Пока обширная гастрольная команда «Новой оперы» — оркестр, хор, дирижеры и ряд солистов — принимали участие в разнообразных фестивалях в Таллине, Херсонесе и Ярославле, здание в саду «Эрмитаж» тоже не пустовало. На прошлой неделе там с почти фестивальным шиком прошел трехчастный цикл концертов камерно-вокальной музыки «Итальянские эпизоды», который явился логическим продолжением схожих новооперных проектов — «Итальянские песни» и «Вокальные перекрестки». Только теперь действие из Зеркального фойе переместилось на основную сцену театра — волшебство камерного формата от этого никуда не делось, а вот зрителей собралось, естественно, куда больше. Несмотря на отпускной сезон, аншлаг был уже в первый концертный вечер.

И как раз о данном эпизоде пресловутого итальянского «мини-сериала» хотелось бы рассказать отдельно, поскольку он вышел исключительным и по составу участников и в части исполняемой программы — изобретательной и достаточно рафинированной. Охватывала она музыку пяти веков (с основным упором на бельканто), причем была выстроена, к счастью, не банально по хронологии, а вразброс, чтобы нагляднее продемонстрировать затейливые связи и неожиданные пересечения.

Хотя открывался концерт все–таки самым ранним сочинением — мадригалом «Amarilli, mia bella» из сборника «Новая музыка» Джулио Каччини, одного из зачинателей оперы, входившего в Флорентийскую камерату. Его же именем в программке было подписано следующее исполняемое произведение — «Ave Maria», что меня, признаться, сперва расстроило. Поскольку в нашу эпоху мгновенного доступа к информации и повышенного интереса к старинной музыке тиражировать данное сочинение под именем Каччини уже вроде бы не комильфо. К счастью, ведущий Михаил Сегельман дал зрителям пояснения касательно выдающейся музыкальной мистификации лютниста Владимира Вавилова, и стало очевидно, что совмещение оригинального творения флорентийца и того, которое ему только приписывается, есть сознательный кунштюк составителей программы. Даже объявление звучало оригинально: Владимир Вавилов, «Аве Мария» Каччини» — довольно остроумно, не придерешься! Впрочем, неудивительно — Михаил Сегельман один из тех немногих ведущих, чьи комментарии, всегда точные, емкие и неординарные, придают дополнительный контекст и объем звучащим произведениям.

В итоге эксперимент получился любопытный: на фоне аутентичного «Amarilli…» было слышно даже «невооруженным ухом», что «Аве Мария» не характерна для музыки переходного периода между ренессансом и барокко. К тому же это позволило перебросить арку к современности, поскольку следующим номером концерта стала еще одна имитация — «Итальянская ария» из фильма «Болезнь любви». Ее автор Романо Мусумарра, известный запоминающимися мелодиями, которые он создает для эстрадных и кроссоверных певцов — Гару, Сафины, Селин Дион, оказывается, также умелый стилизатор. Примечательно, что все три произведения исполнила с большим вкусом одна певица — Мария Буйносова. Каччини и Вавилова — строго и стильно, арию — с должным драматизмом. Она же выходила и во втором отделении с полным очарования маленьким циклом «Венецианская регата» Россини.

Такую же разноплановость трактовок продемонстрировала другая сопрано Кристина Бикмаева — со свежим, сильным, подвижным голосом и бездной сценического обаяния. И хоть спела она всего два произведения, зато достаточно редкие. Серьезно и с трепетом прозвучала элегическая «Ave Maria» Луиджи Луцци (от которого в истории музыки, собственно, только и осталось это красивейшее сочинение). И невероятно задорно — пикантная вещица Джованни Паизиелло «Chi vuol la zingarella», которую стыдливо перевели «Чего хочет цыганочка», хотя, судя по контексту, там вполне недвусмысленная фраза «Кто желает цыганочку?»

Порадовали и обладатели низких тембров: у баритона Ильи Кузьмина более всего запомнилась песня «Нищий» Джузеппе Верди — тоже не самое часто исполняемое произведение композитора на фоне его хрестоматийных арий.

А меццо Анастасия Лепешинская — убедительная Розина и Анджелина в операх Пезарского Лебедя, и вообще россиниевская певица — в его «Испанской канцонетте» показала ту же техничность наравне с упоительной легкостью.

Хотя меня все–таки куда больше заинтересовали у нее две песни из разных циклов любимого и долгожданного Отторино Респиги: «Вечер» на стихи великого Габриэле Д’Аннунцио и «На птичьем дворе». Впитавший отголоски самой разной музыки — от Дебюсси до Рихарда Штрауса и от Бруха до Римского-Корсакова, у которых учился, известный прежде всего своей симфонической «римской трилогией», Респиги ведь являлся помимо прочего выдающимся песенником. Так что его канцоны я ждала с особым трепетом, а партия фортепиано в них — сочная экспрессионистская звукопись — навела на мысль, что, может, неплохо было бы разбавить густую вокальную лирику какими-нибудь инструментальными пьесами Респиги. Хотя на пианистов — Дмитрия Сибирцева и Анну Ситникову — и так легла основная нагрузка: им необходимо было подготовить колоссальные программы для трех концертов с почти двумя десятками певцов, и каждому солисту была оказана безупречная индивидуальная поддержка, в каждом номере отточены мельчайшие нюансы, установлен постоянный диалог между голосом и инструментом.

Но все–таки главной приманкой стало для меня участие в этом вечере троих лирических теноров, выдающихся и притом совершенно своеобразных, не похожих друг на друга — Богдана Волкова, Георгия Васильева и Алексея Татаринцева. «Новая опера» уже давно собирает у себя певцов международного класса, причем не только приглашает со стороны, но и взращивает в собственных стенах, как, собственно, Васильева и Татаринцева, однако услышать в одной программе всех троих, безусловно, несказанная удача.

Богдан Волков выбрал для своего выступления две канцоны Гаэтано Доницетти — «Вечная любовь и верность» и «Любовь и смерть», а также две Винченцо Беллини — «Но сделай меня счастливым» и «Память», в общем, именно те произведения, что являются одной из граней истинного бельканто. И показал себя совершенным мастером данного стиля — голос лился, словно поток масла, с бесконечным «абсолютным» легато, выровненным звучанием во всех регистрах и при этом богатой палитрой оттенков и душевных состояний. Прощальный монолог «Amore e morte» Доницетти в принципе весь был исполнен на mezza voce, причем без потери внятности (а знатоки итальянского, безусловно, оценили работу со словом!) и настолько сокровенно, что слезы наворачивались. А «La ricordanza» Беллини, где лиричность исполнения чередовалась с ярким драматизмом, и вовсе тянула на мини-спектакль, в котором певец с безупречным чувством меры, без всякого мелодраматического натужного пафоса передал все интимные штрихи и тонкость музыкального замысла композитора. Убедительно доказав, что в камерной музыке, требующей помимо голоса еще развитого вкуса и ума, как в увеличительном стекле видна вся суть исполнителя. И Богдан Волков, безусловно, уникальный по всем статьям музыкант и артист, о чем я не устаю твердить.

Еще одну изумительную канцону Респиги («Сумерки» из цикла «Лесные божества») подарил слушателям Георгий Васильев наряду с парой песен «итальянского шуберта» — Франческо Паоло Тости («Колыбельная» и «Рассвет отделяет от света тень»).

А самое знаменитое сочинение великого песенника, «Marechiare», досталось Алексею Татаринцеву, в принципе собравшему все хиты программы — и трюкаческую «Тарантеллу» Россини, и переливчатую «Утреннюю серенаду» Леонкавалло. Эти полные мелодического очарования канцоны — «Mattinata» c «Marechiare» — исполненные Алексеем как всегда выразительно и броско, конечно, добавили почти эстрадной эффектности под занавес концерта. Что, впрочем, драматургически обоснованно и нисколько не умалило эксклюзивности программы.