она в тот момент ушла из «Афиши», где она организовывала трансляции. Я рассказываю ей о проекте, для которого нужно найти дальнобойщиков. И выясняется, что ее отец дальнобойщик, к тому же имеет транспортную компанию, которая дает дальнобойщикам работу. Я обомлел. В результате, Вика помогает, ее отец нас консультирует, а два работника ее отца едут для нас по маршруту Москва — Магадан. Или, в прошлом году я искал площадку для «Твоей игры», и случилось так, что у Цветного какие-то ботинки зависли на таможне и освободился четвертый этаж. Туда идеально встал спектакль. В этом году случай не на моей стороне и я должен искать другую площадку. Я все время в стрессе. Я понял, что если у меня появится пространство — необычное, странное, живой спейс со стульями — я буду свободней.

Мы познакомились с импресарио, когда в Центре Мейерхольда создавалась «Школа театрального лидера» (я была среди ее организаторов), и Елютин пришел в нее поступать. Школа задумана была как кузница новых кадров для государственного театра, и Елютин — человек из частного бизнеса, прокатчик нашумевших «Копов в огне» Юрия Квятковского и Легчакова, продюсер и ведущий кабаре «Фантомас» в одноименном клубе — казался тем, с кем в театр поступит свежий воздух. В школе он разрабатывал в команде с режиссером Вытоптовым и художником Наной Абдрашитовой стратегию развития для новой сцены «Современника». Мы верили, что начинает торжествовать здравый смысл, что старики уступят государственные площадки молодым преемникам. Здравый смысл пришел в культурную политику вместе с Сергеем Капковым и вместе с ним ушел. Но это другая история.

В школе импресарио произвел впечатление вменяемого человека, который не разбирается в хитросплетениях того театра, который уже есть — зато у него было чутье к театру, которого в Москве еще нет. Он увидел его в Эдинбурге, куда слушателей «ШТЛ» возили расширять сознание. Он стал путешествовать на фестивали. И проявил отменный вкус, влюбившись в Rimini Protokoll. Три немецких товарища, Хельгард Хауг, Даниэль Ветцель и Штефан Кэги, с начала века изобретают театр заново, обходясь в нем без артистов, без пьесы, без сцены. В Москве их знают по гастролям на фестивали NET и «Территория». Когда Елютин загорелся вместе с Rimini Protokoll повторить их известный спектакль Remote, опытные театральные деятели не советовали ему соваться в чужую песочницу. Он не понял, о чем они. Или создал такое впечатление.

— Я зашел на эту театральную ниву не с главной дороги. Но я так считаю, что если на пути к твоей цели стоит забор, то это не повод отказаться от цели, — можно и обойти забор, подкопать, перемахнуть через него. Понимаю, что в театре есть свои правила и свои мэтры, но объективно театр никому не принадлежит и принадлежит всем. К тому же я работаю с той аудиторией, о которой мэтры не имеют представления и даже не знают, как к ней подобраться. Самое ценное в моем активе это моя аудитория и ее доверие. Двадцать пять тысяч мейлов людей, которые купили билеты за два года моей работы — это клад. Завтра я напишу им: «приходите завтра вечером туда-то» — и они придут.

Завтра вечером они придут на Cargo Moscow кататься на грузовиках.

— Ездил ли я сам на грузовиках? Автостопом? Нет. Это не моя романтика. Я кажется ни разу не ехал в машине бесплатно. Честно говоря я даже ни разу не сидел в кузове грузовика. Бунт против семейного уклада? Нет. В школе я занимался кикбоксингом и весь пыл-жар спускал на тренировках. Тогда были популярны фильмы с Ван Даммом, все мечтали делать вертушку и садиться на шпагат. А мне это удавалось. Я не курил. Да и не пил, пожалуй. Мне нравилось изучать языки. И я катался на скейтборде. Я был единственным скейтбордистом в Печатниках. Реально. У меня была доска, я сварил себе трубу, которую ставил во дворе и катался. Такой был мой бунт, мой entertainment.

Отец Елютина был журналистом всю жизнь, а десять лет назад, когда стали сворачиваться бумажные сми, стал арт-дилером: у них с Федором на “Красном Октябре” галерея современной интерьерной живописи. Мать работала в Ernst & Young.

— Она мне всегда говорила «иди работать в банк». Мама за рациональную часть моего мозга отвечает. Отец напротив — творческий. Он всегда поддерживает меня и говорит, что делать нужно то, что приносит кайф.

Еще импресарио производит впечатление знатока женщин.

— В девятом классе я писал сочинение и я не знал ни одной темы поэтому пошел ва-банк и предложил дать мне возможность написать о том, что я хорошо знаю. Мне разрешили. Сочинение называлось «Образ русской женщины в литературе». Подруга? Недавно разошелся я с нею. Моя основная подруга это моя работа. Хочешь что-нибудь узнать обо мне — сходи на мои проекты. Посмотри, как они сделаны, про что они, почувствуй — и это скажет обо мне больше, чем скажу я сам. Человек, который ничего не слышал про Remote Moscow, для меня идеальный новый друг. Я даю ему карточку, говорю — «иди, смотри, ничего перед этим не читай, а потом поговорим». И когда человек потом перезванивает, этот момент для меня самый важный. А после я говорю ему: «видел «Твою игру»? Но женщина это вдохновение, мощный стимул, по сути все делается для нее, и, конечно я должен был уточнить, что когда я приглашаю человека на спектакль, мне вдвойне приятно это делать если это женщина.

В путешествиях его чаще всего сопровождает… бабушка.

— Раз в год я выезжаю куда-нибудь в Европу с Бабулей. Но чаще всего езжу по работе: Эдинбург, Авиньон, Гент, Рур, Нью-Йорк. Даже когда мы с Бабулей были в Барселоне, отправились на Робера Лепажа.

На одном из таможенных досмотров импресарио потерял свои диковинные перстни. На встречу он приехал на канареечном мопеде, в кафе вошел в шлеме, попросил воды — а очарованная официантка принесла свежий лимонад. Потому что сказано же: он производит впечатление.

— Смотри в окно, снег пошел! Это как в Cargo Moscow: май — а за окном зима и замечательный парень рассказывает тебе истории.