Использованы кадры из фильма Le Feu Follet (1963, реж. Луи Маль).

Меланхолия — состояние, с которым люди знакомы довольно давно, но, согласно истории эмоций, в разные эпохи меланхолией называли не похожие друг на друга вещи. Меланхолик страдал от черной желчи, ощущал влияние Сатурна, чувствовал злость, был нелюдим или считался гением. С приходом современности (modernité) все снова поменялось. Фрейд и Крепелин исследуют человека со всех сторон, формируются словари психоанализа и биомедицинской психиатрии. Меланхолия встраивается в структуру субъективного именно во время становления нашей современности. Она определяется через процессы, события и восприятие людей как особая идея интериоризации мира через острые внутренние вопросы [1], о чем говорят такие понятия, как отчуждение (Маркс), аномия (Дюркгейм), потеря смысла (Вебер). Феноменология связывает мироощущение отдельного человека с его окружением. Меланхолия образует связь с идентичностью, исключающей человека из массы «нормальных людей», что становится причиной появления чувства утраты, изоляции, одиночества. Сама связка «меланхолия — утрата» (в современном смысле) впервые рождается в текстах Фрейда.

Беньямин рассматривает меланхолию как историческую проблему, связанную с опытом современности. По его мнению, меланхолия — это не личная проблема, требующая лечения или катарсиса, а утрата — это не то, что можно пережить и оставить позади себя. Беньямин связывает меланхолию с серьезными внутренними противоречиями общества, в котором идеи постоянно расходятся, а расколы продолжают усугубляться [2].

Меланхолия становится для современного человека средством выражения нового ощущения прогресса [3].

В этой связи для Беньямина особенно важны тексты Бодлера, в которых описан современный городской житель, новый субъект. В целом сочетание «Беньямин — Бодлер — modernité» во многом сформировало культурно-интеллектуальную рефлексию и историю самой идеи modernité и человека в ней. Бодлер, по мнению Беньямина, первым крайне точно описал слияние личности с городом и в то же время отчуждение от него [4]. Героем нового времени в произведениях Бодлера становится городской фланер — человек, блуждающий по городу, наслаждающийся новым пространством и в то же время отчужденный от любых социальных взаимодействий. Фланерство предполагает форму созерцания городской жизни, вплетенную в ритм пространства, однако неотъемлемо связанную с отстраненностью от происходящего. Появляется этот образ в начале становления современности, поскольку новая среда сформировала индивидуалистическое самосознание.

Меланхолия неразрывно связана с внешним миром, со временем, с другими людьми, а также с человеческими чувствами и телом из–за непреодолимых барьеров физического окружения, ограничений, установленных другими.

Переживание меланхолии и физического заболевания в чем-то оказываются схожи, поскольку в обоих случаях меняется структура существования: мир становится менее пластичным, «другие» — недоступны, «я» теряет свою агентность, то есть способность действовать [5]. Разница все же есть. При физическом заболевании такие трансформации мировосприятия осознаются врéменными, но в меланхолии они воспринимаются как постоянные.

Мерло-Понти считал, что материальный мир, «другие» и «я» вместе составляют переплетающийся континуум [6]. Это означает, что любое изменение нашего отношения к миру проявляется на всех уровнях. Это наиболее очевидно в случае болезни: не только наше тело, но и весь окружающий мир превращается из комфортной среды в обременительную совокупность травмирующих явлений [7]. Соответственно, меланхолия — это кризис самой экзистенциальной структуры.

Как именно меняется мир для человека в меланхолии? В осмыслении собственного существования едва ли не самым важным является сознание темпоральности: неспособность поместить события своей жизни на временнýю шкалу делает невозможным мышление в терминах причин и следствий. Без умения выстраивать последовательные нарративы человек теряет способность придавать жизни смысл. Жизнь замирает, кажется, что все вокруг застыло вне временнóго движения. Меланхолик теряет доступ к горизонту как будущего (осознавая безнадежность), так и прошлого (ощущая утрату). Хотя эти переживания индивидуальны, они выражают общий опыт потери контроля над временем, опрокидывая баланс линейности и цикличности. Время меланхолика из линейного становится цикличным: течение жизни не получается представить как череду событий, вместо этого возникает ощущение зацикленности — мир больше не кажется изменчивым [8]. Все события как будто повторяются вновь и вновь, они теряют уникальность и характерность. Время «застаивается».

Меланхолия также выражается в неспособности различать релевантные и нерелевантные элементы жизненного опыта, поэтому человек теряет чувство структурированности времени [9]. Раз мысли о будущем невозможны, искажается привычное восприятие желаний и надежды. Появляется деморализация, пропадает видение личного будущего. Меланхолик теряет стремление к конкретным целям и способность надеяться [10].

Человеку в меланхолии свойственна депривация. Он видит, что знакомый мир утратил некое важное качество, которое ранее характеризовало привычную жизнь. Утрата значимого объекта, символического или материального, приводит к тому, что можно метафорически назвать «неполной смертью»: мир, каким он был раньше, частично разрушается утратой. Этим можно объяснить возникновение суицидальных мыслей: они выступают сигналами смерти настоящей [11].

Разрушение горизонта будущего влияет и на отношение к прошлому. Отсутствие перспектив для продвижения вперед делает последствия прошлых действий окончательными. Если ошибки прошлого невозможно исправить, свобода становится ловушкой: переживания преследуют человека, что приводит к чувству экзистенциальной вины. В отличие от обычного чувства вины за какое-то действие, экзистенциальная вина — это общее состояние, которое меняет отношение человека к самому себе и к другим [12]. Если ошибки ощущаются непоправимыми, чувство утраты мешает отождествлению с собственным прошлым, из–за этого человек не может ощущать жизнь как связную историю. Экзистенциальная вина постепенно вторгается в мысли меланхолика и становится единственным источником его озабоченности [13].

Свобода понимается как состояние мира, позволяющее человеку реализовать себя. Из–за меланхолии в горизонте будущего любые действия представляются совершенно бесполезными. Различные формы утраты свободы воли могут включать потерю целей, отсутствие мотивации, общее чувство бессмысленности или полную пассивность и безразличие.

Одной из самых главных черт современности стало изменение ощущения времени. Как карманные часы стали неотъемлемым аксессуаром для рабочего XX века, а расписания начали определять ход повседневной жизни, так меланхолия превратилась в неизбежное состояние нового человека. Она стала его частью и не может быть «излечена». Отныне не планета Сатурн или черная желчь погружают меланхолика в ощущение безысходности и уныния, а временны́е проекции в прошлое и будущее. Современность — это время меланхолии.

Примечания:

1. P. Krishnan Unni. Reimagining the ‘Loss’ and Reinventing the Space: The Dialectics of European Melancholy // Abjection and Abandonment. Singapore. 2019. P. 19.

2. Ibid. P. 30.

3. Ibid. P. 23.

4. Jonathan Flatley. Affective Mapping. Cambridge. 2008. P. 65.

5. Matthew Ratcliffe. Experiences of Depression. Oxford. 2015. P. 97.

6. Maurice Merleau-Ponty. The Visible and the Invisible. Evanston. 1968. P. 47.

7. Jan Hendrik van den Berg. A Different Existence: Principles of Phenomenological Psychopathology. Pittsburgh. 1972. P. 45.

8. Matthew Ratcliffe. Experiences of Depression. P. 185.

9. Domonkos Sik. From Naturalized Suffering to Futile Ownership — A Genealogy of the Depressed Lifeworld // Journal of Historical Sociology. Vol. 33, is. 4. Alberta. 2020. P. 546–566.

10. Matthew Ratcliffe. Experiences of Depression. P. 125.

11. Ibid. P. 116.

12. Ibid. P. 133.

13. Ibid. P. 194.

14. Ibid. P. 170.