Автор: Егор Орлов;

Архитектор работающий в жанре спекулятивной архитектуры на грани дизайна, фикции и футурологии;

Текст впервые опубликован на архитектурном портале Architime 16.05.2016

Гуляние между фантазмом и неопределенностью

«Если бы Pac-Man повлиял на нас, когда мы были детьми,

мы бы все кружились в затемненной комнате,

жуя волшебные таблетки и слушая

повторяющуюся электронную музыку»

Маркус Бригсток

Сегодня всем нам пора вновь становиться утопистами!

Нашему поколению нужен новый язык, на котором мы с вами сможем говорить и работать с будущим. И для того, чтобы поймать, создать, сконструировать новый универсальный язык — язык будущего, актуальный именно сегодня, я предлагаю нырнуть в нашу действительность, которая сама диктует его конструкцию, рождает органику такого языка.

Сегодня всем нам пора вновь становиться утопистами!

Мутирующая повседневность меняет наши практики обитания по средству альтернативных способов взаимодействия с окружающей нас средой, изобретение которых было чем-то необходимым, так как в новом фантасмагорическом ландшафте действительности, пространстве, в котором мы теперь вынуждены обитать, действуют совершенно иные логики функционирования окружающих горожанина процессов. Для взаимодействия с такими процессами и спонтанными, сложно объяснимыми событиями необходимо конструирование альтернативных логик мышления горожанина и принятия им решений, а так же, изобретение нового языка, по средству которого, станет возможным процесс полноценного обитания в новом ландшафте города и манипуляция с его будущими трансформациями.

Настоящего не существует! Мы воспитываемся средой, в которой, закрывая на ночь глаза, на утро герой вновь купается в ее очередной мутации. Возникает вопрос — а нужно ли нам тогда вообще будущее? Существует ли оно? И как с ним работать? Это попытка поразмышлять над эволюцией утопических теорий, попытка найти ту форму и формат работы, который бы позволил взаимодействовать с будущим сегодня. Нам необходимо научиться создавать утопические прототипы заново и по иным алгоритмам. Вновь стать утопистами…

Мы живем в эпоху дигитальной повседневности, основополагающие характеристики которой описывал философ Алан Кирби, вводя термин «Цифромодернизм», теоретик культуры Роберт Самуэльс, говоря о «Автомодернизме», а так же Николя Буррио повествуя о рождении «Альтермодернизма». Черту под этими изменениями подвела статья «Notes on Metamodernism», написанная в 2010 году голландскими философами Тимотеусом Вермюленом и Робином ван дер Аккером. В ней исследователи вводят термин «Метамодернизма». Описывая его, они говорят о нем, как о «пространстве, которое одновременно ни в порядке, ни в беспорядке», как о процессе «раскачивания между энтузиазмом модернизма и постмодернестической насмешкой» [1].

Мы с Вами обитаем в пространстве культурного мутизма, ландшафте культуры «Nowbrow», описанной Джоном Сибруком. Перед нами действительность, лишившая нас привычных систем оценок происходящего. Вместо «высокого» и «низкого», культура оперирует критериями «горячего» и «холодного». Сам Джон описывает культуру, как «Шум — коллективный поток сознания, шумящий сумбур Уильяма Джеймса, обьектированная, бесформенная субстанция, в которой смешаны политика и сплетни, искусство и порнография, добродетель и деньги, слава героев и известность убийц» [2].

Вспоминая о своих недавних практиках, в потоке шума, он описывает свой опыт следующим образом «…стоя на эскалаторе, они поглядывали друг на друга, медленно погружаясь в теплую ванну поп-культуры или выходя из нее…все эти мелькания и перемещения на экранах, казалось, имели неотразимое воздействие на рецепторы мозга, который, после всех этих столетий эволюции, все еще не мог не реагировать на движение… может, он все еще охотится на мух? Следит, чтобы поблизости не было хищников?» [2].

Сидя в одной из комнат, они, вместо того, чтобы смотреть в глаза друг другу, упали взглядом в огромный и горячий экран TV. В ходе этого разговора, который, к слову сказать, больше походил на перебрасывание фраз из одного рта в другой, они листали каналы ящика. И сама органика перещелкивания, ритмика сменяемости каналов диктовала фактуру их диалога, автоматически редактировала и предлагала темы для обсуждения.

Человечество купается в ландшафте, который бесконечно мутирует. Исследователи сегодня заявляют о закате и самих медиа, говоря о том, что все мы, сами не заметив этого, живем в эпохе так называемых «новых медиа», среде «пост-медийности» и «пост-интернета», которая характерна отказом от линейности и автономности цифровых структур. Новую культуру охарактеризовал кандидат философских наук СПбГУ Михаил Степанов, описав ее, как практику «манипуляции манипуляциями» [3]. Он говорит о процессе «деавтономии медиа, который стягивает и переплетает материальное и нематериальное, эстетическое и медиальное, культурное и физическое» [3].

Медиа для него, в свою очередь, это «машины абстракций, которые не производят ненужных сцен и отходов, идущих на выброс. Их продукт — расходные материалы (которые могут и должны быть переработаны), медиальные потоки, шум, идущий от технической искренности, воспроизводящего устройства и человеческого воображения. Сегодня», — завершает Михаил Степанов, — «интернету тесно в клубке проводов и серверов, производящих нематериальные картинки, города и ландшафты. Теперь он в самих художниках, в их опыте и восприятии» [3].

Все это говорит нам о том, что мутирующие медиа превращаются в инструмент для построения новых моделей и принципов взаимодействия с окружающей средой, где логика уклоняется от своего потребителя. Она принимает разные формы и конфигурации, которые имеют свой срок пользования. Такая трансформируемость логики отражается и на самих посетителях. Она формирует быт и повседневность, культуру и этику горожан. Происходит воспитание эмоционально-сетевого общества, думающего как медиа и проживающего в среде, функционирующей, как медиа.

Кардинально изменились сами способы коммуникации. Теперь мы можем говорить о так называемом «networkism’e» — сетевой модели взаимодействия с реальностью. Этан Цукерман заявляет о наступлении коммуникативной эпохи, обитателями которой сегодня являются цифровые космополиты. Структура, сквозь которую, с одинаковой скоростью, передвигаются, как вирусы, так и сама информация. «Онлайн-пространствам нужна своя Джейн Джейкобс», — заявляет Этан [4].

В эпоху культурного мутизма и скоростных изменений, утопивших эмоционально-сетевое общество, горожанину требуется постоянная адаптации к трансформациям среды, метаморфозам процессов, режимов пользования пространствами и форматов взаимодействия, а так же осмысление постоянно сменяющихся, удивительных по своей структуре и содержанию, логик их функционирования.

Ярким примером среды, которая сформировала и воспитала нас, является опыт обитания в ландшафте офиса MTV канала, описанный Джоном Сибруком. Сидя в одной из комнат, пара коллег, вместо того, чтобы смотреть в глаза друг другу, упали взглядом в огромный и горячий экран TV. В ходе этого разговора, который, к слову сказать, больше походил на перебрасывание фраз из одного рта в другой, они листали каналы ящика. И сама органика перещелкивания, ритмика сменяемости каналов диктовала фактуру их диалога, автоматически редактировала и предлагала темы для обсуждения [2].

В эпоху культурного мутизма и скоростных изменений, утопивших эмоционально-сетевое общество, горожанину требуется постоянная адаптации к трансформациям среды, метаморфозам процессов, режимов пользования пространствами и форматов взаимодействия, а так же осмысление постоянно сменяющихся, удивительных по своей структуре и содержанию, логик их функционирования. Оперирование такими «логиками», а так же изобретение своих собственных, превращается в сложнейшую задачу.

Так, кто же эти герои, которые расскажут историю нашего будущего?

Воспитание эмоционально сетевого общества. Рождение нового языка о будущем

«Хипстер проживает жизнь, ориентируясь на развилках

опыта по бликам огней своей Мекки

(в роли которой выступает его апокалиптический оргазм)»

Норман Мейлер

Пора перестать скрывать — мы есть.

Пора перестать скрывать — мы есть

Мы целое поколение рожденное во влажном лоне эпохи новых медиа. Мы общество, привычки поведения и практики обитания которого порождены онлайновой органикой окружающей нас среды, удивительным пространством для жизни вокруг нас.

Нас называют новым «сетевым поколением», а так же именуют, как «пост-миллениалы», «iGen», «Centennials», «Plurals» или просто «якки» (Young Urban Creative). У нас на глазах мутируют существующие и рождаются не виданные ранее социальные системы, элементами конструкций которых становятся новые компоненты, такие как «богемные буржуа», «хипстеры», «белые негры», «инди-киды», «креаклы» и «яппи» (Young Urban Professional). Никто и подумать не мог, что Землю унаследуют гики, ведь так? [5].

Пространство усыпано широчайшей картотекой идентификационных моделей, в связи с чем эмоционально сетевое общество теряет свою устойчивость, обретая уникальную подвижность. Процесс постоянного самодизайна горожанина в среде неопределенного и непонятного. Идентичность становиться недостижимым результатом. Надобность в ее обретении полностью отпадает. Обществу, обитающему в такой среде, комфортно внедряться в множественные эмоциональные миры. Становятся актуальны короткие интеракции и включения в сообщества, которые появляются на короткое время, вокруг какого-то события или ситуации, а за тем, так же спонтанно, исчезают, точнее трансформируются или перетекают в последующие вариации. Горожанин более не живет в рамках одной культуры или одного сообщества. Общества и культуры больше не существует.

Идентичность становиться недостижимым результатом. Надобность в ее обретении полностью отпадает. Обществу, обитающему в такой среде, комфортно внедряться в множественные эмоциональные миры

Социологи окрестили нас поколением V (1990 года рождения) и Z (1998 года — по настоящее время), «digital native» или «цифровыми аборигенами». Мы те, кто умеет пользоваться дигитальным языком и обладает цифровым мышлением. Мы формировали свою идентичность в среде, натуральными и естественными элементами которой явились хаос, неопределенность, волатильность и комплексность. Мы смело копируем механизмы окружающей нас нестабильности и ловко пользуемся этими инструментами.

Мы поколение, которое предпочитает разговаривать символами и обмениваться эмоциональными состояниями, ставя такой способ общения в противовес любой другой языковой коммуникации, потому что считаем эмоциональный язык — языком нашего поколения. Универсальным языком. Понятным абсолютно каждому, несмотря на веру, расу, национальность и иные различия. Обмен эмоциональными состояниями сменил собою обмен информацией. Сама информация стала бесполезной.

Мы предпочитаем togetherness толерантности! Выбираем волантерство, взамен слактивизма!

Становятся актуальны короткие интеракции и включения в сообщества, которые появляются на короткое время, вокруг какого-то события или ситуации… Горожанин более не живет в рамках одной культуры или одного сообщества. Общества и культуры больше не существует

Ярким примером такого персонажа может послужить моя племянница. Когда та получила в руки диск DVD, первое, что она сделала, угадайте — прокрутила сам фильм. А затем, не спеша, с упоением, начала смотреть пост-продакшн… Черновой материал, ошибки, глюки, ляпы, то, как снимался этот фильм, интервью главных героев. Ей, девочке поколения цифровых аборигенов, не интересен оконченный культурный продукт. Она предпочитает на завтрак культурного мутанта, гибридную субстанцию, сам процесс становления продукта культуры.

В новой урбанистической экосистеме, где приватные действия совершаются в общественных пространствах, а публичные сюжеты имеют место быть в интимных сегментах ландшафта, зародились стримеры. Персонажи, которые играют в компьютерные игры, в том самый момент, когда за ними наблюдают. Стримеры получают за это донаты — вознаграждение, посланное от анонимных наблюдателей их жизни. Отдавая предпочтение потоковой, клиповой и коллективной форме коммуникации нежели приватному общению с собеседником на едине, мы выбираем нестабильный и незавершенный процесс, коллективную лепку или потоковое разложение в качестве рациона нашего ежедневного питания.

На другой стороне расположились «цифровые иммигранты» — персонажи, рожденные до цифровой революции или заставшие времена ее становления, привыкшие к не медийным способам коммуницирования и постоянно настальгующие по определенным, уже отжившим, практикам. Сегодня старшему поколению предлагается подстраиваться под привычки младшего. И это нормально. Перед нами префигуративный тип культуры, когда новое поколение учит предыдущее. Возможно это и должно было случиться. Возможно, это и есть следующий, естественный этап эволюции человечества. Очередной виток его развития. Мы — те, кто на глазах у всего мира совершает революцию в эволюции!

Сумеем ли мы говорить друг с другом через 10 лет? На что этот язык будет похож? Где он может зародиться?

Говоря о структуре такого нового языка, стоит отметить ряд составляющих его динамичную конструкцию компонентов. «Псевдодокументалистика» (mocumentary), придумывающая новые, а не документирующая существующие истории, и, размывающая грань между настоящим и выдуманным, границу, которая сегодня не так уж и важна. «Троллилинг» или «буллинг» (trolling/bulling), элементы рушащие логику ради парочки лулзов и не предлагающие ничего в замен [6]. Теперь, если мы не видим логики — полагается придумать, выдумать ее самим. Все это является новыми способами взаимодействия с окружающей нас средой, порождением которой мы и являемся.

Фантасмагоризм, стал элементом нашей устойчивой среды обитания. Изменчивый ландшафт, предлагает нам принять метаморфозы, как элемент нашей новой повседневности. Все это новая действительность, в которой нам комфортно находиться и прибывать, фланируя между сказкой и реальностью, фантазмом и воспоминанием, сюром и событием, в потоке модулируемого ситуационистского дрейфа.

Действительность, в которой нам комфортно находиться и прибывать, фланируя между сказкой и реальностью, фантазмом и воспоминанием, сюром и событием, в потоке модулируемого ситуационистского дрейфа

Эволюция утопических теорий

«В онлайн-шопинге берет вверх “менталитет пробников”,

и ты начинаешь бросать в корзину все подряд»

Джон Сибрук

Все это говорит нам о том, что существующие утопические методологии, на основе которых были выстроены прототипы утопий прошлого, не только не способны работать со всеми теми изменениями, которые протекают в современном мутирующем цифровом ландшафте, но и тем более вступать во взаимодействие с последствиями тенденций, что еще только спровоцируют новые трансформации в будущем. А значит, на основе таких утопических методологий сегодня невозможно моделирование экспериментальных прототипов городов будущего. Нужны альтернативные инструменты и способы работы с завтрашним днем. Сегодня мы не имеет даже языка, посредству которого, было бы возможно взаимодействие с будущим, описание и оперирование его процессами. Будущее сегодня приобрело новую фактуру, обзавелось иными формами и конфигурациями своих систем, работать с которыми невозможно, используя средства и инструменты утопического моделирования прошлого.

Будущее сегодня приобрело новую фактуру, обзавелось иными формами и конфигурациями своих систем, работать с которыми невозможно, используя средства и инструменты утопического моделирования прошлого

Удивительные литературно-художественные произведения, посредству которых Айзек Азимов создавал целые урбанистические миры; лирические, на грани сюрреализма, манифесты Мельникова, рождающие новую повседневность; графические полотна Чернихова, где тот искал будущее посредству композиционных систем и конфигураций или же организационные модели Питера Кука, что представляли из себя сценарии развитие города, как единой комплексной и динамичной системы, сегодня не смогут вновь стать языками, на которых возможно бы было работать с утопиями.

Именно поэтому, актуальнейшей задачей на сегодняшний, день для архитектуры, и урбанистики, в целом, является выработка новой утопической методологии, которая бы предложила нам иные способы моделирования экспериментальных прототипов, обладала бы отличной от прежней органикой и структурой, альтернативными конструкциями повествования, а так же заявляла бы иные задачи перед исследователем, в отличие от тех, которые были поставлены перед утопистами прошлого.

Итак, основополагающей функцией утопии сегодня становится не предугадывание, предсказывание будущего, а экспериментирование и спекулирование на ним. Теперь она оперирует на грани дизайна, фикции и футурологии, моделирует гипотетические прототипы будущего, взамен предлагаемых ранее статичных конфигураций форсайтовских теорий или идеальных моделей городов будущего. Рождается новое направление в урбанистике — спекулятивная утопия, продуктом которой являются экспериментальные ландшафты и гипотетические урбанистические экосистемы. Теперь мы не предсказываем будущее, а моделируем его. Сегодня нам не интересно создавать один его вариант, который точно и непременно сбудется, вместо этого мы моделируем огромное количество сценариев и сюжетов, ценность которых не в их правдоподобности, а в широте их потенциальных возможностей.

Основополагающей функцией утопии сегодня становится не предугадывание, предсказывание будущего, а экспериментирование и спекулирование на ним. Теперь она оперирует на грани дизайна, фикции и футурологии, моделирует гипотетические прототипы будущего, взамен предлагаемых ранее статичных конфигураций форсайтовских теорий или идеальных моделей городов будущего

Ярким примером проекта выполненного в новом жанре, является работа молодого архитектора Ника Эйлиаса (Nick Elias) «Город Винни-Пуха» («Poohtown»), который предлагает нам вернуться в прошлое Англии, для того, чтобы смоделировать там альтернативный ландшафт действительности. А именно, он предлагает нам порассуждать над тем, что, если Великоблитания развивалась бы не по законам послевоенного времени, а по законам счастья, выписанных из книги Алана Милна «Винни-Пух». Далее, в этой гипотетической урбанистической экосистеме автор создает общественные пространства, уникальные типологии жилья, магазинов, библиотек и других причудливых элементов мегаполиса, который живет по законам одноименной сказки.

Рождается новое направление в урбанистике — спекулятивная утопия, продуктом которой являются экспериментальные ландшафты и гипотетические урбанистические экосистемы. Теперь мы не предсказываем будущее, а моделируем его

И совершенно не важно, что такая урбанистическая экосистема никогда не существовала и существовать не будет. Ее ценность совершенно не в этом. Она в другом. Именно такой, особый тип мышления, принцип работы с будущим, рождает новые способы для создания устойчивых систем и моделей нашего обитания. Спекулятивная утопия позволяет нам расширять диапазон инструментов, используя которые мы может создавать вымышленные сюжеты и истории. Мы, утописты, сегодня, охотимся не за случившимся, а за предполагаемым прошлым.

Спекулятивная утопия позволяет нам расширять диапазон инструментов, используя которые мы может создавать вымышленные сюжеты и истории. Мы, утописты, сегодня, охотимся не за случившимся, а за предполагаемым прошлым

Для чего это нужно? А чем вообще он говорит? А вот о чем.

Далее, уже в этих самых историях, интимных лабораториях, мы можем тестировать то, что нельзя проверить в привычной реальности, которая ограничивала бы возможности в отношении нашего эксперимента. Она не позволила бы нам рассмотреть создаваемый нами прототип со всех сторон, ситуациях и сюжетах. Ведь, возможно случится так, что именно в одной из таких причудливых историй, наш подопытный раскроет свои скрытые качества, о которых мы даже себе представить, вообразить не могли!

Процесс спекулирования над будущем, тем самым, нацелен на то, чтобы сбивать своего посетителя с толку, погружая его в привычную ему действительность; сооружать сюрреалистический трип; выдумывать череду неопределенностей и фантазмов; окончательно, казалось бы, разрушать логику происходящего, а на деле, предлагая универсальную органику, фактуру среды для экспериментов, расширять диапазон инструментария и апробировать различные модели и системы, тестировать которые было бы невозможно иным способом, а сгенерированные таким образом принципы и алгоритмы найти как-либо иначе.

Процесс спекулирования над будущем, тем самым, нацелен на то, чтобы сбивать своего посетителя с толку, погружая его в привычную ему действительность; сооружать сюрреалистический трип; выдумывать череду неопределенностей и фантазмов; окончательно, казалось бы, разрушать логику происходящего, а на деле, предлагая универсальную органику, фактуру среды для экспериментов, расширять диапазон инструментария и апробировать различные модели и системы, тестировать которые было бы невозможно иным способом, а сгенерированные таким образом принципы и алгоритмы найти как-либо иначе

Таким образом, одной из задач спекулятивной утопии является прототипирование. Создание многочисленных сценариев, вместо одной единственной статичной идеальной модели будущего. Спекулятивная утопия оперирует над теми сценариями будущего, которые исследователь хотел бы приблизить, и отстраняется от тех, которые ему менее интересны. В этом отношении исследователь вновь становится художником, используя инструменты воображения и интуиции, которыми он умело пользуется, для последующей работы над прототипами.

Своей формой и структурой спекулятивная утопия заставляет уходить от предсказуемых или окончательных решений, предлагая взамен искать варианты и работать над их последствиями.

Спекулятивная утопия — это мысленный эксперимент, наука, которая учит думать над будущем, а не предсказывать его. Сегодня это новый язык, язык, на котором эмоционально-сетевое поколение говорит о завтрашнем дне!

И это поколение мы с вами. Мы те, кто были рождены новой реальностью, состоящей из нескончаемых приступов фантазмов и неопределенностей. Мы те, кто говорит на совершенно новом языке о нашем будущем.

Спекулятивная утопия — это мысленный эксперимент, наука, которая учит думать над будущем, а не предсказывать его. Сегодня это новый язык, язык, на котором эмоционально-сетевое поколение говорит о завтрашнем дне!

Языке спекулятивной утопии!

Список литературы:

1. Timotheus Vermeulen and Robin van den Akker. Notes on metamodernism // [Электронный ресурс] URL: http://metamodernizm.ru/notes-on-metamodernism

2. Джон Сибрук. Nowbrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры. — М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013. — 240с.

3. Михаил Степанов. Интернет вечен как идея // [Электронный ресурс] URL: http://2.offsome.ru/stepanov

4. Этан Цукерман. Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникационную эпоху. — М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2015. — 336с.

5. Дэвид Брукс. Бобо в раю: откуда берется новая элита. — М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013. — 296с.

6. Уитни Филлипс. Трололо. Нельзя просто так взять и выпустить книгу про троллинг. — М.: Альпина Паблишер, 2016. — 296с.

Автор: Егор Орлов;

Москва, Россия, e-mail: egororlovrus@gmail.com