Если смотреть на фотографии с органных концертов, то картинка кажется одной и той же: пустая сцена, пульт, фиолетовое с желтым освещение — отличается только спина концертного костюма и музыка, которую не передаст снимок. Но тем концерт и лучше рассказа о нем, что ты волен испытывать свои эмоции, а не вчитываться в чужие.

Главное в Элс Биземанс — не слишком громко удивляться, что она девушка. Не будучи сильными в бельгийских именах и к тому же не всегда разборчивыми в фотографиях, слушатели готовились увидеть разное. Да и русскоязычный интернет не способствует просвещению на этот счет. Ключевое про Элс было произнесено со сцены: «не просто органистка» — за время учебы, она овладела множеством клавишных инструментов, таких как клавесин, клавикорд, пианофорте и фортепиано. Что говорит не о тяге к одному инструменту, а о понимании формы, через которую она может лучше всего донести свое видение музыки.

Орган сегодня звучит самостоятельно, без попыток подражать другим инструментам. Его звучание не так плотно, как на концерте Марка Ло Мушьо, но это сказано не в укор. Сегодняшняя музыка не столь эпична, но протяжна и повествовательна. Она изящна и плавна как органистка. Только избыток Баха — его органных произведений, связанных тесно с богослужениями и библейскими сюжетами — давит и если что и оставляет после себя, то это одухотворенная благость на душе. Прелюдии или фантазии на хорал не возбуждают буйство красок в воображении, но склоняют к мыслям о смерти. Это что-то литургическое, лишь интонациями намекающее на светлые стороны. Смерти.

К жизни после Баха меня вернул Сен-Санс, одним этим оправдав первую часть своей фамилии. Вслед за фантазией и фугой Es-dur открытием для меня стало его переложение для органа фортепианной легенды Ференца Листа «Франциск Ассизский. Проповедь птицам». Это не было похоже на 8-битного воробья — честный птичий щебет с трелями, чириканьями и трямами. Конец был настолько торжественен, будто птицы вняли проповеди и изменили свою жизнь/купили пылесос Кирби. Из переложений и подражаний это самое сильное, что я успел услышать из органных произведений.

В завершение концерта прозвучало особенно редкое на сцене сочинение Жозефа Бонэ: «В память Титаника», написанное спустя год после крушения. В этой музыке слышится неспешное, но неумолимое рассечение волн огромным лайнером, который в водах Северной Атлантики неминуемо движется к своему айсбергу и вскоре уйдет в глубокие безмолвные толщи. Ни что не способно передать так тихо назревающий гул и просыпающийся гудок трубы, как орган.

За все время концерта Элс не сказала ни слова. Можно предположить, что за нее говорила музыка, или просто было глупо дополнять музыку словами, если не собираешься петь. Зато после каждого произведения она выходила на край сцены, где с улыбкой и благодарностью принимала аплодисменты. И выйдя на поклон в последний раз, безвозвратно скрылась за кулисами. А я скрылся за дверьми ближайшей супошной, где за неимением ничего бельгийского хотел отведать венгерский суп-гуляш. И пока я опустошал тарелку, на моих глазах тонул тот самый Титаник, что в 1997 году сделал Леонардо ДиКаприо кумиром всех девочек от 10 до 30 лет.