Donate
РИПОЛ классик

Славой Жижек. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание?

Шарлотта Дэй30/07/19 12:4323.8K🔥

В издательском проекте «Панглосс» (Рипол-Классик) выходит философская книга, полностью состоящая из шуток. Вернее, книга «Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание?» содержит каждую шутку, процитированную, перефразированную или упомянутую в работах Славоя Жижека, включая некоторые из неопубликованных рукописей.

Для Жижека шутки — это кратчайший путь к философскому пониманию. Эта книга, в отличие от любой другой работы словенского философа, служит емким справочником по философским, политическим и сексуальным темам, занимающим его. Здесь мы представляем редакционную выборку из 20 шуток на разные темы. Иногда они выходят за грань приличия и политкорректности, но все они нацелены на серьезность — именно ту, которая без комедии невозможна.

Перевод с английского А.В. Морозова.

Кадр из фильма Теодороса Ангелопулоса «Пейзаж в тумане» (1988)
Кадр из фильма Теодороса Ангелопулоса «Пейзаж в тумане» (1988)

Есть совершенно замечательный пошлый анекдот про Иисуса Христа. В ночь перед тем, как Христа арестовали и распяли, его ученики начали волноваться из–за того, что он по-прежнему был девственником. Быть может, Христу не помешало бы испытать немного удовольствия, прежде чем он умрет? Ученики попросили Марию Магдалину отправиться в палатку, где отдыхал Иисус, чтобы его соблазнить. Мария ответила, что с радостью все сделает, и вошла в палатку, однако спустя пять минут выскочила из нее кричащая, злая и испуганная. Ее спросили, что же пошло не так, и она объяснила: «Я медленно разделась, после чего раздвинула ноги и показала Христу свою киску. Он посмотрел на нее и сказал: „Ужасная рана! Ее нужно тотчас же исцелить!“ — и мягко приложил к ней свою руку».

Вот почему стоит опасаться людей, которых так заботит исцеление ран других, — а если мне нравится моя рана? Точно так же непосредственное исцеление раны, нанесенной колониализмом, которое бы вернуло нас в доколониальную реальность, может оказаться кошмаром: если бы нынешние индейцы обнаружили себя в доколониальной реальности, они бы несомненно издали тот же ужасающий крик, что и Мария Магдалина. [1]

* * *

Смысл сцены может полностью перемениться из–за сдвига в перспективе субъекта, как в классическом советском анекдоте, где Брежнев погибает и отправляется в ад. Поскольку он был великим вождем, ему всё же воздают почести — берут на экскурсию и позволяют самому выбрать себе комнату. Экскурсовод открывает дверь, и Брежнев видит Хрущева, который, сидя на диване, страстно целует и ласкает Мэрилин Монро, примостившуюся у него на коленях. Брежнев радостно восклицает: «Я был бы не прочь оказаться в подобной комнате!» На что гид ему отвечает: «Не спешите, товарищ! Это ад не для Хрущева, а для Мэрилин Монро!»

* * *

Шутка из начала 1960-х неплохо передает парадокс предубеждения. После того как Юрий Гагарин, первый космонавт, совершил свой полет в космос, его встретил Никита Хрущев, генеральный секретарь Коммунистической партии; Юрий же обратился к нему с глазу на глаз со следующими словами:

— Знайте, товарищ, что там, в небе, я видел рай, и Бога, и ангелов — христианство верно!

— Знаю, знаю, — шепчет ему в ответ Хрущев, — но давайте потише, не будем об этом распространяться!

На следующей неделе Гагарин посещает Ватикан, его встречает Папа Римский, которому Гагарин говорит:

— Знайте, святой отец, что я был там, в небе, и не видел ни Бога, ни ангелов…

— Знаю, знаю, — перебивает его Папа, — но давайте потише, не будем об этом распространяться!

* * *

Два друга-еврея проходят мимо католической церкви, на стене которой вывешен большой плакат, обращающийся к некатоликам: «Приходите к нам, принимайте католицизм — и тут же получите 30 тыс. долларов наличными!» Хотя друзья идут дальше, между ними все же завязывается спор по поводу того, правдиво ли предложение. Неделю спустя два друга вновь встречаются перед той же самой церковью, и один из них признается: «Я все думаю о том, правда ли это». Другой ему снисходительно отвечает: «Евреи, все-то вы о деньгах думаете!»

* * *

У нас имеются веские основания считать, что христианское учение о непорочном зачатии опирается на неверный перевод еврейского alma (которое буквально означает «молодую женщину») как «девственница»: «Похоже, западный мир два тысячелетия страдал священным сексуальным неврозом просто потому, что евангелисты Матфей и Лука не умели читать по-еврейски» [2]. Вдобавок есть веские основания полагать, что семьдесят «девственниц», ожидающих мучеников в мусульманском раю, тоже возникли по ошибке: при использовании слова hur, транслитерированного как houris, авторы Корана опирались на ранние христианские тексты, где употреблялось арамейское hur, означающее «белый изюм», деликатес. Допустим, молодой мученик отправился на самоубийственную миссию из–за того, что буквально воспринял обещание своего лидера: «Врата рая раскроются перед тобой, и на берегах медовых рек тебя будут дожидаться прекрасные черноглазые девственницы». Только «представьте себе лицо юного мученика, который обнаружил, что в раю ему вручают просто горсть изюма, а не то, чего он так ожидал» [3].

В классическом боснийском анекдоте парень приходит к гости к лучшему другу и обнаруживает, что тот играет в теннис на заднем дворе, а Агасси, Сампрас и иные игроки мирового уровня ждут своей очереди, чтобы сыграть. Парень удивленно спрашивает его: «Но ты же никогда особо не играл в теннис! Как тебе удалось так быстро продвинуться в игре?» Друг отвечает: «Видишь пруд за моим домом? В нем плавает волшебная золотая рыбка. Скажи ей, чего желаешь, и она сразу же это исполнит». Друг идет к пруду, видит рыбку, говорит ей, что хочет, чтобы его шкаф был полон денег, и бежит домой проверять. Возле шкафа он обнаруживает, что отовсюду из него выпадают серьги. Он возвращается к другу разгневанный и говорит: «Но я же хотел деньги, а не серьги!» А друг ему спокойно отвечает: «Ой, забыл сказать — у рыбки ограниченный слух, так что иногда она неверно понимает желание. Разве ты не видишь, как мне скучно тут носиться и играть в дурацкий теннис? Думаешь, я действительно просил себе сногсшибательный теннис?» Разве здесь нет сходного кафкианского поворота в сюжете — как в истории с бедным мусульманским воином, которому досталась горстка изюма?

* * *

Есть современный боснийский анекдот, совершенно замечательный, про известную пьесу Бетховена для фортепиано «К Элизе» (Für Elise), который высмеивает «просвещенных» западноевропейских учителей, присланных цивилизовать «примитивных» боснийцев. На уроке истории музыки в старших классах учительница говорит, что Бетховена ученики будут проходить не обычным образом, узнавая факты о нем, а более творческим: каждый из учеников будет упоминать идею или образ, а затем называть наиболее им подходящее сочинение Бетховена. Застенчивая девочка говорит: «Красивый зеленый луг перед лесом, с оленем, пьющим воду из ручья… Симфония № 6, „Пасторальная“!» Мальчик вслед за ней говорит: «Революционная война, героизм, свобода… Симфония № 3, „Героическая“!» Наконец, мальчик-босниец говорит: «Большой, толстый, крепкий эрегированный член». «И к чему бы это?» — спрашивает раздраженная учительница. «К Элизе!»

Замечание мальчика полностью подчиняется логике фаллического означающего, «сшивающего» серию не потому, что в ней открыто упоминается орган, но потому, что оно завершает серию переходом от метафоры к метонимии: первые два ученика придают ей метафорический смысл (пасторальная симфония означает для нас либо вызывает у нас в памяти лук с ручьем и т. п.), тогда как эрегированный член, упомянутый боснийским мальчиком, не означает и не вызывает Элизу, а должен использоваться ей с тем, чтобы Элиза получила сексуальное удовлетворение. (Добавочный непристойный смысл, конечно же, заключается в том, что сама учительница страдает от недостатка секса и нуждается в хорошем перепихоне, чтобы больше не беспокоить учеников такими глупыми заданиями.)

* * *

Следует отказаться от обсуждений вопроса о том, является ли утопление пыткой, как от очевидной бессмыслицы: разве не при помощи боли и страха смерти утопление заставляет закаленных лиц, подозреваемых в терроризме, расколоться? Что касается замены слова «пытки» фразой «усиленная техника допроса», то следует отметить, что здесь мы имеем дело с расширением логики политкорректности: точно так же, как «инвалид» становится «человеком с ограничениями здоровья», «пытка» делается «усиленной техникой допроса» (а «изнасилование» — почему бы и нет — «усиленной техникой соблазнения»). Ключевой пункт состоит в том, что пытки — грубое насилие, применяемое государством — были приняты публикой в тот самый момент, когда публичная речь была сделана политически корректной для того, чтобы защитить жертв от символического насилия. Два явления — просто две стороны одной монеты.

* * *

Существует множество предметов и гаджетов, которые обещают доставить чрезвычайное удовольствие, но вместо этого лишь воспроизводят его отсутствие. Последний писк моды — аппарат для тренировки выносливости, аналог вибратора: мастурбатор, напоминающий ручной фонарь (так что его не стыдно носить с собой). Вы вставляете свой эрегированный пенис в отверстие сверху, нажимаете на кнопку, и предмет вибрирует, пока не доставит удовлетворение. Товар доступен во многих разновидностях, отличающихся по расцветке, габаритам и формам (с волосами или без и т. д.), которые имитируют все три основные отверстия для проникновения (рот, вагина, анус). В конечном итоге вами приобретается частичный объект (эрогенная зона), который отделен от неудобного бремени личности.

Как нам справиться с этим дивным новым миром, подрывающим основоположения нашей интимной жизни? Окончательное решение, разумеется, состояло бы в следующем: вставить вибратор в аппарат для тренировки выносливости, включить его и оставить все удовольствие этой идеальной парочке, а мы, два настоящих человеческих партнера, будем сидеть за соседним столом, пить чай и спокойно наслаждаться тем, что без особых усилий нам удалось выполнить свой долг по получению наслаждения. Так что, быть может, когда наши ладони встретятся во время наливания чая, мы окажемся в постели — и это будет составлять часть настоящей романтики, которой мы будем наслаждаться безо всякого давления Сверх-Я.

* * *

В старом югославском анекдоте, высмеивающем полицейскую коррупцию, полицейский неожиданно возвращается домой и видит, что его жена лежит в постели, причем явно разгоряченная и взволнованная. Подозревая, что он застал ее с любовником, полицейский начинает оглядываться в поисках спрятавшегося мужчины. Лицо жены бледнеет, когда он наклоняется, чтобы посмотреть под кровать, но после короткого шепота муж поднимается с самодовольной улыбкой и говорит: «Извини, любовь моя, ложная тревога. Под кроватью никого нет!», — крепко удерживая в руке пару банкнот с высоким номиналом.

* * *

Несколько лет назад в кампусе Калифорнийского университета в Санта-Круз, одной из столиц политкорректности, мне сказали, что здесь придумывают шутки, которые были бы смешными и при этом никого не ранили, не унижали и даже не высмеивали, что-то вроде «что случается, когда треугольник встречает круг?». Легко догадаться, что в ответ я сразу взорвался: мне без разницы, что происходит, когда треугольник встречает круг; весь смак шутки заключается в том, что кто-то должен быть ранен, унижен… Но что если я не прав, что если я упустил чисто формальный аспект, который как раз и делает шутку смешной, в отличие от ее непосредственного содержания, — точно так же, как сексуальность вовсе не сводится к непосредственному содержанию, а, напротив, должна рассматриваться с точки зрения того, как это содержание формально представлено? Вопрос, разумеется, состоит в том, способна ли такая форма выполнять свою работу самостоятельно — или ей требуется «кусочек реальности», некоторое произвольное положительное содержание, относящееся к «грязным» темам (секс, насилие)? [4]

* * *

В одном восхитительно глупом (и аполитичном!) русском анекдоте советских времен два незнакомца сидят в поезде в одном купе. После продолжительного молчания один вдруг обращается к другому:

— Ты когда-нибудь трахал собаку?

Тот удивленно отвечает:

— Нет, а ты?

— Конечно же нет. Это ведь отвратительно. Я просто хотел начать беседу! [5]

* * *

В Китае местные партийные руководители нередко выступают предметом непристойных шуток, высмеивающих их вульгарные вкусы и озабоченность. (Эти анекдоты выражают в первую очередь отношение верховной номенклатуры к низшим кадрам, а не настроения обычных людей.) В одной из таких шуток партийный руководитель одной провинции только-только вернулся из большого города, где купил себе новые черные туфли, дорогие и блестящие. Молодая секретарша приносит ему чай, и начальник хочет впечатлить ее своей обувью. Когда она наклоняется над столом и его нога находится прямо под ней, он говорит секретарше, что ему видно (в отражении туфли) ее синее белье. На следующий день флирт продолжается, и начальник говорит секретарше, что у нее зеленые трусики. На третий день секретарша решает прийти и вовсе без белья. Глядя на свои ноги в поисках отражения, партийный руководитель в отчаянии восклицает: «Только я купил эти туфли, а на них уже огромная трещина!»

В последнем смещении, когда руководителю удается увидеть отраженную «вещь как таковую» (вагинальную щель, более не спрятанную под бельем), он устраняется от ее распознания и вместо этого считает за свойство отражающего ее зеркала (за трещину на отполированных туфлях). За фасадом вульгарной хвастливости руководителя здесь можно даже увидеть знак скрытой вежливости: прибегая к мягкому неузнаванию, руководитель предпочитает выставить себя идиотом, нежели чем грубо высказаться о том, что увидел. Процедура здесь несколько отличается от фетишистского смещения. Восприятие субъекта не останавливается на последней вещи, увиденной им перед тем, как он взглянул прямо на вагинальное отверстие (как в фетишистской фиксации), то есть его туфля — не фетиш, который он увидел, прежде чем заметил вагинальную щель. Когда же он вдруг случайно видит вагинальную щель, он принимает эту трещину за свою, за собственный недостаток. [6]

* * *

Один врачебный анекдот, который включает в состав гегельянской триады окончательное «примирение», представляет собой весьма жестокую вариацию на тему сначала-хорошая-затем-плохая-новость, охватывающую целую триаду хорошей-плохой-хорошей новостей. После того, как жена подверглась длительной и рискованной операции, муж подходит к врачу и спрашивает его о результатах. Врач начинает ему отвечать: «Ваша жена выжила; вероятно, она проживет дольше, чем вы. Но возникли некоторые осложнения: она больше не способна контролировать свои анальные мышцы, так что дерьмо будет постоянно выскакивать. Также из ее влагалища будет постоянно неприятно пахнуть желтым желе, поэтому какой бы то ни было секс исключен. К тому же у нее проблемы со ртом, из него будут выпадать куски пищи». Заметив, что лицо мужа белеет от испуга, врач дружелюбно хлопает его по плечу и улыбается: «Не волнуйтесь, я просто пошутил! Все в порядке — она умерла во время операции». [7]

* * *

Есть совершенно замечательный пошлый еврейский анекдот, в котором рассказывается о полячке-еврейке, уставшей после тяжелого рабочего дня. Когда ее муж приходит домой, тоже уставший, но возбужденный, он говорит ей: «Я не сумею с тобой сейчас заняться любовью, но мне нужна разрядка — можешь отсосать мне и проглотить сперму? Это бы мне очень помогло!» Жена отвечает: «Я слишком устала, чтобы заниматься этим сейчас, дорогой. Почему бы тебе просто не помастурбировать в стакан, а утром я выпью!»

Не является ли эта ситуация — вопреки расхожему представлению о холистическо-интуитивном складе женского ума, противоположном маскулинному рациональному анализу — примером безжалостного феминного использования Рассудка, его способности разделять то, что естественным образом соединяется друг с другом? [8]

* * *

Всем известна старая шутка о том, кто же на самом деле написал пьесы Шекспира: «Не Уильям Шекспир, а кто-то другой с тем же именем». Вот что Лакан имеет в виду под «децентрированным субъектом»: так субъект соотносится с именем, которое закрепляет его символическую идентичность. Джон Смит (всегда, по определению, по понятию) — не Джон Смит, а кто-то другой с тем же именем. Как знала шекспировская Джульетта, я никогда не равняюсь «этому имени». Вот почему Джон Смит, который действительно считает себя Джоном Смитом, — не кто иной, как психотик. [9]

* * *

Нехватка или несовершенство (большого) Другого удивительно просто иллюстрируется шуткой, повествующей о двух друзьях, которые играют в игру, где нужно попасть мячом по банке. После ряда ударов один из них говорит: «Да черт побери, я промазал!» Второй, религиозный фанатик, комментирует: «Как ты смеешь так говорить, это же богохульство! Пусть Бог ударит тебя молнией в наказание!» Спустя мгновение молния действительно ударяет, но поражает при этом друга-фанатика. Потрясенный и едва живой, он обращает взгляд вверх и спрашивает: «Почему же ты поразил меня, о Господь, а не виновника?» Сверху раздается глубокий голос: «Да черт побери, я промазал!» [10]

* * *

Чтобы лучше понять не-Всё, обратимся к замечательному диалектическому анекдоту из «Ниночки» Любича. Герой заходит в кафетерий и заказывает кофе без сливок. Официант говорит ему: «Извините, но у нас закончились сливки. Могу я принести вам кофе без молока?» В обоих случаях покупатель получает кофе без всего, но это Одно (кофе) всякий раз сопровождается другим отрицанием, сначала кофе-с-отсутствием-сливок, затем кофе-с-отсутствием-молока. (Точно так же жители Восточной Европы в 1990 году желали для себя не только демократии-без-коммунизма, но и демократии-без-капитализма.)

Мы сталкиваемся здесь с логикой дифференциации, в которой нехватка сама по себе выступает положительной характеристикой. Этот парадокс отлично иллюстрируется старым югославским анекдотом о черногорце (в бывшей Югославии жителей Черногории обзывали лентяями): почему парень из Черногории, ложась спать, ставит на тумбочку два стакана, один полный, а другой пустой? Потому что он слишком уж ленив, чтобы заранее подумать, захочется ли ему ночью пить… Смысл анекдота состоит в том, что отсутствие как таковое отмечается в качестве чего-то положительного: недостаточно иметь полный стакан воды, ведь если черногорец не захочет пить, он может просто не обратить на него внимание — данный негативный факт должен быть отмечен наличием пустого стакана, то есть отсутствие потребности в питье материализуется, собственно, в пустом пространстве незаполненного стакана.

Есть и политическая версия этого анекдота. В шутке из социалистической Польши покупатель заходит в магазин и спрашивает: «У вас, наверное, нет масла — или есть?» В ответ ему говорят: «Извините, но у нас магазин, в котором нет туалетной бумаги. А вот в магазине через дорогу нет масла!» [11]

* * *

Здесь нельзя не упомянуть другой случай из популярного кино, связанный с кофе, на этот раз — из английской драмы о рабочем классе «Дело — труба». Герой провожает до дома красивую девушку, и на пороге она говорит ему: «Не хочешь зайти ко мне выпить кофе?» Он отвечает: «Есть одна проблема — я не пью кофе…» На что она с улыбкой ему говорит: «Никаких проблем, потому что у меня нет кофе».

Колоссальная и непосредственная эротическая мощь ее ответа заключается в том, как — опять же, посредством двойного отрицания — она чересчур прямо намекает на секс, при этом ни разу не упоминая его: когда героиня сначала приглашает парня на кофе, а затем признает, что у нее нет кофе, она не отменяет свое приглашение, а просто дает понять, что первое приглашение на чашку кофе было замещением (или предлогом), само по себе безразличным, приглашения в постель. В том же ключе можно представить себе диалог между Соединенными Штатами и Европой в конце 2002 года, когда готовилось вторжение в Ирак. Соединенные Штаты говорят Европе: «Не желаете ли присоединиться к нам в нападении на Ирак, чтобы найти оружие массового поражения?» Европа отвечает: «Но у нас нет средств обнаружения оружия массового поражения!» И вот здесь вступает Рамсфельд: «Никаких проблем, потому что в Ираке нет оружия массового поражения». [12]

* * *

Есть одна югославская шутка-загадка: «В чем разница между Папой Римской и трубой? Папа — из Рима, а труба — из жести. В чем же разница между Папой из Рима и трубой из жести? Труба из жести вполне может быть из Рима, а вот Папа из Рима не может быть из жести». Точно так же нам следовало бы удвоить парижское граффити из анекдота: «В чем разница между „Бог мертв“ и „Ницше мертв“? „Бог мертв“ сказал Ницше, а вот „Ницше мертв“ сказал Бог. В чем же разница между Ницше, который сказал „Бог мертв“, и Богом, который сказал „Ницше мертв“? Ницше, который сказал „Бог мертв“, мертвым не был, но Бог, который сказал „Ницше мертв“, сам был мертв». Для по-настоящему комического эффекта важно не различие на том месте, где мы ожидаем увидеть тождество, а, скорее, тождество там, где мы ожидаем увидеть различие. Именно поэтому, как замечает Аленка Зупанчич, материалистической (а значит, по-настоящему комической) версией этой шутки было нечто наподобие: «Бог мертв. Да и мне, в общем-то, тоже несладко…» [13]

***

Среди лаканистов уже много десятков лет ходит классический анекдот, иллюстрирующий основополагающую роль знания Другого. Человек, считающий себя зернышком, попадает в психиатрическую лечебницу, где врачам пришлось приложить много усилий, чтобы убедить его в том, что он не зернышко, а человек. Однако после излечения (после того, как его убедили, что он не зернышко) и выписки из лечебницы он сразу же возвращается, трясущийся и взволнованный, — за дверью цыпленок, и пациент боится, что тот его съест. «Дружище, — говорит его врач, — тебе же хорошо известно, что ты вовсе не зернышко, а человек». Пациент отвечает: «Я-то знаю, но знает ли об этом цыпленок?»

Вот какова истинная задача психоаналитического лечения: недостаточно просто убедить пациента в бессознательной истине его симптомов, само бессознательное должно суметь принять эту истину. То же самое относится и к марксовской теории товарного фетишизма: можно представить себе буржуазного субъекта, который посещает марксистские курсы, где ему рассказывают о товарном фетишизме. После занятия он возвращается к учителю с жалобой на то, что все еще остается жертвой товарного фетишизма. Учитель говорит ему: «Но вам же теперь известно, как все обстоит на самом деле — товары представляют собой лишь выражение социальных отношений, в них нет ровно ничего магического!» Ученик отвечает: «Разумеется, мне все это известно, но товары, с которыми я имею дело, судя по всему, не в курсе!» Именно это имел в виду Лакан, когда заявил, что истинная формула материализма — не «Бог не существует», а «Бог — это бессознательное». [14]

ВАРИАЦИИ

Именно так преимущественно обстоят дела с убеждениями в наши дни — в эпоху, которая притязает на то, чтобы быть «постидеологической». Нильс Бор, который уже хлестко ответил на эйнштейново «Бог не играет в кости» («Не указывайте Богу, что делать»), также привел замечательный пример того, как фетишистская денегация убеждений работает в рамках идеологии. Заметив подкову на двери, удивленный гость признался, что не верит, будто бы подкова приносит удачу, на что Бор ответил: «Да я и сам не верю. Я повесил ее здесь лишь потому, что мне сказали, будто она приносит удачу и тем, кто в это не верит». [15]

Опять-таки, хитрость заключается в убеждении не субъекта, а цыплят-товаров — следует изменить не то, как говорим о товарах мы, а то, как говорят между собой сами товары. Аленка Зупанчич доводит данную мысль до логического завершения и придумывает прекрасный пример, относящийся к самому Богу: «Предположим, в просвещенном обществе, где царит революционный террор, человека бросают в тюрьму за веру в Бога. Различными способами (отнюдь не только посредством просвещенного объяснения) его убеждают в том, что Бога не существует. После освобождения человек возвращается и рассказывае о том, как он боялся, что Бог покарает его. Разумеется, ему известно, что Бога нет, но знает ли об этом Бог?»

Именно в этом смысле наша эпоха, вероятно, менее атеистична, чем любая другая: мы все готовы предаваться крайнему скептицизму, занимать циничную дистанцию, эксплуатировать других людей «безо всяких иллюзий», нарушать все этические ограничения, вступать в экстремальные сексуальные практики и т. д., и т. п. — под эгидой молчаливого осознания того, что Большой Другой об этом не знает. [16]

В последние годы своей жизни президент Тито, в сущности, был просто трусом: некоторые архивные сведения и воспоминания свидетельствуют о том, что еще в середине 1970-х годов крупные фигуры из его окружения знали, что экономическая ситуация в Югославии была катастрофической, но поскольку Тито был близок к смерти, они приняли совместное решение отложить начало кризиса до его кончины — что обернулось быстрым накоплением внешнего долга в последние годы жизни Тито, когда Югославия, говоря словами богатого клиента банка из «Психо» Хичкока, откупалась от несчастья. Когда в 1980 году Тито наконец умер, экономический кризис нанес удар, который привел к снижению уровня жизни на 40%, этнической напряженности и в итоге к гражданской и этнической войне, разрушившей страну, — момент для адекватной подготовки к кризису был упущен. Так, можно сказать, что последний гвоздь в гроб Югославии забила сама попытка ее верхушки защитить невежество лидера, оставить его взгляд счастливым.

Примечания

[1] Если источник не указан, то шутка с комментарием были взяты из неопубликованной рукописи автора. — Прим. пер.

[2] Харрис С. Конец веры: религия, террор и будущее разума. М.: Эксмо, 2011. С. 140.

[3] Там же. С. 439–440, прим. 142.

[4] Žižek S. Less Than Nothing. L.: Verso, 2012. P. 599.

[5] Ibid. P. 538.

[6] Ibid. P. 89.

[7] Ibid. P. 325.

[8] Ibid. P. 277.

[9] Ibid. P. 422.

[10] Ibid. P. 696–697.

[11] Ibid. P. 765–766.

[12] Ibid. P. 768.

[13] Жижек С. Устройство разрыва. М.: Европа, 2008. С. 117.

[14] Там же. С. 75–76.

[15] Žižek S. How to Read Lacan. P. 43.

[16] Жижек С. Устройство разрыва. С. 77.

Louie//Louie
Morte Chair
vaudeville
+17
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About