Donate
Society and Politics

Bullshit и российская политика

David Khizanishvili13/11/22 10:201.2K🔥

Одной из наиболее заметных черт нашей культуры
является изобилие брехни.

Гарри Франкфурт

Введение

Возможно, начинать статью с трюизма — не самая хорошая идея, поскольку трюизмы скучны и вряд ли могут вызвать интерес, а потому являются не лучшим способом мотивировать читателя продолжить чтение статьи. Однако у трюизмов есть одно положительное качество: их истинность не подлежит сомнению. Поэтому использовать трюизм в качестве отправной точки для дальнейших рассуждений очень удобно — так можно быть уверенным, что здание аргументации стоит на надежном фундаменте.

Итак, вот обещанный трюизм: человек — существо социальное. Социальность человека состоит в том, что люди существуют благодаря кооперации, сотрудничеству друг с другом. Мы сотрудничаем для того, чтобы иметь возможность добиваться целей, которых было бы невозможно или крайне сложно достичь иным способом. Коммуникация — важнейший — а если понимать ее широко, то единственный — способ кооперации. Коммуникация в более узком смысле, а именно, вербальная коммуникация, является отличительной характеристикой человека, выделяющей его из остальных животных. Вербальная коммуникация — коммуникация посредством языка — составляет основу человеческой цивилизации.

Главный тезис ставшей бестселлером книги Юваля Харари «Sapiens» [1] состоит в том, что человек из животного, находящегося внизу пищевой цепочки, перешел на ее вершину, благодаря способности сотрудничать в больших количествах. Такое сотрудничество стало возможным вследствие создания институтов (Харари пишет о вымышленных историях, мифах). Согласно Джону Серлю [2], институт — это система определенного рода языковых выражений (речевых актов), которые Серль назвал декларациями. У деклараций есть особая сила: они наделяют объекты функциями, которыми эти объекты сами по себе не обладают в силу их физических характеристик. Самый незначительный (опять же, в силу его физических характеристик) объект, такой как лист бумаги с определенным рисунком и/или текстом, может обладать силой, в разы превышающей силу чемпиона мира по тяжелой атлетике и даже силу всех чемпионов мира вместе взятых.

Откуда у листа бумаги может взяться такая сила? Ответ Серля таков: мы придали ему силу, договорившись, что принимаем ряд декларативных выражений, которые наделяют его подобной силой. Подумайте о тех силах, которыми обладают разного рода юридические документы: от предоставления доступа к городской библиотеке до лишения человека свободы.

Все это становится возможным благодаря декларациям, имеющим форму «Я наделяю этот объект силой X». Очевидно, что декларации самой по себе недостаточно для того, чтобы присвоить произвольному объекту некоторую силу. Если я скажу: «Я объявляю себя президентом России», то едва ли у меня появятся силы, которые присущи статусу президента России: одобрять законы, объявлять амнистию или войну. Для этого необходимо нечто большее — коллективное принятие данной декларации. Харари подчеркивает, что не сами мифы создают те правила, которые делают возможным сотрудничество, а коллективная вера в эти мифы.

Институт не будет функционировать, если никто не верит в ту систему декларативных предложений (правил, законов), которые его образуют и регулируют. Точно так же, если вы не верите в то, что тот или иной объект является носителем статусной функции, определяемой его местом в институциональной структуре, то вы не воспримете его как обладающего соответствующей силой. Полицейский имеет право проверять документы граждан, останавливать транспортные средства; судья имеет право предоставлять слово сторонам судебного процесса или прекращать процедуру судебных прений. Вы не будете (или не сочтете это обязательным) показывать паспорт человеку, если вы не верите в то, что он полицейский.

Декларативные выражения, образующие правила, которые регулируют работу институтов — лишь один из примеров ключевой роли доверия в коммуникации. Доверие не просто является важной характеристикой коммуникации, оно делает коммуникацию как таковую возможной. Известная фраза доктора Хауза из одноименного сериала «Все врут» абсурдна, если интерпретировать ее как «Все люди всегда (или в большинстве случаев) врут». Доверие является базовой предпосылкой коммуникации. Ровно потому, что обычно люди говорят правду, что истина составляет норму коммуникации, ложь и может быть эффективным инструментом для достижения целей лжеца. Лжец паразитирует на презумпции доверия: произнося ложные утверждения, давая ложные обещания, лжец добивается своих целей благодаря тому, что те, к кому эта ложь обращена, принимают ее за чистую монету.

Поскольку коммуникация предполагает презумпцию доверия, человек, вступающий в нее, берет на себя определенные обязательства. Различные виды речевых выражений накладывают на говорящего разные обязательства. Например, утверждение накладывает на произносящего его обязательство истинности, обещание закрепляет за обещающим обязательство выполнить определенное действие (или, наоборот, не выполнять какого-то действия). Есть и дугой род обязательств, которые связаны не с теми или иными видами языковых выражений, а с их ролью в определенном контексте. Например, если некоторое утверждение произнесено в контексте спора, и говорящий позиционирует это утверждение как аргумент в поддержку своей точки зрения, то он берет на себя обязательство того, что это утверждение не только истинно, но и поддерживает отстаиваемую точку зрения.

Злоупотребление доверием, например, ложь, может привести к снижению эффективности коммуникации, вплоть до полного ее подрыва. Если собеседник постоянно врет или не выполняет обещанного, то сотрудничество с ним оказывается невозможным, а коммуникация теряет какой-либо смысл. То же самое происходит с институтами. Недоверие к институту полиции в США после убийства Джорджа Флойда привело к затяжным массовым беспорядкам, недоверие к институт выборов вызвало волну протестов и последовавшего силового их подавления в Беларуси.

О брехне

В 1986 году Гарри Франкфурт опубликовал небольшое эссе с ярким названием On Bullshit (в русском переводе «К вопросу о брехне» [3]; в дальнейшем я буду использовать те же варианты перевода слова bullshit, которые использовались в русскоязычном переводе этого эссе — бред и брехня). В нем Франкфурт анализирует особый вид утверждений, который, с его точки зрения, представляет еще большую опасность, чем ложные утверждения. Он называет их брехней.

Отличие брехни от лжи состоит в следующем. Ложь — это искажение, неверное описание действительности. Лжец искажает действительность путем обмана собеседника относительно предмета высказывания, а также собственных мыслей, а именно, относительно того, что он верит в то, что описываемое в высказывании положение дел соответствует действительности. Лжец делает вид, что соблюдает обязательство истинности, при этом нарушая его. Чтобы выдать ложь за истину, необходимо признавать само обязательство истинности. Ложь теряет смысл, если лгущий явным образом отказывается от претензии на истину, которая (претензия) принимается по умолчанию ввиду презумпций, свойственных коммуникации в целом и утверждениям в частности.

Ложь также будет иметь мало смысла, если лжец не попытается сделать ее правдоподобной. В этом смысле перед лжецом стоит довольно непростая задача: ему надо соврать так, чтобы собеседник поверил ему и не поймал на лжи. Задача лжеца усложняется и тем, что ему впоследствии необходимо последовательно придерживаться собственной лжи, избегая возможных нестыковок и противоречий. Любителям разного рода криминальных фильмов и сериалов хорошо известны способы допросов преступников, в ходе которых следователь пытается поймать подозреваемого на противоречиях («Get your story straight!»), тем самым выведя его на «чистую воду».

Брехня отличается от лжи тем, что в отличие от лжеца, который учитывает истину и тем самым признает соответствующее обязательство, брехун проявляет к нему полное безразличие. Брехня тоже является искажением, но принципиально иного рода. Суть брехни не в самом искажении действительности, а в цели искажения. Цель брехуна — «обмануть насчет своих действий и намерений» [там же, с. 93]. Брехня, в отличие от лжи, оторвана от истины.

Франкфурт приводит такой пример: «Представьте себе оратора, выступающего с трибуны с ура-патриотической речью по случаю Дня независимости. Он громогласно вещает о “США, нашей великой и благословенной стране, чьи отцы-основатели, ведомые божественным провидением, дали человечеству новое начало”» [там же, с. 35]. Франкфурт утверждает, что оценивать эту речь с точки зрения того, лжет оратор или же говорит правду, означает полностью упускать суть происходящего. Конечно же оратор, Джозеф Маккарти, не верит в истинность утверждений, сделанных во время речи, точно так же как он не пытается и не рассчитывает убедить в их истинности слушателей. Цель оратора в другом: «Ему важно мнение людей о нем. Он хочет, чтобы его считали патриотом, проникшимся глубокими чувствами и мыслями относительно истории и предназначения нашей страны, осознающим важность религии, благоговеющим перед величием нашего прошлого, сочетающим гордость за страну со смирением перед богом и т.д.» [там же, с. 37].

Таким образом, критерием брехни является не истинность или ложность утверждения, а намерение говорящего. Бредовое высказывание может быть как истинным, так и ложным, важно другое — намерение брехуна скрыть свое безразличие к истине. Брехун пытается создать иллюзию того, что он сообщает что-то собеседнику, хотя в действительности он ничего не сообщает. Как говорит Н. Чокр: «брехун делает вид, что передает информацию, в то время как лжец (неправильно) информирует своего собеседника» [4].

Почему по мнению Франкфурта брехня столь опасна, что превосходит в этом даже ложь? Тому есть как минимум две причины. Во-первых, оторванность брехни от истины настолько очевидна, что нам не составляет труда идентифицировать ее. В отличие от лжи, мы никогда не примем брехню за чистую монету. Нам хорошо известны примеры брехни, которую мы производим сами. Кто из нас не был участником того, что в английском языке носит название bull session, а в русском — трепа. Обычно это происходит в компании друзей: мы обмениваемся фразами, которые с очевидностью ложны и даже абсурдны, слушаем подобную же пустую болтовню собеседников, отвечаем им брехней на брехню. Тем не менее, такого рода брехня безобидна: все участники bull session понимают и принимают правила этого жанр разговора, в котором брехня дозволительна. Напротив, сказать что-то всерьез может быть признаком дурного тона.

Проблемы начинаются, когда к брехне прибегают в контекстах, не допускающих ее использование. Например, когда политик отвечает на вопрос, затрагивающий важную для общества проблему, брехня вряд ли может считаться приемлемым ответом.

В статье про бредовую аргументацию Х.А. Гаскон [5] приводит пример Трампа, который объясняет причины выхода США из Парижского соглашения. Среди причин Трамп назвал следующую: «Я был избран представлять жителей Питтсбурга, а не Парижа». Предметом Парижского соглашения является экзистенциальный вопрос изменения климата, от решения которого может зависеть судьба человечества. Что может быть серьезней разговора о том, как спасти человечество от надвигающейся катастрофы? Тем не менее, брехня Трампа позволила ему в определенной мере уйти от ответственности за принятое его администрацией решение, которую он взял на себя, заняв пост президента США. Именно в способствовании уходу от ответственности состоит вторая причина опасности брехни.

Но почему это брехня? Ответ опять кроется в понятии обязательств. Контекст высказывания Трампа с очевидностью указывает на то, что оно является аргументом, обосновывающим правильность решения выйти из Парижского соглашения. А раз так, то Трамп должен соблюсти обязательство релевантности этого аргумента обосновываемому положению. Но если мы допустим, что обязательство релевантности соблюдается, то неизбежно придем к заключению, что Трамп считает Парижское соглашение имеющим отношение исключительно к жителям Парижа, и не затрагивающим жителей Питтсбурга. Как бы мы ни оценивали уровень интеллекта Трамапа, такая интерпретация его высказывания не представляется сколь-либо правдоподобной. Очевидно, что «даже Трамп знал, что Парижское соглашение — не о жителях Парижа» [там же, с. 303]. Таким образом, мы имеем дело с другим видом bullshit'a — аргументатаивной брехней.

Существует большое разнообразие видов брехни. Два из них мы уже упомянули — бредовые утверждения и бредовые аргументы. Каждый из видов брехни характеризуется безразличием говорящего к тому типу обязательств, которые возникают как следствие из презумпций, присущих соответствующим речевым актам и коммуникативным контекстам их осуществления. Бредовые утверждения возникают как результат игнорирования обязательства истинности, бредовые аргументы связаны с пренебрежением обязательством релевантности. Также выше мы упоминали об обязательствах обещаний, а именно, обязательстве придерживаться определенной линии поведения. Безразличие к этому типу обязательств несет ответственность за возникновения бредовых обещаний.

Брехня свойственна политикам и пропагандистам во всех странах. Два примера брехни, которые были приведены выше, принадлежат авторству американских политических деятелей. Однако именно в России (и, возможно, в странах со схожими политическими системами) брехня является сущностной характеристикой политического режима. В оставшейся части статьи я постараюсь обосновать это утверждение и еще раз вернуться к тезису Франкфурта об опасности брехни.

Природа политического режима в России

Признаюсь, я не являюсь специалистом в области политических наук и не самым внимательным образом слежу за политическими событиями. Поэтому в своем анализе я буду опираться на характеристику политического режима в России Григория Юдина [6] и использовать примеры из высказываний российских политиков и государственных пропагандистов, которые хорошо известны большинству россиян.

Российский политический режим Юдин характеризует как плебисцитарный. Де-факто это — авторитарный режим, в котором присутствует считающийся демократическим институт выборов. В таком типе режимов выборы играют роль источника легитимности персоналистской власти лидера. В этом смысле в плебисцитарной автократии назначение выборов прямо противоположно тому, каким оно должны быть в демократии. В последней выборы выступают (или должны выступать) в качестве инструмента народовластия, т.е. инструмента осуществления народом функции управления. В плебисцитарной автократии выборы, наоборот, работают как механизм укрепления власти автократа: положительный для автократа результат выборов представляется как разрешение на приведение в жизнь любого политического решения, карт-бланш, развязывающий ему руки, освобождающий от любых ограничений, в том числе зафиксированных в конституции страны.

Поэтому нас не должно удивлять, что плебисцитарным режимам свойственны две на первый взгляд противоречащие друг другу тенденции: тенденция к усилению президентской власти [там же, с. 30] и тенденция к возрастанию роли выборов, в частности, выборов центральной власти. Последние носят характер аккламации — выражения одобрения действий и решений (состоявшихся и будущих) лидера.

Другое, но уже не мнимое противоречие заключается в том, что народ, поскольку он полностью отстранен от принятия решений, должен, с одной стороны, быть максимально пассивен — ему отводится роль наблюдателя. С другой стороны, в моменты плебисцитов ему нужно резко мобилизовываться для выражения поддержки лидеру [там же, с. 35]. Поскольку выборы ресурсозатратны и содержат в себе элемент неопределенности, широкое распространение получают косвенные плебисциты — опросы общественного мнения — позволяющие «преодолеть проблему разрывов между голосованиями, которые создают лакуны легитимности» [там же, с. 33].

Подобная игра в демократию, помимо широкого распространения квази-демократического (см. [7]) института выборов, требует сохранения и других практик, обычно свойственных демократическим режимам. Одной из таких практик является подотчетность власти народу. В качестве медиума отчетности выступают средства массовой информации: политики регулярно выступают в различных СМИ, отвечая на вопросы журналистов и граждан. Пресс-конференции и прямые линии обычно заранее срежиссированы, т.к. другая (и, возможно, более важная) их функция — создание иллюзии компетентности власти (см [8]). Наконец, еще одна важная функция СМИ — обеспечение той сложной динамики, которая была описана в предыдущем параграфе: поддержание пассивного состояния граждан в периоды между выборами и их мобилизация во время выборов.

Большинство из упомянутых функций СМИ — создание иллюзии компетентности, подотчетности, общественной поддержки — играют вспомогательную для автократии роль, т.к. облегчают задачу удержания и усиления центральной власти. Но одна из функций медиа напрямую обеспечивает сохранение важнейшей характеристики автократии — пассивной роли граждан в управлении страной. Делается это путем создания у людей ощущения бессмысленности любого политического действия. По мнению Юдина, это достигается путем убеждения людей в том, что все врут, и никому нельзя верить. В этой ситуации «единственное, чем ты можешь заниматься, — это своим собственным благосостоянием» [9].

«Это, — утверждает Григорий Юдин, — ключевая функция российской пропаганды» [там же]. В осуществлении именно этой функции важнейшую роль играет брехня.

Брехня как сущностная характеристика российской политики

В российской политике брехня имеет множество проявлений и присутствует во многих ее аспектах. Можно, к примеру, вспомнить одну из прямых линий Путина, в ходе которой житель Хабаровского края пожаловался на отсутствие дорог, за которые он платит транспортный налог. Ответ президента — типичный случай брехни: «Зачем вам машина, если дорог нет?». Довольно просто понять, почему это брехня, если мы реконструируем то, что Пол Грайс называл коммуникативными импликатурами или, говоря простым языком, поймем, что имел в виду задавший Путину вопрос гражданин и что подразумевает ответ президента.

Вопрос жителя села Бельго подразумевал следующий ряд утверждений:

(1) Если я плачу транспортный налог, то государство обязано обеспечить меня дорогами.

(2) Я плачу транспортный налог.

(3) Дорог нет.

(4) [Следовательно,] государство не выполняет своих обязанностей.

Форма вопроса предполагает, что житель призывает главного представителя исполнительной власти к ответу за невыполненное обязательство. Правильной реакцией Путина могло бы быть, например, объяснение того, почему государство не несет ответственности за отсутствие дороги (т.е. обоснование того, что у него нет такой обязанности, по крайней мере в конкретном случае), или же признание того, что оно не выполнило того, что должно было выполнить (т.е. признание собственной некомпетентности).

Ответ Путина, однако, указывает на полное безразличие к тем коммуникативным обязательствам, которые вытекают из коммуникативной ситуации. Если Путин в своем ответе признаёт обязательство релевантности, то, интерпретируя этот ответ, мы вынуждены прийти к следующему заключению относительно его смысла:

Хоть вы и платите транспортный налог, это не государство должно обеспечивать вас дорогами, а вы должны подстраивать свое потребительское поведение под условия жизни: если нет дорог, то не покупайте машину.

Фактически это означает признание того, что государство не обязано выполнять свои обязательства перед гражданами. Едва ли можно допустить, что мы, спросив Путина напрямую, согласен ли он с этим утверждением, получим положительный ответ. Поэтому у нас не остается выбора, кроме как заключить, что ответ Путина — bullshit. В полном соответствии с характеристиками брехни Гарри Франкфурта целью Путина было не обмануть собеседника (и аудиторию), неверно описав реальность, а сохранить лицо, уйдя от ответственности. И сделал он это в свойственной ему циничной манере: он унизил собеседника, высмеяв его на глазах у всей страны.

Но этот пример не относится к той разновидности брехни, о которой я хотел написать — брехни, направленной на убеждение людей в том, что все врут, и стимулирующей тем самым политическую пассивность. Этот вид брехни заключается, как ни странно, во вранье. Выше я, следуя пониманию брехни Франкфуртом, подчеркнул, что брехня и ложь — разные вещи. Так почему же я называю ту ложь, которая свойственна российским политикам и пропагандистам, брехней?

Рассмотрим некоторые примеры такой лжи и ложных обещаний.

1. Ложь о малазийском Боинге. В рамках нескольких недель и даже дней в медиапространство вбрасывается несколько противоречащих друг другу версий: Боинг был сбит украинским штурмовиком СУ-25, произошел взрыв на борту, Боинг был сбит по ошибке в ходе учений украинской армии, Боинг был сбит из «Бука», но принадлежащего Украине. При этом ни одна из этих версий не признается впоследствии ошибочной.

2. Ложь о российских военных в Крыму. Если противоречащие друг другу версии о причинах падения Боинга высказывались разными официальными лицами, то в случае с присутствием российских военных в Крыму в 2014 году серийная ложь исходила из одного источника — Владимира Путина. Сначала несколько раз звучали однозначные заверения, что не только российских военных, но и граждан России в Крыму не было. На смену им пришли признания в том, что военные там были, но это были члены ЧВК «Вагнер». Наконец, последовало полное признание того, что в Крыму присутствовала российская армия, но даже это признание сопровождала откровенная ложь: «Конечно, это факт, мы никогда его не скрывали: наши вооруженные силы, прямо скажем, блокировали вооруженные силы Украины, расквартированные в Крыму».

3. Ложь о причинах нападения на Украину. В этом случае можно просто ограничиться списком причин начала войны из репертуара гос. пропаганды: химическое оружие, биологическое оружие (голуби, заражающие только русских), денацификация, демилитаризация, гей-парады (которые, если не остановить Украину, развалят Россию), предотвращение приближения границ НАТО.

4. Обещания, связанные с войной. Главным действующим лицом и здесь является Путин. Обещания, имеющие непосредственное отношение ко всей цепочке событий, приведшей к войне, и самой войной. Этот список тоже впечатляет:

— Обещания соблюдать территориальную целостность Украины в границах 1991 года.

— Обещания после присоединения Крыма не пытаться аннексировать другие территории Украины.

— Обещания, в том числе Макрону непосредственно перед началом вторжения 24 февраля, что никакого нападения на Украину не будет.

— Обещания не использовать срочников и резервистов в военных действиях.

Список можно продолжать. Но главное, что мы можем заметить в этих примерах лжи — ее систематический характер и очевидность. Очевидность лжи связана не только с неправдоподобностью самих утверждений, но и с явной их противоречивостью, которую невозможно не заметить.

Так почему же все это брехня?

Причина кроется в том свойстве лжи, на которое я указывал в начале статьи, и соответствующей ему характеристике брехни: ложь претендует на правду, брехня — нет. Претензия на правду предполагает усилия лжеца в придании утверждению правдоподобности и согласованности лжи с другими утверждениями лжеца и признаваемыми им фактами. Другими словами, ложь предполагает признание и учет обязательства истинности.

В приведенных примерах брехни мы можем увидеть отсутствие каких-либо усилий замаскировать ложь под правду. Будь-то случай со сбитым Боингом, где гос. пропаганда и представители власти закидывали медиапространство различными противоречащими друг другу версиями, аналогичная ситуация с версиями причин нападения на Украину, заявления об отсутствии, а затем присутствии российских военных в Крыму. То же самое можно сказать и об обещаниях Путина: относительно претензий на Крым, возможной войны с Украиной, готовящегося нападения на Украину, мобилизации и т.д.

Во всех этих случаях своей ложью лжецы с очевидностью разоблачают собственную ложь, не говоря явно, что они лгут (это важно для сохранения лица). Тем самым они демонстрируют полное безразличие к обязательствам — обязательству истинности в случае с ложными утверждениями и обязательству выполнить обещанное в случае с обещаниями. Это приводит к желаемому результату: люди перестают верить чему-либо, что прямо или косвенно исходит от Кремля. А вместе с постоянными заявлениями, что остальные тоже врут (часто вполне оправданными), это убеждает народ, что в политике врут все, поэтому следует максимально дистанцироваться от нее.

Но это имеет и негативные для власти побочные эффекты. Помимо уже упомянутого противоречия между политической пассивностью и необходимостью мобилизовывать электорат в периоды выборов, другим неприятным следствием политики bullshit’а стало полное отсутствие доверия даже в тех случаях, когда от граждан требуется проявление активности для решения реальных проблем. Наглядно это было продемонстрировано проваленной кампанией по вакцинации от ковида. Исходящие от государства призывы вакцинироваться возымели мало эффекта ровно по причине того, что они исходили от государства. Люди вполне обоснованно не находили причин верить тому, что им говорят люди, которые годами врали им.

Другой пример — мобилизация. Постоянная ложь о войне в Украине привела к тому, что призывы властей к действию в условиях, когда российская армия действительно испытывает серьезнейшие трудности как в ходе самих военных действий, так и со снабжением армии, еще менее эффективны, чем призывы к вакцинации (разумеется, не только по причине отсутствия доверия, но и вследствие более высоких рисков). Результат этого — недавний призыв Маргариты Симоньян прекращать врать [10].

Из брехни, связанной с ложными обещаниями, вытекают другие, не менее серьезные последствия. Некоторые из них мы уже могли наблюдать, а с частью нам еще предстоит столкнуться. Постоянные ложные обещания и невыполненные обязательства Путина привели к тому, что под вопросом оказывается возможность международного сотрудничества, а также, вероятно, переговоров о прекращении боевых действий. Уже открыто озвучивается отказ от ведения переговоров с Путиным. Какой смысл с ним о чем-либо договариваться, если он не намерен соблюдать договоренность?

Доверие — ценнейший ресурс человека. На государственном уровне отсутствие доверия делает невозможной кооперацию, что подрывает возможность любых международных договоренностей. А отсутствие доверия к политическим институтам внутри страны ведет к росту издержек для бизнеса, снижению эффективности работы институтов, осуществляющих монополию государства на легитимное применение насилия, отказу граждан сотрудничать с государством, когда это необходимо для решения реальных проблем. Это — еще одно печальное наследие, которое достанется от Путина будущим поколениям российских политиков и гражданам России.

Литература

[1] Харари Ю. Н. Sapiens: краткая история человечества. — Москва : Синдбад, 2021.

[2] Searle J. R. What Is an Institution? // Journal of Institutional Economics. — 2005. Vol. 1, no. 1.— P. 1–22.

[3] Франкфурт Г. К вопросу о брехне: логико-философское исследование (On bullshit). — М.: Европа, 2008.

[4] Chokr N. N. Even Deeper into ‘Bullshit’.—2006.—URL: https://www.researchgate.net / publication / 314175400 _ Even _ Deeper _ into _ ’Bullshit’ (visited on 06/19/2022).

[5] Gascon J. A. Argumentative Bullshit // IL. — 2021. — Sept. 9. — Vol. 41, no. 3. — P. 289–308.

[6] Юдин Г. Россия как плебисцитарная демократия // RSR. — 2021. — Т. 20, № 2. — С. 9—47.

[7] Рейбрук Д. В. Против выборов // М.: Ад Маргинем Пресс. — 2018.

[8] Guriev S., Treisman D. Informational Autocrats // Journal of Economic Perspectives. — 2019. — Nov. 1. — Vol. 33, no. 4. — P. 100–127.

[9] «Если Бы в 2020-м Лукашенко Проиграл, То Путин Ввел Бы Войска». Поговорили с Российским Социологом Юдиным, Который Предсказал Войну. — 20 апреля 2022. — URL: https://news.zerkalo.io/economics/12965.html?

[10] Я благодарен Дмитрию Полянскому за это наблюдение

Damir Davletov
Digazxc
иван малютин
+2
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About