Вокруг так много глаз, что даже дома не закрываешь шторы — ты и так на виду всегда, что бы ни делал и как бы ни пытался создать подобие интимности. Окна дома напротив — маленькие цветные экраны, напоминающие рабочее место охранника в супермаркете. Фильмы, телешоу и интернет-блоги используют записи с камер видеонаблюдения как аттракцион, как доказательство неподдельности жизни, но чаще всего показывают лишь самые исключительные ее моменты: кражи, аварии, драки, пожары, землетрясения. Зритель уже всегда в ожидании трагедии, поэтому CCTV идеально воплощает тревогу современного общества спектакля. Такое изображение напоминает о неизбежной позиции наблюдаемого и сигнализирует: «Сейчас ты увидишь нечто ужасное».

Радикальное выдавливание шоу из скучнейших часов видеоматериала, где «ничего не происходит», — такое использование подобных видео напоминает задачу телевидения. Развлечь на пустом месте, превратить любое слово, взгляд и шаг в событие, достойное обсуждения. В 1942 году одну из первых систем видеонаблюдения использовали, чтобы следить за испытанием баллистической ракеты дальнего действия. Через двадцать лет разработчик этого раннего CCTV Вальтер Брух придумал систему цветного телевидения. Девайсы контроля плоть от плоти инструментов бесконечного видеонаслаждения.

ФильмDer Riese Михаэля Клира тоньше использует материал. Он состоит из размытых черно-белых видео, запечатляющих жизнь города. Фактура изображения обманывает восприятие, кажется, что на экране не 1980-е, а 1900-е. Контуры машин и дорог расплываются и вместе с ними расплывается время.

Клир поэтизирует сухие, формальные кадры, оставляя в фильме кинематографичные мизансцены, добавляя музыку Вагнера и Малера. Ужас подкрадывается потихоньку и удивляет отсутствием ужасающего как такового. Чего же я боюсь? Камера на мгновение забывает, что должна бесстрастно регистрировать, и как будто любуются девушкой за стеклом банковской кассы, оставляя в кадре нежные листы офисного растения. Капли дождя, забрызгавшие объектив и мешающие зорким операторам следить за порядком в городе, добавляют кадру какую-то лишнюю сентиментальность. И так почему-то жалко этот одинокий кораблик в море и эту девочку с мороженым и овчаркой у ног!

Движение камеры бросается в глаза, она перемещается как-то нелепо и непривычно. Камера не пытается быть незаметной и плавной, она умеет двигаться только по прямым линиям. Вправо, вверх, вправо, вверх. Каждый сдвиг должен быть оправдан — эта камера подчинена функциям. Все ради безопасности. Это скольжение делает пространство плоским, лишает его воздуха, миллиона выпуклостей и неповторимых контуров ландшафта. Оно превращает город в карту этого самого города.

Размытые объекты наблюдения тоже угадываются не по виду, а по движениям. Вот неровное белое пятно в небе, постепенно снижается и скользит вдоль горизонта. Очертания самолета не угадываются, но что еще это может быть? И так до сих пор: нельзя точно утверждать, что у людей перед объективом в руках оружие, а не удочки или клюшки. Но что еще это может быть, когда твоя задача — искать опасность.

Пространства, показанные в фильме, не имеют между собой ничего общего, кроме камеры. Так техноглазок объединяет заправку, пип-шоу, вокзал и магазин дребедени. Каждая сцена выглядит одинаково, поэтому утомляет зрителя скудностью планов и ракурсов. Человек иначе смотрит на те же пространства, добавляя ко взгляду азарт, любопытство, внимательность или скептичность. Машина бюрократически строга.

Камера видеонаблюдения, как ни парадоксально, не умеет наблюдать и вглядываться, но никто не умеет следить лучше нее. Она не смотрит на что-то, а господствует надо всем (sur-veillance, над-). Такую камеру тянет к копошению, к многомашинным дорогам, многотоварным магазинам, многолюдным площадям. Пустые домашние лужайки ее мало интересуют, она тяготеет к избыточности, к выколи-глаз пестроте. Поэтому эпизоды с кораблем посреди водоема и с детьми, играющими на пляже, выглядят так, будто они не должны были оказаться в зоне интереса CCTV. Эти кусочки жизни слишком умиротворенные, спокойные и ненаполненные энергией. На пляже нечего красть.

Конец ставит в тупик. Камера срывается с места и колесит по картонным полям, мимо ватных деревьев. Теперь мы видим саму камеру со стороны, ее тяжелые тренировки, чтобы стать лучше, подвижнее, вездесущнее. В этом искусственном макете мира, камера выглядит как огромный железный шприц, впивающийся в тело Земли. Она больше домов и холмов. Теперь она больше человека.