Вступление

Любят у нас последнее время переводить работы левых интеллектуалов. Они интересны тем, что выискивают в современности, время от времени подрываемой технологическими инновациями, предвестников новых форм социальной деятельности. Как известно по прошлым промышленным революциям, смена базового энергетического носителя всегда происходила в паре со сменой доминирующей формы экономических отношений. Поэтому, полистывая на досуге такие книги, как «Радикальные технологии» Адама Гринфилда и «Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему» Пола Мейсона, я тоже подбираю к новой энергетике, которой мы занимаемся в EnergyNet, подходящую новую экономическую “партию”. Что же мне удалось вынести из текстов этих ярких представителей левой политической мысли?

Гринфилд в своей книге «Радикальные технологии» подробно проанализировал технологический пакет происходящей на наших глазах промышленной революции и указал на риски для общества, каждый из которых, если его принимать за чистую монету, тянет на ту причину, по которой эту революцию стоило бы остановить.

Мейсон в книге «Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему», в свою очередь, отталкиваясь от возможностей новых технологий, говорит о грядущих социальных изменениях. Технопессимизм (я бы даже сказал, техноалармизм) Гринфилда находит в пространстве размышлений Мейсона позитивное разрешение. Кстати, он уже в начале книги отмечает, что левые давно потеряли чувство современности и после развала Советского Союза не имеют позитивной повестки, отдав практически безраздельно политическую сцену неолибералам. Он в какой-то степени делает попытку построить новый левый проект, базирующийся на технологиях Industrie 4.0 и критическом осмыслении теории и практики социалистического строительства XIX–XX вв.

Эти две книги интересно читать последовательно, как две части единого произведения. На мой вкус, одна без другой не представляет достаточную смысловую целостность. Но и эта целостность частична, книги не позволяют сделать практических выводов для собственных действий в контексте зарождающегося посткапитализма. Для меня это эссе служит как раз тому, чтобы достроить целое, чтобы, споря или солидаризуясь с авторами упомянутых книг, построить свое понимание момента и определить принципы для своего проектного действия.

«Смотри туда — в хаос безмирный»

Апокалипсис, страх конца человечества прочитывается между строк книги Адама Гринфилда «Радикальные технологии». Этот текст по настроению близок «Экклесиасту» Александра Блока:

Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда — в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.

Гринфилд подробно препарирует каждую базовую технологию новой промышленной революции, отмечает её сильные и слабые стороны, а потом делится своими тревогами относительно последствий, к которым приведет тотальный приход этой технологии в мир. К концу книги накал тревог становится воистину эсхатологическим.

Пройдемся по ключевым тезисам, сопровождаемым специально подготовленными иллюстрациями.

1. Каждая технология имеет светлую и темную сторону. Например, интернет вещей — это попытка «заполнить пустоты, зияющие между нами, или наспех приладить техническую заплатку на все места, в которых капитал лишил нас способности заботиться друг о друге». Но это и воплощение желания измерять и контролировать мир вокруг нас. Но чьи это желания? Кому подконтрольны эти воплощения?

2. Эти технологии, искушая человека новыми возможностями и предоставляя ему колоссальные удобства, требуют за это мефистофелевскую плату. Например, смартфоны и другие интернет-гаджеты становятся новыми органами человека, новыми его интерфейсами с внешним миром. Подключенность к сети становится источником удовлетворения практически любой потребности из пирамиды Маслоу. Но, как следствие, смартфоны создают новую зависимость от того, что мы сами не можем контролировать. Более того, через смартфоны «работа вторгается в наше личное время, частное просачивается на публику, интимное становится общим достоянием, а тревоги большого мира проникают в пространство, где мы должны приходить в себя и восстанавливаться».

3. Некоторые технологии, по мнению Гринфилда, — это прямая дорога в ад. Больше других досталось «умным городам», разработчики которых претендуют на то, что автономным системам можно доверить регулирование и контроль городских ресурсов. Автор предупреждает: «Мы должны с осторожностью относится к утверждениям, что применение одного универсального алгоритма может привести к эффективному по Парето распределению ресурсов или что сложная экология городов может быть достаточно полно представлена в данных, чтобы сделать возможной эффективную работу такого алгоритма». Притязания на полную компетентность, скрыто присутствующие в большей части риторики про «умные города», никак не согласуются со всем тем, что мы знаем и тем более не знаем о работе сложных социотехнических систем.

4. При этом к цифровому производству у Гринфилда очень позитивное отношение. Вслед за сторонниками “теории автоматизированного коммунизма класса люкс” он считает, что цифровое производство дает возможность построить посттрудовое общество, где всю тяжелую работу будут выполнять машины, в то время как люди с удовольствием будут пользоваться достижениями бездефицитной экономики. Это будет обеспечиваться аддитивными технологиями, цифровым проектированием и моделированием, материалами с управляемыми свойствами, которые позволят создавать необходимые кастомизированные вещи на месте их использования, малыми сериями, безотходным образом, и даже вещи, ставшие со временем ненужными, можно будет полностью утилизировать. Экономика всей цепочки производства нового типа по прогнозам будет работать с очень низкими затратами. С удивительным для алармистской книги оптимизмом Адам Гринфилд говорит: «Сегодня мы еще находимся на стадии подтверждения жизнеспособности концепции, но уже уверенно можно говорить о её принципиальной реализуемости».

5. Правда, на следующем шаге Гринфилд снова начинает тревожиться, на сей раз — по поводу масштабного применения трудосберегающих технологий (автоматизации), освобождения человека от необходимого труда. Он подробно обсуждает дискутируемые в настоящее время концепцию всеобщего базового дохода и в конце концов называет её неолиберальной подачкой, находя несправедливым то, что люди не смогут свободно распоряжаться этими средствами. Но еще больше он переживает за проблему занятости людей в беструдовом обществе. «С исчезновением работы мы теряем контекст, в котором могли организовывать наши навыки и таланты, испытывать чувство общего дела с другими людьми, находить смысл жизни».

6. Троянским конем новой промышленной революции являются блокчейн-технологии. Сначала они под видом криптовалют широко распространились по миру и завоевали умы предприимчивых людей, потом посулили обычным людям возможность масштабной демократической самоорганизации без привлечения государства на основе машинной экономики. Про криптовалюты скоро забудут, они не дали ожидаемого быстрого замещения фиатных валют и по ряду позиций в современном мире не удобны, да еще и энергорасточительны. Но демократизация управления очень быстро «обернется его полной приватизацией в мире, где в выигрыше останутся только люди, способные разобраться в хитростях криптофинансов». А если эти опасения не оправдаются и сложится честная машинная экономика, то станет еще хуже! Ведь блокчейн, самоисполняющийся код смарт-контрактов и ДАО в новых экономических отношениях отнимут у человека право определения ценности трансакции. И тогда «быть человеком будет означать принадлежность к люмпеновской биомассе (“бесполезнариату”), лишенной даже того минимального чувства достоинства, которое было у крепостных».

7. Последнее, на что мог надеяться человек, потерявший смысл жизни в труде, а также переставший оказывать влияние на экономические процессы и технологическую среду обитания, это самовыражение в науке, спорте, искусстве. Но и эти надежды, по мнению Гринфилда, тщетны: искусственный интеллект вытеснит человека из сферы высоких достижений и творчества. «Автономные алгоритмические системы приобретут по-настоящему человеческий уровень когнитивных способностей в относительно близком будущем, то есть намного быстрее, чем могут представить себе отъявленные скептики в наших рядах». Ближайшие десятилетия он называет эпохой великой красоты и еще большей печали. Красоту нам будут дарить разумные машины, преодолевшие пределы человеческих стандартов прекрасного, а печаль — осознание того, что они превзошли при этом наши таланты.

Мне много с чем в приведенных тезисах хочется поспорить, но я готов согласиться с главным выводом автора: наивны те, кто считает, что радикальные технологии автоматически приводят к улучшению мира. Обычно предполагаемые создателями новых технологий социальные последствия происходят иначе, мы получаем не то, что ими задумывалось и обещалось. Развитием общества надо специально заниматься, в этом вызов для политиков нового типа. И для этого предстоит создать конструктивную теорию и методологию развития.

Теперь изложу основные претензии к книге «Радикальные технологии»:

Разбирая технологии по отдельности, можно «за деревьями не увидеть лес». Автор не видит, что происходит качественное преобразование всего технологического уклада, происходит формирование техноприроды и на ее базе зарождаются новые формы жизнедеятельности, промышленного производства, свободных занятий. Влияние на общество надо оценивать от всего технологического пакета, а не от каждой технологии по отдельности.

Автор указывает на последствия появления новых технологий в рамках существующей системы экономических отношений и практик государственного управления. Он только ставит вопрос о возможности их трансформации, но не задает нового видения, к которому можно было бы стремиться.

Автор не имеет конструктивной повестки работы с будущем. Спасибо, конечно, за тревоги и страхи, но хотелось бы знать, что нам делать здесь и сейчас.

Частично автор книги «Посткапитализм» Пол Мейсон отвечает на эти претензии.

Вперед — к техноприроде!

Жан Жак Руссо, считая наблюдаемую в его век деградацию общества следствием развития цивилизации, призывал своих современников возвратиться «назад к природе». Необходимо, считал он, вернуться в естественное состояние человека, который, возделывает свою ниву, живет ее плодами и следует своей врожденной нравственности.

Если говорить честно, то, прочитав Гринфилда, хочется поднять на флаг общественного развития девиз Руссо. Но мы слишком далеко зашли вперёд по пути цивилизации, лучше проскочить дальше, снимая проблемы общества технологическими средствами, чем следовать призывам французского философа. Человечество приблизилось к тому, чтобы создать третью природу или техноприроду [1], которая сможет воспроизводить материальные блага цивилизации искусственно-естественным образом. При этом сам человек перестанет быть частью техно-промышленной системы, он выйдет из нее и будет её культивировать, как садовник свой сад, извне. Большая часть страшилок Гринфилда — про то, как человек застрял на пороге становящейся техноприроды (как Винни-Пух на выходе из норы кролика), но именно последовательное ее формирование создаёт основу для складывания нового общества и освобождения человека. В какой-то степени Мейсону это удается показать.

Он утверждает, что цифровизация, новые информационные технологии радикально изменяют наш материальный мир. Казалось бы, бурная динамика цифровой реальности имеет очень малое влияние на костную материю: нам нужны еда, кров, предметы быта, и никакая “цифра” их не заменит…

Мейсон для иллюстрации приводит пример с авиалайнером, который создан вроде бы из совсем материальных вещей. Однако, выращенные в лабораториях на основе компьютерного моделирования суперсплавы с заданной атомарной структурой, которых до сих пор не существовало, позволили создать лопасти с принципиально новыми техническими характеристиками. Они выдерживают более высокие скорости, дольше служат. Теперь обновляются на основе специально конструируемых материалов все компоненты самолета. Кроме того, современные реактивные двигатели в режиме реального времени контролируются компьютером, который может анализировать их техническое состояние, предсказывать нарушения в работе и управлять их эксплуатацией. Наиболее передовые двигатели передают данные с летящего самолета прямо в офис производителя и тоже в реальном времени. Еще один цифровой сюжет — проектирование. Новые самолеты проектируются и испытываются виртуально на суперкомпьютерах. «Когда мы проектировали хвостовое оперение истребителя “Торнадо”, мы провели 12 испытаний, — приводит Мейсон слова одного опытного инженера. — Когда ему на смену пришел “Тайфун”, было проведено 186 миллионов испытаний». Если все эти факторы учесть, то становится ясно, что современный авиалайнер напичкан информацией и является сложной киберфизической системой. И так во всем.

Великий технологический прорыв XXI века заключается не в новых объектах, а в старых предметах, ставших “умными”. Интеллектуальный контент товаров становится ценнее, чем физические элементы, используемые для их изготовления. В этом основная специфика новой промышленной революции и именно это подрывает основу старого общественного уклада.

«Если вы пытаетесь “владеть” какой-то информацией, ваша проблема заключается в том, что она не приходит в негодность вследствие её использования, и что человек, потребляющий её, не может не допустить, чтобы её потреблял другой человек». То есть один раз созданная информация может приносить ценность бесконечно долго. В этих условиях логично переходить от владения к доступу, от частной собственности к разделяемой, от рыночного обмена к нерыночным взаимоотношениям. Получается, что информационные технологии делают возможной нерыночную экономику и приводят к появлению людей, готовых преследовать свои эгоистические интересы при помощи нерыночных действий.

Карл Маркс в тетрадях, известных под общим названием «Grundrisse» (“Набросок”), писал, что в экономике, в которой машины выполняют основную часть работы, а человеческий труд состоит в контроле, починке и разработке машин, природа знания, заключенного в машинах, должна быть “социальной”. Капитализм, основанный на знаниях, не может поддерживать ценовой механизм, в рамках которого стоимость чего-либо диктуется стоимостью факторов производства, необходимых для его изготовления. Когда они обретают форму социального знания, их невозможно правильно оценить. Более того, производство, основанное на знании, стремится к неограниченному созданию богатства, независящего от объема затраченного труда.

Технологическая революция разъедает ценовой механизм, цифровые товары снижают стоимость воспроизведения информации до нуля. Революция добавляет значительное информационное содержание в физические товары, затягивая их в ту же воронку нулевой цены.

Если доводить эти рассуждения до предельной ясности, то надо говорить, что программное обеспечение — это машина, которая, будучи создана, служит вечно. Машина, которая служит вечно или может быть произведена без применения труда, не может добавить рабочие часы к стоимости изготавливаемых ею товаров. Если машина служит вечно, она навсегда передает продукту почти нулевой объем трудовой стоимости, а значит, и стоимость этого продукта сокращается.

При производстве вещей с большим информационным содержанием (кибер-физических систем) капитальные затраты и рабочие часы человеческого труд на жизненном цикле стремятся к нулю. Нужно только решить вопрос доступа к энергии и сырью, а в случае развития технологий аддитивного производства вопросы обеспечения сырьем тоже, в большей степени, будут сводиться к энергии.

Таким образом, полезные вещи, для изготовления которых требуется небольшой объем человеческого труда, станут бесплатными, ими будут коллективно владеть и пользоваться.

Система производства, сформированная на основе таких кибер-физических систем, станет похожей на природу. Она будет, используя лишь энергию и широкодоступные ресурсы, сама себя воспроизводить и развивать без существенного участия человеческого труда.

«Способности капитализма к адаптации достигли предела»

Как поменяется устройство общества в условиях качественного изменения техно-промышленного уклада в интерьерах новоприобретенной техноприроды?

Институциональная механика и идеология неолиберализма в настоящее время доминируют в развитых странах планеты, они воспроизводят почти неконтролируемый рынок, частную собственность, ограниченные институты государства, индивидов, преследующих эгоистические интересы. Является ли это вершиной развития человеческого общества, предельной формой социального устройства?

Большую часть книги Мейсон объясняет простой тезис: «Способности капитализма к адаптации достигли предела». Любителей данной темы отсылаю к книге. В этом тезисе меня смущает только то, что нечто подобное уже писали и говорили в начале XX века Ленин и другие левые. Адаптационные возможности социальной системы трудно предсказать.

В позиции Мейсона интересна фиксация технологических факторов, детерминирующих социальную трансформацию:

Новые технологии уменьшили необходимость труда, размыли границы между трудом и свободным временем, ослабили связь между работой и зарплатой.

Информационные товары разъедают способность рынка к правильному ценообразованию. Рынки исходят из принципа дефицита, а информация присутствует в изобилии.

Развиваются практики сетевого совместного производства наподобие Wikipedia, которое может существовать вне управленческих иерархий и вне рыночной экономики.

Диалектический метод анализа общественного развития требует выявления главного противоречия социальной системы. По Мейсону «это противоречие между возможностью беспрепятственного получения бесплатных товаров и информации и системой монополий, банков и правительств, которые пытаются добиться того, чтобы вещи оставались в частном владении, чтобы их было мало, и чтобы они продавались».

В условиях информационного капитализма монополия — это не просто хитрая тактика максимизации прибыли, новые индустрии иначе развиваться не могут. В традиционных секторах, как правило, есть от четырех до шести крупных игроков на каждом рынке. В информационной экономике компаниям-лидерам нужно полное господство: Google нужно стать единственным поисковиком; Facebook должен быть единственным местом, где вы создаете свой образ в интернете; Twitter — единственным местом, где вы публикуете свои мысли; iTunes — единственным музыкальным интернет-магазином. Суть их модели ведения бизнеса практически полностью заключается в том, чтобы присваивать себе социальное по своей природе знание (наши посты в блогах, плей-листы, селфи, лайки социальных сетях быстро «приватизируются») и ограничить его свободное распространение, ограничить изобилие. Такие монополии носят предельный характер, а их способ делать бизнес наиболее рельефно выпячивает основное противоречие общества.

Если следовать социалистической концепции начала 20 века — от свободных рынков к монополии и далее к социализму, — то сейчас самое время национализировать информационные монополии и ставить над ними институты общественного или государственного планирования.

Специалист по информатике Пол Кокшотт и профессор экономики Эллин Коттрелл, которых автор «Посткапитализма» называет «киберсталинистами», попытались доказать, что увеличение мощности компьютеров, наряду с применением высшей математики и теории информации в принципе решает вопрос о возможности планирования экономики лучше, чем самоорганизация в результате рыночных процессов. Построенная ими модель планирования базируется на трудовой теории стоимости, а не на имитации спроса-предложения. Взявшись за применение своего подхода, Кокшотт и Коттрелл предложили очерк по плановой экономике в Европейском союзе. В их модели устранение рынка в Европе будет осуществляться преимущественно не путем национализации, а через реформирование монетарной системы таким образом, чтобы деньги начали отражать трудовую стоимость. Однако сумма их предложений может быть охарактеризована как попытка уничтожения сложности развитой экономики начала XXI века. «Для того чтобы план работал, общество, осуществляющее этот проект, должно вернуться к тому состоянию, когда его можно планировать». Мировоззрение, базирующееся на понятиях иерархического общества, физических товаров, простых социальных систем с медленными процессами приводит, как в старом анекдоте, к тому, что «все автомат Калашникова получается».

Отторгая предложения «киберсталинистов», Мейсон утверждает, что новое решение должно гармонично сочетаться с миром сетей, информационных товаров, сложности и нарастающих перемен. Планирование должно остаться и окрепнуть в нашей жизни, но оно должно стать частью чего-то всеобъемлющего. То, что мы пытаемся построить, должно быть более комплексным, автономным и нестабильным.

Посткапитализм — это не социализм, по крайней мере не социализм разлива столетней давности. Диалектика жизни заставляет не просто доставать из запасников старые решения и, сделав косметический ремонт, запускать их в жизнь. Требуется переосмыслить институциональные механизмы и инструменты капитализма и социализма в новых условиях, найти некий их творческий синтез. К сожалению, большей конкретики об устройстве посткапиталистического общества из книги Мейсона извлечь не удается.

От теории к практике

Пусть пока не сложилось полноценного видения нового общества, но есть его пред-образ, есть интенция, а значит, с этим уже можно работать на практике.

Надо отметить, что конструктивное действие — слабое место современных левых. Большинство левых XX века твердо верили, что ничто из грядущей системы не может существовать в рамках прежней системы, поэтому сутью их действия был захват власти с целью кардинальной смены институтов и практик. После краха в 1991 году Советского Союза и всего социалистического мироустройства левые потеряли позитивную повестку и стали просто критиковать отдельные явления. В общей массе в своих теоретических позициях они откатились на позиции конца XIX века. Мейсон, предельно обнажив данную ситуация, призывает: «Сейчас мы должны научиться делать положительные вещи: создавать альтернативу внутри системы, использовать власть правительства в радикальном ключе, сосредоточить наши действия на осуществлении перехода».

Поэтому Пол Мейсон предлагает план действий. Меня, правда, смущает, что этот план не сильно отличается по своему формату от декретов ленинской партии, наспех сверстанных уже в ходе разгоняющейся Октябрьской революции. Это общие принципы и подходы, даже лозунги типа «власть рабочим», «землю крестьянам», а также цели, похожие на «установление мировой диктатуры пролетариата». Это опять глобальный проект мирового переустройства, а не обещанное в начале книги проектирование посткапиталистического мира, как программного обеспечения с модульной архитектурой.

Хотя надо отдать должное некоторым тактическим подходам, которые сформулировал Мейсон, они выглядят вполне правдоподобно. Например, он указывает, что «капитализм будет упразднен за счет создания чего-то более динамичного, что уже существует в рамках старой системы» и сдерживается в своем развитии в ней. Кроме того, он отмечает, что «отмирание капитализма будет ускорено внешними потрясениями и будет сопровождаться появлением человека нового типа».

Современный эквивалент длительного застоя — это застопорившийся пятый кондратьевский цикл, в котором вместо быстрой автоматизации труда мы вынуждены создавать низкооплачиваемые рабочие места, а многие экономики пребывают в застое. Новый источник богатства — нерыночное производство, появление информации, которой нельзя владеть, развитие одноранговых сетей и неуправляемых предприятий.

Современные внешние шоки очевидны: истощение традиционных источников энергии, климатические изменения, старение населения и миграция. Они меняют динамику капитализма и делают его неработоспособным в долгосрочной перспективе.

Про человека нового типа говорили все теоретики общественного развития. Маркс делал ставку на пролетариат, что в контексте его времени выглядело вполне обоснованным. Партия большевиков в рамках 70-летнего пилотного проекта положила много сил на выращивание из пролетарского материала человек нового альтруистического типа. Четко сформулировал образ человека поскапиталистического общества (общества знаний) известный специалист по теории управления, ученик Йозефа Шумпетера, Питер Друкер. Он считал, что «этот новый тип человека возникнет благодаря слиянию управленческого и интеллектуального классов западного общества и объединит в себе умение управленца применять знания со способностью интеллектуала оперировать чистыми концептами». По мнению Мейсона, этот массовый класс «универсальных образованных людей» стремительно образуется. Это “люди с белыми проводами”, подключенные к сети индивиды, которые имеют свободную занятость, постоянно учатся, легко перемещаются между странами, участвуют в волонтерских проектах.

Из всех практических рекомендаций Мейсона я разделяю идею экспериментального пилотирования разнообразных практик и моделирование их макроэкономического воздействия перед дальнейшим распространением. И на этом пожалуй все.

Заключение

Каковы могут быть подходы к стратегическому действию, спроектированному в обозначенном выше смысловом контексте?

1. Необходимо новый стек технологий превратить в комплексные решения нового уклада. Пока новые технологии вплетаются в старые технологические комплексы, мы будем получать мало эффектов и много проблем. Техноприрода — это комплексная трансформация природы и материальной культуры человечества, и сейчас необходимо целенаправленно работать над ее становлением во всей комплексности и сложности данной задачи.

2. Необходим диалектический синтез социализма и капитализма. Старые формации исчерпали потенциал своего развития и приводят к все усугубляющимся кризисам. Цифровые технологии сделают возможной глубокую конвергенцию рынка и плановой экономики, частной и общественной (разделяемой) собственности, банковского капитала и проектного финансирования. Пока красивого решения по такому синтезу я не увидел, но, кажется, что решения скоро проявятся во множестве новых цифровых практик.

3. Кажется, что полноценные образцы новых практик будут прежде всего возникать в природных и экономических “неудобиях”, на неразвитых территориях. Часто это места, в которых имеется потенциал нового экономического роста, но даже самая хитрая механика капиталистической машины не может этот потенциал извлечь и развить. Новая социальная механика должна строиться на использовании возможностей автономных кибер-физических систем, на технологизации экономических отношений при помощи цифровых платформ, на становлении класса людей, обладающих ценностями развития и компетенциями проектного действия.

Непонятными остаются вопросы тактического уровня. За счет каких базовых процессов и решений будет складываться посткапиталистический экономический рост? В книге Пола Мейсона изложены интересные соображения о нулевой цене информации и физических товаров с большой информационной составляющей, но для практических действий этого не достаточно. Кроме того, волнует вопрос, возможна ли посткапиталистическая трансформация в “неудобиях”, в которых население может не обладать высокими культурными ценностями и способностями?

А новая энергетика, действительно, является важным фактором нового технопромышленного и социального уклада. Но об этом — в следующих статьях.

Подготовлено IC ENEGYNET / Автор: Дмитрий Холкин

[1] Понятие «третья природа» единого смысла не получило. Она рассматривается, скорее, как следующая (после «второй природы») ступень удаления от естественной среды в результате научно-технической революции: это или искусственная жизнь, создаваемая человечеством, или искусственный интеллект, зарождающийся в недрах компьютеров.