Система ценностей бэйби-бумеров менялась в зависимости от их личного опыта, приобретенного за время стремления к достижению советской мечты и жизни при позднем социализме, а также в связи с крупнейшими социальными и историческими переменами, на фоне которых развивались их личные истории и их коллективная биография. Все увеличивалась открытость Советского Союза и распространялась информация с помощью магнитофонов, передач западного радио, фильмов, телевидения, самиздата, поездок за границу и встреч с приезжавшими в СССР иностранцами. Кроме того, значительное увеличение количества людей с высшим образованием, а также дальнейшая консолидация нуклеарной семьи, на которую влияло увеличение разводов и уменьшение количества браков, стали основными элементами того позднего социализма, при котором они жили.

Еще одной характерной чертой позднего социализма является возникновение подлинного движения за права человека. Оно выставило Советский Союз в критическом свете на международной арене и, органически развиваясь внутри системы, бросило принципиальный вызов экономике советских мифов. Государственные репрессии, хотя и ослабленные, оставались элементом позднего социализма в основном потому, что они ограничивали возможность выбора, в том числе заставляя работать самоцензуру. Лишь небольшое количество бэйби-бумеров непосредственно сталкивалось с КГБ, но все они ощущали его присутствие. Москвичка Елена Жаравова призналаcь, что испытывала опасение, «что кто-то может донести о разговоре с тобой. Ну, об этом я тут же забывала, потому что я не могла представить, что кто-то из ребят в моей группе на такое способен. Судя по тому, что никто меня никогда никуда не вызывал, наверное, среди них таких не было». Слова Жаравовой показывают, как возрастало значение частной жизни для поколения холодной войны, как личная заинтересованность становилась куда более сильной движущей силой, чем самопожертвование ради общественных целей. Это произошло как в результате успешной советской социальной политики, по иронии судьбы в долгосрочной перспективе ослабившей систему, так и в результате недостатков экономики, которые стали настолько характерным признаком позднего социализма, что бэйби-бумеры сталкивались с ними овсюду. Вездесущая идеология воздействовала на интервьюируемых, но одновременно с этим они были весьма практичными: им приходилось нарушать правила и принципы и ради собственного выживания заставлять экономику работать на себя

Они прибегали к различным стратегиям, чтобы сводить концы с концами и удовлетворять свои личные потребности, и таким образом компенсировали все недостатки советской экономической модели, делавшей Москву привилегированным местом. Многие саратовцы, оказавшиеся в куда более тяжелом экономическом положении, чем москвичи, часто ездили в столицу для покупки продуктов и потребительских товаров. Однако в большинстве случаев те стратегии, которыми обе группы прекрасно овладели, удивительно схожи: это полулегальная и нелегальная экономическая деятельность, которая облегчалась блатом. Такие стратегии сближали людей, действовавших по собственной инициативе неподконтрольными государству способами, на которые обычно власти смотрели с подозрением. Но эти стратегии еще больше укрепляли частную жизнь и одновременно ослабляли веру людей в систему.

В брежневскую эпоху ожидания людей росли быстрее, чем советский уровень жизни, а происходившее как в 70-е годы, так и позже расширение сферы частной жизни и связанных с ней ценностей разъедало власть идеологии, и при этом не было новой системы убеждений, которая могла бы сменить ослабевшую старую. История дает много примеров того, что происходит, когда ожидания растут быстрее, чем какое-либо подобие их выполнения. Как ни странно, привилегированные москвичи намного критичнее своих саратовских ровесников высказывались относительно советской экономики. Однако застой нельзя сводить исключительно к экономическим проблемам. Ирина Барышева из Саратова выразила это чувство, когда сказала: «А вот что касается морального, внутри, вот то, что мне чего-то недодали… Меня всегда коробила фраза, что вот “как нам повезло, что мы родились в Советском Союзе”. Я думала: а в чем же нам повезло-то?» Она вспоминает, как ее одноклассники собирались, если кто-то приезжал из какого-то особенного места, например из международного молодежного лагеря. «И мы делились впечатлениями… [возникало] такое чувство какое-то гнетущее, что вот чего-то такое мне жизнь недодала».

Что жизнь недодала? Анализ жизненных историй бэйби-бумеров дает возможность предположить, что поколение их родителей проживало другую версию советской мечты. Они выросли при сталинизме и во время войны, поэтому их ожидания были крайне низкими, но зато жизнь предоставляла им многочисленные возможности для самопожертвования, вертикальной и географической мобильности и карьерного роста. Советская мечта казалась им близкой к реальности, а для большинства бэйби-бумеров она была недостижима. Это понимал москвич Сергей Земсков. Он отметил, что у Брежнева был «очень плохой генофонд» и что он и его окружение слишком долго «просидели» на своих постах, а затем сделал вывод: «А их подпирало уже поколение, скажем, наших… Это наши отцы и так далее. И ясно совершенно, что, если посмотреть по нашему поколению, мало кто куда прорвался. Еще были какие-то попытки прорыва вверх, очень слабые. В Москве это все было очень тяжело и непросто». Поколение холодной войны достигло стеклянного потолка на пути к осуществлению советской мечты.

Советское вторжение в Афганистан можно рассматривать как еще одно проявление брежневского застоя. Несмотря на то что контроль со стороны властей не давал возможности публично обсуждать это злосчастное решение и его последствия вплоть до наступления горбачевской эпохи гласности, в конце концов вторжение вбило очередной гвоздь в гроб советской системы. Правда, в то время это не казалось очевидным, так как советское общество было «тревожно противоречивым». Как напомнил мне саратовец Александр Трубников, советская власть «крепка действительно была, она решала вопросы». Александр Вирич попытался осмыслить на более широком фоне применение Советским Союзом силы в Афганистане и упомянул «инфантильное отношение ко всем партийным лозунгам». Они всем надоели, но «уже никто не спрашивал, что там делает партия». При этом Вирич подчеркнул: «Для тех, кто занимался планированием, все было ясно. Правда, мы не думали, что это так быстро доведет до краха. Я считал, что на мой век и на век моих детей хватит этого спокойного будущего. Ну, сложилась такая ситуация, все вместе пришло и все кончилось».

Книга из серии «Historia Rossica» издательства «Новое литературное обозрение».