Композитор Дмитрий Курляндский о любви и смерти

Текст, который я представляю вашему вниманию, может показаться не имеющим отношения к музыке и искусству в целом. Однако я предлагаю попробовать рассмотреть его и в такой перспективе — в перспективе творчества. Я понимаю, что берусь за слишком глобальные обобщения и могу звучать пафосно и наивно. Тем не менее, этот текст мне кажется необходимым для понимания тех идей, которыми я озадачен в своем творчестве и в мыслях о творчестве.

Каждое новое тело закрывает, перечеркивает предыдущие, отменяет их — им никогда уже не суждено стать последними, раскрыться в вечность. Каждое новое тело имеет шанс быть последним, окончательным, вечным. В каждом новом теле мы встречаем потенциальную вечность.

Мы состоим из тел, с которыми нас сводила судьба и случай. Встретив человека, мы встречаем его в комплексе всех проживших сквозь него тел и судеб, ставших частью его, так или иначе повлиявших на него и изменивших его. Не так важно, кто был первым, кто начал путь тела. Важно, кто становится последним — только последнему открывается перспектива вечности.

Мы совершаем много ошибок на своем жизненном пути, наши шаги продиктованы отчаянием или надеждой, мы обманываем, обманываемся и бываем обманутыми, верим и разуверяемся. Но всем нам неминуемо предстоит встреча с последним телом, нашим проводником, порталом в бесконечность. Кто-то обязательно им станет. Счастье, когда это оказывается человек, которого мы любим — его мы и унесем с собой в вечность, с ним и останемся. И абсолютное счастье, если эта любовь взаимна.

Если для обоих тела друг друга становятся последними — ими обретается общее тело, тело, знающее и помнящее одно, единое, неразрывное. Бывает, что в вечность человеку суждено унести лишь частичку этого общего тела — с другой стороны оно потеряно, перечеркнуто, закрыто другим. Когда мы любим человека — мы любим его со всем его прошлым, со всем опытом, из которого он состоит, которым является и который привел его к нам. Не будь этого опыта — не состоялась бы именно наша встреча.

Любовь не может быть выборочной, частичной. Ты либо любишь человека целиком, во всех его проявлениях, либо любишь отдельные его проявления — но тогда ты не любишь самого человека в его полноте. Точно так же с миром — нельзя любить мир частично, не полностью. В любви нет места системе предпочтений. Иногда весь мир собирается в одном человеке — через этого человека ты любишь весь мир. Без такой точки сборки любовь пребывает в разрозненности, рождая разобщения.

Возможно, что точкой сборки становится не человек в своей целостности, но его отдельное проявление, или даже любой неодушевленный объект, явление. Любовь к миру, принятие мира в его полноте, возможно, происходит и через такую любовь. Но в этом случае нет надежды на взаимность. А без взаимности вряд ли огню любви суждено жить вечно. В ответной, взаимной любви рождается то свечение, та теплота, которая освещает и согревает, спасает мир.

Я = я + ты, где «я» и «ты», в свою очередь, сумма накопленных «других». Любовь — это обретение другого в себе, себя в другом. Расставание — конфликт внутреннего и внешнего другого. Внутренний другой наделен моей волей — внешний другой наделен собственной волей. Наделить внешнего другого своей волей — значит отказать ему в праве быть другим. Любой внутренний компромисс, договор, ведет к умалчиванию, а через него — к разрыву, утере связи. Мельчайшие недомолвки наслаиваются со временем, разбухают в нашем подсознании и неминуемо начинают деформировать отношения.

Умалчивание (даже «во спасение») изолирует и разделяет людей. Один смотрит на другого с внутренним пониманием, что тот чего-то не знает. Все действия, реакции, поведение трактуются людьми по-разному. Один пребывает в благостном неведении, второй — в гнетущей, сгущающейся тени умолчания. Дистанция со временем возрастает, становится ощутима, осязаема. Происходит внутреннее, а потом и фактическое разделение. Умалчивание разъедает отношения. Правда же, какой бы неприглядной она ни казалась, оставляет людей в едином поле, в едином теле, в котором возможны взаимодействие и полноценный диалог. А значит — возможно решение. Избавление от умалчиваний — шаг навстречу. Умалчивание — уход.

Избавление от умалчивания — всегда шаг к вечности. Любовь в своей полноте может принять и растворить любое, самое страшное умолчание. Главное, вскрыть его, чтобы рану можно было лечить. Факт вскрытия всегда больше, сильнее содержания скрытого. Единственное безвозвратное, не поддающееся лечению, отмене — потеря общего тела.

Какое отношение все выше сказанное имеет к искусству, к музыке? На первый взгляд, никакого. Но, возможно, проекция описанной системы отношений — между людьми, объектами, событиями — обеспечивает целостность произведения, принятого как полноценный самостоятельный мир, наполненный внутренними связями, обязательствами, ответственностью и точно так, как в жизни, разъедаемый компромиссом и умолчаниями.