Умер гениальный музыкант. Спилили любимую лель на даче в Комарово, — тихо и горько рассказывал свои новости. Да он сам и есть сказочный Лель русской музыки. Последний перфоманс питерского ангелического существа был устроен клубом 418 в ЦДК. Там, на Зубовской, в кубическом пространстве и времени 04.04.16, где всё хорошо — и коктейли, и запечённые креветки королевские. Андеграунд неизбежно становится буржуазен, но это был королевский подарок — Олег Каравайчук. После фильма «Олег и редкие искусства» испанца Андреса Дуке, после фортепианно-метафизического шоу в буфете был контакт. Олег Николаевич подошёл и спросил — не скучно вам? Рука ощутила горячее пожатие крепкой 88-летней птичьей лапки, голова моя пробормотала — абсолютно не скучно. Ярко-синий, цепкий взгляд по-детски, доверчиво обещал — многое ещё интересно, поживу ещё. Накатывает тоска от смерти таких людей, очень их мало, свободных.

Абсолютно не скучный человек, ибо удивлял в каждый момент своего присутствия. А вот на его фоне любое окружение кажется безмерно скучным, и сам себе становишься скучен. Говорят, не пускал 40 лет никого за порог своей избушки в Комарово. Наверное, это что-то вроде жилища анахорета Эрика Сати — растрескавшиеся доски пола, пачки нотных листов, покрытые двадцатилетним слоем пыли, чириканье залетевшего воробья… Да не нужны ему были ноты, ибо он и есть главный импровизатор музыкальной эпохи. Вся гениальная музыка для фильмов писалась им за раз, как будто прямо во время выступления в каком-нибудь тесном питерском клубе. За этот дар его обожал Сергей Курёхин. Несколько ударов ладоней, ставшими плетьми, по клавишам рояля — и тема свёрстана. Этот маленький, невесомый, птицеобразный человек выглядел титаном, когда сидел с мешком на голове или лежал за роялем. Что ему какое-то там КГБ? Но почему так, я понял, наблюдая за игрой с расстояния полуметра. Это всё из–за рук, превращающихся в нечто иное, гигантское — правая в компьютерный двоичный код, в абсолютную пиксельную точность, левая — в хлыст, или оружие мастера вин чун, способное разнести рояль вдребезги.

По тщательно продуманной Каравайчуком теории не мозг думает, не разум, а простая кость головы. Даосское неделание во всей красе. Он думает не совсем человечески. Может со стороны увидеть в себе марсианина, вселившегося в тело-скафандр землянина. А для землянина главное что? Правильно, слизистая. Слизистые оболочки правят планетой. В фильме он играет на рояле Екатерины и совершенно по-детски чувствует себя защищённым влагалищем царицы. Потому что нащупывает нити, нади, волокно вибраций мира. Потому что никогда не открывает глаз. Потому что спит на полу в роскошных отелях и старой дачке в Комарово. Потому что гений.

В трёхчасовом витиеватом разговоре со стайкой журналистов, преисполненном неожиданных ассоциаций, он пытался донести беспокойство, жалость к девушкам, деточкам, молодым-но-глупым. Нельзя спать на поролоне, что же вы делаете, ваши позвонки станут поролоновые, выпускники консерватории мучаются остеохандрозом, а я как новенький, спина как струна, я балерина. Нефть всю вычерпали, а это альвеолы земли, она дышит и поэтому музыка. Исполнение новой вещи никак не могло произойти по плану. Все упрашивали: и Камбурова просила, и Соловьёв-режиссер, и Ксения Раппопорт, и тройка финансистов, и пяток продюсеров, и десяток деятелей искусств хором. Ни в какую — капризничал и обвинял резидентов клуба 418 в изнасиловании. Каравайчук — мимоза, на любое давление, прикосновение реагирует уходом в себя, выходом из окружения, бегством в комаровское деревянное убежище, утопающее в гигантских лопухах. В ЦДК все видели феномен — одновременно с секундным бегством от вопросов происходит инициация мысли.

Олег Каравайчук — неоценённый, неоценимый импровизатор парадоксальной мысли. Но если серьёзно изучить всё, высказанное им внезапно, обнаружится соответствие, перекличка с острыми мыслителями любых времён. Обнаружится оригинальная и серьёзная школа мысли, поиск новых философских понятий, вплоть до матерных. Например, в разговоре с Ольгой Андреевой, наряду с чередой блестящих странностей, он сымпровизировал мысль, которая настолько нова, что понять её могли бы немногие — Гёте, Новалис, Флоренский, Лосев, Толстой, Штейнер, Мамардашвили, Бибихин… Вставайте, товарищи, в этот ряд, попробуйте — вот эта мысль: "Есть ли музыка времени? Я сейчас подумаю. По-видимому, времени как такового нет, а идут субстанции. Они идут как радуга. Мы видим рядом цвет зеленый, желтый и так далее. Но это нам так кажется. Солнце, радуга — это и есть время, они бесцветны и вечны. Временное, часовое начало там другое, и вот оно цветное. Нам кажется, что радуга живет два часа и потом уходит. А для самой радуги, благодаря бесцветности ее, времени нет". Когда давление окружающих утихло и маэстро примагнитился к привезённому из Консерватории инструменту, было чувство, что рояль откровенно насиловал нас, в хорошем смысле переделки восприятийных устройств головы.

Как же он прекрасен, Олег Каравайчук, вечноживущий дух искусств, андрогин. От его завываний и внезапных воплей (архетипическая баба-яга) и детского лепета (так и остался в лоне царицы Катерины) укрепилась мысль — можно ведь быть свободным в стране адски замученных Мейерхольдов. Просто не надо привязываться к разуму головы, надо увидеть наконец благо пустого черепа, надо следить за правильным обменом лимфы. Надо пальцами нащупать слизистые нити музыки сфер.

После невероятных (здесь это слово единственно точное) ударов рояля подошли с культурологом Катей Дайс к режиссёру фильма и вдруг у троих одновременно вырвалось слово — транс. Так вот в чем редкое искусство Каравайчука. И евангельский образ при нём — посмотрите как прекрасны зубы в черепе мёртвой собаки, отчётливо произносит его рояль нам, сокрушённым возможностью смерти. Вся печаль в том, что он сам себе и сыграл похоронный марш в конце вечера, не дожидаясь суеты.