Джеймз Стивенз (1880–1950) — ирландский прозаик, поэт и радиоведущий «Би-би-си», классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор ирландской языковой традиции. Стивенз подарил нам пять романов (всего один переведен на русский — «Горшок золота», 1912), три авторских сборника сказок, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стиль Стивенза не спутаешь ни с чьим другим: он ироничен, невероятно богат и щедр — и пронизан бездонной ирландской историей и музыкой языка. Стивенз близко дружил с великим Джорджем У. Расселлом, а Джеймз Джойс вообще звал Стивенза писать вместе «Finnegans Wake» (но в итоге справился сам). Джеймз Стивенз в целом скорее из «когорты Джойса» — яркий смелый модернист, умный наблюдательный сатирик, лирический поэт — но его приверженность ирландской литературной традиции, глубокое знание языка и сильное национальное чувство создали для него уникальное место в ирландской и мировой литературе ХХ века.

«Ирландские чудные сказания» (1920) — сборник из десяти ирландских средневековых текстов в переосмыслении Стивенза. В коллекцию попали преимущественно истории из фенийского цикла, но не только. Настоящий ценитель и хранитель древних голосов своего народа, Стивенз бережно и при этом живо и искрометно переложил эти фантасмагории на более понятный нам современный язык, сохранив поэзию устной разговорной речи, какую, наверное, слышали ирландские холмы в незапамятные времена. Эта книга — приключение в недостижимой ныне действительности богов, королей и героев, которая когда-то была нам, теперь обычным людям, родной.

Проект «Скрытое золото XX века» последние дни собирает на издание «Сказаний» — и еще двух книг неизвестной русскоязычному читателю классики прошедшего столетия. До 11 марта еще можно поучаствовать.

А 19 марта в Москве, в Культурном центре ЗИЛ, состоится лекция куратора проекта, переводчицы Шаши Мартыновой — «Внутренняя Ирландия» (в рамках Недели Ирландии).

9 цитат из «Ирландских чудных сказаний»

И лишь несокрушимое сердце лосося способно эту муку снести до конца. Звон рек Ирландии, что мчат к морю, донесся до меня — в моей последней онемелой попытке: любовь к Ирландии повлекла меня дальше, боги рек шли ко мне по белым витым бурунам, и я наконец, наконец-то покинул море; улегся в пресной воде в расщелине камня, изможденный, на три четверти мертвый, непобедимый.

*

Долго стоял я, звеня железным копытом по камню и изучая все вокруг нюхом. Любой ветерок, что прилетал справа или слева, нес мне сказанье. Ветер принес мне вонь волка, и от духа его я насторожился, затопал. Примчал мне ветер и дух моего народа, и от духа его я взревел. О как громок, ясен и мил был голос великого оленя! Как легко полетело любовное посланье мое. С какой радостью услышал я ответный зов. С каким восторгом мчал я, и мчал, и мчал — невесомый, как птичье перо, могучий, как буря, неутомимый, как море.

*

— Музыка происходящего — вот что есть лучшая музыка в мире.

Любил он «происходящее» и ни на волос не избегал его; и в тот раз тому, что происходило, он позволял происходить, пусть соперником и повелителем был ему сам король.

*

Мы мудреем, задавая вопросы, и даже если не получаем ответа, мудреем все равно: у складного вопроса ответ едет на закорках, как раковина у улитки. Финн задавал каждый вопрос, какой только приходил на ум, а его наставник — поэт и почтенный человек — на все отвечал, и не в меру терпения своего, ибо терпение его было безмерно, а в меру способностей.

— Почему живешь ты на берегу реки? — Таков был первый вопрос.

— Потому что стих есть откровение, и лишь у кромки бегущей воды поэзия открывается уму.

— Сколько ты здесь? — Следующий вопрос.

— Семь лет, — ответил поэт.

— Долгое это время, — задумчиво произнес Финн.

— Ради стиха я бы ждал и вдвое дольше, — сказал невозмутимый бард.

— Наловил ли хороших стихов? — спросил Финн.

— Наловил тех, каким гожусь, — ответил добрый учитель. — Никому не по силам поймать больше этого, ибо готовность человека — мера его.

*

Знание, можно сказать, выше волшебства и искать его следует пуще. Вполне можно увидеть, что происходит, и при этом не знать, что́ впереди, ибо если виде́ние есть вера, это не значит, что видение или верование есть знание. Многие способны видеть предмет и верить в него, но знать о нем так же мало, как человек, что не способен ни на то, ни на другое.

*

Минул долгий полет безмолвной ночи, мгновение за мгновением в медлительной последовательности, и не было в ней перемен, а значит, не было времени; не было прошлого и будущего, лишь одуряющее, бесконечное нынешнее, что едва ли не уничтоженье сознания.

*

Есть люди, которые нисколько не любят собак — обычно это женщины, — но в этом рассказе есть мужчина, не любивший собак. Хуже того, он их на дух не переносил. Лишь завидит — сразу чернеет лицом и давай швырять в них камнями, пока не прогонит с глаз долой. Но Сила, что хранит все живое, наградила того человека косоглазием, и поэтому он вечно промахивался.

*

В первом бою триста людей из Лохланна полегло, но в следующей битве Олгарг Мор сражался нечестно, ибо выпустил из своего шатра ядовитых овец, они напали на людей Улада и убили их девять сотен.

Такое жуткое было убийство, учиненное теми овцами, и такой они ужас посеяли, что никто не мог перед ними устоять, но по великой удаче был рядом лес, и люди Улада, воины, королевичи и колесничие вынуждены были влезть на деревья, и расселись они на ветвях, словно могучие птицы, пока ядовитые овцы бродили внизу, угрожающе блеяли и рыли землю.

*

— А вот с чего, драгоценность моя, — ответил Дермод, — наши умы потрясены, когда видим мы, что женщина способна направить корову на пастбище, ибо вечно кажется нам, будто править они не очень умеют.

Крихинь впитал наставление, будто губка, и усвоил его стремительно.

— Думаю, справедливо сказано, — согласился он.

— Но, — продолжил Дермод, — когда видим мы женщину, что правит колесницей о двух лошадях, изумляемся пуще.

Когда устройство чего бы то ни было нам объяснили, нас оно увлекает, и Крихинь, получив наставление, поразился, как сам король.

— И вправду же, — вымолвил он, — эта женщина правит двумя лошадьми.

— Ты не увидел этого сразу? — спросил повелитель с добродушным злорадством.

— Увидел, но не заметил, — признался юнец.

— Далее, — продолжил король, — когда видим мы женщину вдали от дома, в нас возникает догадка: ты и видел, и замечал, что женщины — домоседки, а дом без женщины или женщина без дома — предметы несовершенные, и, хотя наблюдаемы они лишь вполовину, примечательны вдвойне.

— Нет никаких в том сомнений, — отозвался королевич, хмуря чело в терзаниях мысли.

— Спросим у этой женщины сведения о ней самой, — решительно заявил король.

— Так и поступим, — согласился его спутник.

— Королевское величество применяет слова «мы» и «нам», когда говорит о своем королевском величестве, — оговорился Дермод, — но королевичи, пока еще не правящие землями, говоря о себе, обязаны применять другие фигуры речи.

— Я очень не вдумчив, — смиренно признал Крихинь.

Перевод Шаши Мартыновой