Дмитрий Терешков рассуждает об украинской комедии, сравнивая ее с надувным игрушечным молотком. Текст впервые опубликован на АМЕБА.

Мы видели шоу Comedy Central и знаем, как сильно американские шутки отличаются от шуток украинских комиков. Западный юмор грубый и неполиткорректный, даже если речь идет о добром телевизионном шоу. Страшно представить, как выглядит недоброе комедийное шоу в какой-нибудь Америке.

Западный юмор грубый и неполиткорректный, даже если речь идет о добром телевизионном шоу.

Когда англичанин Джимми Карр шутит со сцены об изнасиловании детей, несколько тысяч зрителей взрываются смехом. Никого не тошнит на передние ряды, никто не выбегает из зала в истерике. Американец Энтони Джесельник шутит о четвертой стадии рака. Причем не где-то в клубе, а из телевизора. И это тоже провоцирует смех. А еще есть еврейка Сара Сильверман, которая особенно «любит» холокост. Тоже, разумеется, ноль сочувствия, максимум жести.

Когда я смотрю такие шоу, невольно представляю их себе на украинском телевидении. На «1+1», например, вместо «95-квартала». Да, если бы такой юмор не спровоцировал массовые беспорядки, то уж точно нанес бы урон психическому здоровью большей части страны. Хотя казалось бы, если американцы шутят об ожирении, о черных, о террористах-школьниках, об онкологии и 9\11, почему мы не можем шутить в таком же духе о геноциде и Чернобыле, о коррупции и солдатах АТО?

А не можем мы потому, что возлагаем на комедию сугубо рекреационную функцию. Мы желаем от души поржать — и точка. В то время, как общество западное осознает комедию в первую очередь через функцию социальную. Иными словами, для украинца юмор — надувной игрушечный молоток. Для американца — тяжелый стальной топор.

Для украинца юмор — надувной игрушечный молоток. Для американца — тяжелый стальной топор.

Украинский комик возомнивший из себя дровосека непременно столкнется с упреками типа «как ты можешь шутить о таком?». В нашем обществе есть много «такого», о чем шутить не принято. Тот же геноцид или Чернобыль. Или религия. Страшно представить шутку про солдата АТО. Хотя казалось бы, даже самая грубая, самая обидная в мире шутка про солдата АТО — это ничто в сравнении с реальным положением дел в зоне боевых действий, как шутка про рак — ничто в сравнении с карциномой четвертой стадии. Где-то по-умолчанию понятно, что не из–за шуток люди прибегают к химиотерапии, не шутки метастазируют в головной мозг, что ни одна насмешка над пидорком не сравнится в части деструктивного эффекта с реальной гомофобией.

Даже самая грубая, самая обидная в мире шутка про солдата АТО — это ничто в сравнении с реальным положением дел в зоне боевых действий.

Если западный комик самым грязным образом шутит о педофилии, его аудитория знает наверняка — ни один ребенок в мире от этих шуток не пострадает. Комик может сколько угодно убивать детей в своих шутках, но умирать они будут не поэтому. А потому что в государственном бюджете нет места для их лейкемии. Западный зритель это хорошо чувствует. Комик на сцене, что бы он ни говорил, останется комиком. Всем очевидно, что он не пойдет после шоу реализовывать сценарий каждой своей грязной шутки. Поэтому он не рискует стать в один ряд с преступником после того, как в устной форме по-своему сожжет миллионы евреев. Он не превратится во врага. В черные списки не попадет. Потому что убить и шутить об убийствах — не одно и тоже.

Комик может сколько угодно убивать детей в своих шутках, но умирать они будут не поэтому.

Нам нужно научиться мыслить таким образом. Только тогда мы поймем, что хороший комик — это хирург широкого профиля, который вскрывает гнойники. Образованное общество ассистирует хирургу, подает салфетки, промывает рану. А дикое общество теряет сознание при виде крови, а когда приходит в себя, выбегает из операционной с требованием наказать хирурга.

Нам сегодня важно пересмотреть свое отношение к функции юмора. Мы упускаем много возможностей, которые дает нам шутка. Вместо того чтобы влиять на реальность, корректировать ее, мы шутим о том, чего нет по-настоящему, о том, что нереально. Вся украинская комедийная махина сегодня построена на высосанных из пальца, искусственно выращенных образах политиков, на скучных стереотипах о быте нации, ментальности и пьяном куме. Украинские скетчкомы не выходят за рамки кухни якобы усредненной, но в реальности несуществующей семьи. Все это не имеет никакого отношения к реальности. Такая украинская комедия — симулякр и пряник. Западная — инструмент.

Вместо того чтобы влиять на реальность, корректировать ее, мы шутим о том, чего нет по-настоящему, о том, что нереально.

Когда на юмор возлагается не только развлекательная функция, но и функция социальной критики, комедия приобретает горечь и остроту. Это не значит, что она становится хуже или лучше. Это значит, что она становится сильнее. Она дискомфортна. Она, как пощечина, которую отвешивает прохожий, когда вы, теряя сознание, падаете у его ног. Хороший комик, стоя на сцене, раздает пощечины сразу нескольким тысячам людей. Многократно и захватывающе. Хороший комик раздражает и царапает, но удерживает внимание публики до конца.

И я так хочу. Хочу, чтобы украинская комедия стала активированным углем для мозга.