ДОМ

Дому исполняется 20 лет. С годами мое уважение к этому месту растет.

«Это намоленное место. А это важно. Вспоминаю, разговаривали в Познани с парнями из местного клуба, они хвалились тем, что их коврик был пропитан слюной всех больших авангардных музыкантов (при игре на духовых в инструменте накапливается слюна, которую сливают на пол между номерами). Правда, Эван Паркер попросил последний раз коврик убрать, т.к. он мешал звуку его трубы.»

Для Москвы Дом это практически единственная международная площадка с историей, где еще можно услышать музыку, сделанную не по лекалам популярной. Премьеры современных академических композиторов; этническая музыка Ирана; единственный большой концерт некогда звезды аутсайдерского бард-соула; неидиоматическая импровизация; нео-панк маргиналы, голышом разбивающие унитазы; играющие только на советских синтезаторах, скрывающие свое лицо за балаклавами на публике; кумиры поколений андеграундной музыки; те, кому больше негде играть; те, кто не играл 10 лет и выйдя на сцену срывает овации; те, кого мечтал когда-нибудь услышать; те, кого больше никогда не услышишь живьем.

Это совершенно другое измерение, пласты музыкальной эстетики, которые большинство людей не поймет и не захочет понимать до конца жизни. На концерт, который для тебя может быть событием пяти лет, приходят сто пятьдесят человек на многомиллионный город. Где все остальные люди, какую музыку они слушают? В каком мире они живут? Изнутри эти вопросы звучат весомее, чем обвинения извне во вторичности и надуманности. Если человек не задавался всерьез вопросом, что такое музыкальное; если он не может воспринять его более свободным, чем через заученные с детства формы; если в самом вопросе о музыкальном он не видит необходимость создания и трагедию пустоты, то спорить нелепо, и для него нужно писать другие тексты. (какие?)

Старушки рядом со мной в поезде разговаривают все время, пока я пишу репортаж. Они сцепились в симбиозе ритмо-звуковых паттернов. Раз в двадцать секунд ведущий меняется, поддакивание начинается примерно за три-четыре секунды до этого и, нарастая по частоте и громкости, разрешается в одновременном умолкании одной бабушки и старте новой истории. При этом нет зазора между историями, в чем, как мне кажется, видно явное требование формы: коллажирование охов, смежных историй и промежуточных выводов идет внахлыст, так, чтобы процесс симбиотического говорения не останавливался ни на секунду, потому что обратное означало бы выныривание из das Man в пустоту и одиночество, в остальное время преследующее их. Общая композиция достаточно скучная, иногда подходит пьяный сосед из соседнего купе, который пытается заговорить с ними, тогда они грубо отшучиваются, при этом глядя только друг на друга, и замолкают в ожидании его ухода. То есть течение патоки слов испытывает стресс, от которого исполнители теряют контакт с материалом. Из этого становится ясным, что материалом является именно тавтологический потенциал их речевых инструментов, но никак не живые ситуации и люди.

(Здесь возникает некоторое недоверие к автору, пишущему как самодовольный сноб.)

Но если материалом выбирается другое (что?) и с этим материалом человек работает сознательно и искренне, имея многолетний опыт и желание, то он может открывать завесу над загадкой музыки. Хотя бы на время пары минут концерта раз в несколько месяцев. За эти редкие минуты я и люблю и уважаю Дом, который почему-то до сих пор существует.

ПЕРВОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

Никогда не думал, что услышу его вживую, с «доставкой на дом» в прямом и переносном смысле. За это большое спасибо Кириллу Полонскому, героически привозящему в Москву музыкантов, концерты которых не окупаются или окупаются с трудом. Концерты которых для некоторых бывших обитателей московских общежитий двухтысячных являются открытием форточки в сказочные миры пиратских дисков с Горбушки, по сути сформировавших их музыкальные вкусы.

Я бы хотел видеть Кондо зверем, который восстает из мрака пороков мегаполиса. (Позже эта интуиция подтвердится в интервью.)

Очевидно, это японская музыка. (как ее описать, если это очевидно?)

Видимо, ключевым в музыке является доверие. (да?)

Он вполне качественно создает постапокалиптические ландшафты с плавными мелодическими линиями внутри картошечного рыхлого баса родом из хип-хопа восьмидесятых. Если сравнить с Ki-Oku, то его новая музыка под бит предстает в невыгодном свете — новаторство ушло, утонченная выверенность ушла, остался добродушный монстр, который играет только на своей давно найденной лужайке по своим прикипевшим правилам.

В отличие от Отомо Йошихиде, Кондо пьет и курит. (зачем это здесь?)

Сосед слева с появлением бита сразу стал акцентированно вторить ему головой. Я так не могу. Получается, я не слышу адресное послание целевой аудитории.

Поскорей бы антракт, и он сыграл бы что-то более интересное. Музыка не содержит достаточно интересной истории, чтобы ее долго слушать. Пресновато.

Следить за техникой? Но простой анализ соотношения дрона и эмбиента и живой импровизации показывает, что все именно для эмбиента, то есть атмосферы. Но это не атмосфера Москвы. Это выдуманная атмосфера японского Sci-Fi.

Сосед справа изучает этикетку (эстетику) пива. Музыка при этом очень громкая, резкая, насыщенная. Зачем он пришел?

Звук не только старый, но и грязный. (Странный контраст с его интервью (ниже), в котором он на голубом глазу утверждает, что Space music это музыка 21 века, будто опоздав на 50 лет, забывая Колтрейна и Сан Ра)

Она пришла, я боялся его спросить, развелись они или нет — не развелись. (зачем это здесь? просто я рад.)

«Это тот человек, с которого началась моя любовь к джазу! Его альбом Ki-Oku просто снес мне башку! Я понял, что есть что-то еще кроме электроники.»

Зачем подходить к этому человеку и разговаривать с ним. Ну и что, что вам нравится один и тот же альбом. Это никак вас не связывает. Раньше я думал иначе. Раньше я искал кружок по интересам. Неясно, кому это нужно и зачем. Молодые пытаются ухватиться за дух своего и нового в знакомствах и обсуждениях, хотя на поверку это общение оказывается скорее эмоциональной поддержкой и защитой от разочарования.

После концерта на выходе из метро у меня отказали ноги. Я добирался до дома час небольшими шажками с длинными остановками. Когда останавливаешься, то наступает некоторое умиротворение, сиюминутные заботы пропадают, течение мыслей наконец становится плавным и подконтрольным, ты понимаешь, что тебе практически ничего не нужно и нету целей, которые заставили бы тебя прямо сейчас сдвинуться с места. Психофизическое. В одном медицинском ролике на ютубе я видел человека с серьезным диагнозом, который даже не утруждал себя отвечать на вопросы психиатра, это еще более глубокое погружение. Я просто знаю, что он все слышал, но вопросы казались ему совсем лишними и неясно что определяющими в его бытии. Все из–за уныния и поломанных механизмов связи с внутренним. Потому что не с кем было поделиться жизнью после концерта, потому что концерт оказался не освобождением, а еще одним событием в череде не очень сильно что-то меняющих. А я и не знал, что это все внутри происходило. Одна знакомая встретилась в фойе, после пары фраз я пошел в зал, потом я ее не видел, оказалось, что она специально приходила перед началом, чтобы пообщаться с кем-нибудь, ведь денег на билет у нее не было. Мы пересекаемся раз в полгода. Последний раз она рассказывала, что думает расстаться с молодым человеком, потому что он мешает ее творческой свободе. Сегодня она была одна. Когда пытаешься заставить себя двигать ноги, то они идут, но уродливо дрыгаются в конце шага, спина выгибается у основания и становишься похож на горбуна-урода с врожденным рахитом. Таким образом внутреннее отказывается подчиняться тому, что знает заранее.

«Он вначале выдавал нутряк. Тяжело старичку вытягивать нутро весь концерт. Потом началась хорошая дискотека.»

ВТОРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

Вторая половина более спокойная, с большим присутствием соло. Подготовленная подложка тоже присутствует и вызывает забавный ностальгический эффект:

«— Это Макарена?

— А до этого был Шаинский.»

Шаинский мне понравился, а вот Макарену он по-настоящему не поставил. Я играл ее в голове и это было смелое звучание. Действительно коллаж. Это бы подняло градус печали в его музыке. Но он же никогда не поставит Макарену. Кстати, почему?…

Он продает на концертах свою аутентичную сцепку с некоторыми музыкальными пространствами. Т.е. он сталкер в самим им придуманной зоне. Пора бы уже придумать другие образы, или развить этот.

Бит этот грязный родом из прокуренных подпольных концертов. (Если эту музыку он играет на своих выступлениях для сил природы, то как природа его понимает, остается неясным).

«Оооуу!» — кто-то кричит в небольшой паузе. (Т.е. этого хватает по крайней мере людям.)

Он ставит незатейливые безэмоциональные мелодии в стиле андеграундной клубной музыки 90х, без гламура, но и без изысков, и накладывает на нее свою импровизацию на тех же нотах. Получается нечто среднее между отчаянной грустью и праздничными хлопушками из дома престарелых в муравьиных шапочках продиджи. В промежутках он играет просто соло, которое мне нравится — он точен, лаконичен и не вихляется в стороны от найденной интонации. Жалко только, что он постоянно хватается за костыли в виде дарк эмбиента. И в виде саундтрека к фильму Commando (видимо, саундтрек был неплохой, запоминающийся, четкий по атмосфере, раз запомнился). Этот саундтрек дает ему возможность передохнуть и играть на его скелете, но выходит странной аллюзией на эстетику трешевых B-movie.

Наконец Кондо погружается достаточно глубоко. К концу второго отделения становится интересно плавать в его мирах и наблюдать в иллюминатор сумеречных чудовищ. Он сумел создать не только пространство, но и заселить его существами и дал им дыхание. Когда он берет резкие звуки в особой технике полукрика в мундштук, которую до этого не использовал, то пространство никак не меняется. Оно достаточно окрепло, чтобы вместить в себя разнообразных тварей с контрастирующими повадками. Именно поэтому общий дрон становится интересно слушать — он приобретает четкую роль внутри музыки и соло начинает играть без опоры на дрон, но наоборот, наполняя дрон смыслом. Это очень редко встречается, и этим он задает некоторую планку мастерства. Эту же планку на концерте в Москве взял Отомо Йошихиде. Т.е. чувствуется, что это японская школа. У европейцев я не замечал таких демиургических наклонностей.

Перед последним номером он случайно кашляет в ревер. Я даже вначале подумал, что специально, настолько это было свежо и круто. Скажете, так недолго до пердежа в микрофон? Все–таки, это совсем другое. Старик музыкант кашляет в микрофон, звук отдается эхом, начиная его последний трек. Здесь даже не блюзовая романтика или отсутствие гламура, а неподдельная и яркая музыкальность самого звука, который смог раскрыться именно в этом качестве, потому что прежде исполненная музыка и зал не вымыли пространство возможного, но подготовили его.

Он заканчивает очень зло, очень громко, вызывающе. Одно из лучших окончаний сетов, что я слышал. Три секунды звука которые стоили получаса игры. В этот момент очень ярко видна разница между музыкой и профанацией. Между «погружением в атмосферу», в которой ты аморфно пребываешь, радуясь спецэффектам в вязкой пустоте, и прямым музыкальным жестом, усилием вырывающим тебя из «погружения» в серьезную работу над собой.

«Послушай Скрябина, Поэма Экстаза и Прометей. Тебе понравится.»

ИНТЕРВЬЮ

Q. Toshinori-san, do you feel that your collaboration with DJ Krush on Ki-Oku was something exceptional?

A. I always do very good music.

Q. Yes?

A. Why not?

Q. Would to play with Otomo Yoshihide?

A. No. Not interesting to me.

Q. Why?

A. I’ve heard his guitar playing. I believe he is not so good at rhythm. There should be rhythm, there should be groove.

Q. Can you describe a distinction between sound and music?

A. Three elements of music are rhythm, harmony, melody. But more important element is tone, sound. Like previously there was classical music with violin. After that trumpet came in in jazz, after that — electric guitar in rock. The difference between violin, trumpet and guitar is — sound.

Q. When you create this sound today, do you feel that it is a modern cutting-edge sound?

A. I want to make 21 century music. Some stupid musicians still play rock, jazz. All I try to make is this century music.

Q. Do you put any message into your music?

A. Nature, spirit, technology.

Q. Is it a positive message for people?

A. Music is not only for fucking stupid people, I play for nature. In ancient times when people started to play music, do you think they played only for human beings? No. They played for stars, etc. Last century music became very narrow — just play in a city for people.

Q. So what is this music for nature about?

A. I call it space music.

Q. Sometimes it feels like gloomy. Is it for purpose?

A. Yes, like you know in the space there is black matter.

Q. So not very humane?

A. I hate humanism. Human being is not the best existence. Different kinds of trees — they are better than human beings. Because think of human beings, what are we doing. We are stealing from our mother’s pocket always: oil, etc. We never give something to Earth — “thank you, my mother Earth”. This means our human beings are still kids. When you got adult, you start giving your mother some money, but this is not what human beings do. I think we are making suicide. Music is also making suicide.

Q. Yes, your music is not so joyful.

A. What does it mean joy? Stupid kind of thing.

Q. Is it hard for you to play well? Is it a challenge for you to play a gig good?

A. I’ve been playing for nature for 25 years. My main thing is playing my electric trumpet for the nature not in the city not for human beings.

Q. Is it hard for you to play well? Is it a challenge for you to play a gig good?

A. No, I enjoy playing. I don’t care I play good or not, because it is always good. That is stupid.

Q. OK, Thank you!