Ему очень повезло. В очередной раз биткоин поднялся и на этой спекуляции он заработал огромное состояние. Он идёт домой, в глазах его смешивается накатывающая волнами радость победы с отсветами магазинных вывесок и машинных фар, в ногах он чувствует покалывающую пьянящую дрожь. Он смеётся, точнее втихомолку хихикает, скрываясь под тяжёлым, обитым синтетическим мехом, капюшоном, чтобы мимо прохожие о нём ничего не подумали. Он только что поднял целое состояние, а ведь мог всё проебать, теперь ему хватит на всю жизнь… даже на несколько жизней. Ему не нужно больше себя обеспечивать. Но всё же он осторожничает, не хочет обращать на себя чужого внимания и тем более встречать знакомых, хочет как можно скорее прийти домой и ещё раз убедиться, что всё это не сон. Фонари, как и всегда, мигают, их свет падает на втоптанный и раскатанный снег, всё кругом поблёскивает и переливается, как будто подмигивает: — кто же это идёт?! А он делает вид, что не замечает этого повышенному к нему интереса.

Его походка из прежней расторопной и стеснённой жизненными нуждами вдруг превращается в вольную и размашистую, даже в волюнтаристскую и дерзкую, лучше — он будто ступает по вырванным из календаря дням своей жизни — обделённых богатством и правом выбора — и ступает без какого-либо зазора совести, как свободный человек, в новый день! Он смотрит вперёд: дорога, спрятавшаяся под нетолстой коркой втоптанного снега, больше не указ ему, не путеводитель, больше он не поскользнётся на ней, теперь в его власти построить свою собственную дорогу. Теперь он может подстроить мир под свои нужды.

Нет, никто ему не верил, все бросили его: — херня твои биткоины! — говорили они. «Сами вы херня со своим рабским путинским государством, — думал он, — всю жизнь жопу рвать, чтобы всякие Усмановы жировали? Не, ну нахуй!» А теперь ему-то что до их мнения, кто они теперь для него? Они будут вечно катить камень в гору и жаловаться на однообразность и бесперспективность своей жалкой жизни. Он же теперь вне этой системы. Он теперь может покинуть Россию — эту отсталую и варварскую страну — и переехать, куда душе угодно. Он теперь может и получить, что угодно.

Он, может быть, в последний раз идёт по этой дороге от метро до дома. Эти 12 минут пути, замкнутые сами в себе. Эти 12 минут, пульсацию каждой секунды которых он знает на зубок. Каждый магазин, каждый поворот, каждый фонарь. Эти громоздящиеся, ничем не отличимые, спальные высотки. Эти 12 минут скоро останутся в прошлом, станут воспоминанием, которое он забудет и не вспомнит.

Он торопится. Ему хочется быстрее закончить эти минуты. Да, он больше никогда не будет переходить этот светофор, который для пешеходов горит значительно меньше, чем для машин. И никогда не будет ходить по замёрзшей дорожке, которую сколько не посыпай песком, на ней всё равно поскальзываются люди. Нет, это в прошлой жизни, теперь его ждёт Италия или Англия. Теперь его везде ждут. Теперь он покинет эту ебанутую страну, а его покинет вечно угнетающее и унижающее чувство, что он ни на что здесь не способен, что вся его жизнь ему не принадлежит, что он не имеет права. Теперь — имеет.

Теперь он шагает. И теперь ему вдруг послышалось, как его окрикнул очень знакомый голос, но напоминающий сразу несколько человек. Он обернулся и вместо прохожих ему померещились коллеги с работы, ему померещились приятели и также мать с сестрой. Почему-то его поразило страхом в самую грудь: как если бы они преследовали его долгое время, с целью поймать на чём-то превратном, как например на мастурбации, и наконец поймали за этим. Страх вонзился в самое сердце и впустил в него вечерний холод январского мороза. Но тут же он понял, что эти тёмные и ели волочащиеся фигуры ему не знакомы, что он обознался, видимо, на очередной волне радости. «Да и что им всем тут делать?» — спросил он себя и тут же забыл про страх. И тут же он поскользнулся на идеально отполированном участке льда на правой ноге, но попытался удержать равновесие, из–за чего его повело назад, где стояла вечно пустующая, одинокая, каменная урна и возле неё он совсем потерял контроль. Он упал на неё затылком, и приложился с достаточной силой, чтобы ему проломило череп в задней области, чтобы он так и остался там. Кровь тотчас хлынула из трещины на затылке, заполняя пустую урну, чуть погодя изо рта и носа.

Он мёртвым взглядом смотрел прямо на эту дорогу. В его глазах мелькали в случайном порядке символы его цифровой подписи от транзакций, перемешиваясь с призраками прошлого, их сдувало мелким и щиплющим снежком и погребало под снегом. Его биткоины были навечно погребены под этой вытянутой в 12 минут дорогой вместе с его свободой. Урна наполнялась густой и тёмной кровью. Вокруг него витал багровый смерч, который поначалу то ли неумело ласкал, то ли намеренно покалывал его кожу, а потом стал раздирать его тело на куски и разбрасывать по сторонам. Пока не оставил от него ничего.