Моцарто-сальеревское. «Россиянин» Джон Иванович Филд против «Евроинтегранта» Шопена. Вновь странная встреча двух «типажных гениев,» снова и через много столетий. Схлестывание в диалоге двух творческих темпераментов. Жизненные позиции, отношение к творческому наследию и будущему. Один только о себе- эгоист, певец «своей звезды», другой педагог облучатель молодежи, музыкальный миссионер «в пустошах». Вновь эта литературщина, с переодеванием. Странные встречи. А как бы вышло, если Моцарт- старый и умудренный, обрюзгший- а Сальеро- дитя. Роли. Зрители всегда будут на стороне «малыша». Мир оказывается «как всегда» добрым, и светлым. Дело за малым- научиться воспитать, укрепить то что вы так в этом «детстве» цените. Болезненность, мнительность капризность, инфантильность, мечтательность. Романтизм.

Натыкания. Бывает так в каком-нибудь «романе» например, есть упоминания музыкального произведения и тебя это очень трогает. Ты обязательно «ищешь» и это «Ключевое место» хочешь пережить ещё и музыкально.

Диспозиции. Слушаешь музыку в «поисковике» и не сразу находишь «серьёзное исполнение». Обычно «сперва наперво» у заковыристых произведений исполнители это какие-то ученики, неофиты музыкальных школ, дети. И порой понимаешь что этого вполне достаточно и этого хватает чтобы насладиться и разобраться. Хиты они прелестны свое неубиваемостью. Никакой талант или бездарность не может изменить писанное! Иной раз чем хуже, тем лучше- это как «паномарский бубнеж» священных текстов, очень даже рекомендуемый в концессиях. (Нарочитое вне исполнительство-начетничество). Но иногда этого неофитского лепетания «совершенно недостаточно». Порой даже профессионального исполнения мало, нужно только выдающееся исполнение. (Чтобы все «в попад», и много-много личных вложений. Того что исходит «от себя».) Не догматичные, неочевидные идеи которые надо согревать и доносить! Слова иногда нуждаются в музыке, но музыка не нуждается ни в чем. (Эдвард Григ)

Непростительное! Есть- существует эта «неуживчивая», «хилая музыка», вся неуловимостях- неучтенностях. И вообще желательно чтобы сам автор ее и сыграл. Бывает слушаешь понимаешь- чтобы по-настоящему «раскрыть» эту тему" не хватает даже самых приличных музыкантов. Надо самому браться? Элегии, ноктюрны, то что лучше для малой аудитории, а еще лучше лишь для самого себя. (Шопен не любил больших залов). Ну разве помещение и акустика что то решает? И что есть музыка, и истинная задумка автора. Терпит ли шедевр вставки, врезки, транскрипции, пересказы? Можно ли простить все эти личное прочтение, огрехи неумения, парадоксы стилизации трактователей.

Иногда, в некоторых жанрах зритель -и он же и есть истинный «творец». Хотя пасьянс это наверное все же не жанр искусства, но поджар точно. Хотя! Серия «каприччо» Фраччо Гойи разве это не расклад? Зритель поет, читает, дышит. Чтение нот с листа — тоже пример когда музыка возникает внутри. И «не у всех» при этом выходит безтрудно. А у кого то возможно это легко и грамотно, и даже звучит с хорами и «небесными оркестровками». Такое искусство может подниматься до «ангелических высот». Но вот только поделиться им трудно -настолько оно задушевное. 20 ноктюрнов, Джона Филда 21 Шопена.

Нота может быть так по-разному произнесена. Несомненно и слово тоже может быть необычайно «показано» и преподано. Его можно произнести, напеть, написать, нацарапать, протанцевать, даже нарисовать, или ввести в виде какой ни будь синтетической головоломки. Носители могут быть разные, а суть одна. Область музыки это наши душевные волнения. Был бы смысл, который нужно аранжировать. В чем смысл музыкальности, чем являются ноты-слова. Наверное в «трушности», в ощущении, «в настроенчистве», в волновании!

Пьянисты! Был такой виртуоз пианино, мастер ноктюрна Джон Филд, один из создателей русской классической музыки. У нас ценились те кто умел играть и еще преподавать- передавать свое мастерство. Глинка, сравнивая манеру исполнения Филда с игрой других известных пианистов, писал в «Записках», что «игра Филда была часто смела, капризна и разнообразна, но он не обезображивал искусство шарлатанством и не рубил пальцами»котлет", подобно большей части новейших модных пьянистов". Все что попадает к нам как бы перестает существовать для другого мира, а у нас фриланствовали, все–таки не самые последние. Приносили, что то свое сокровенное на русскую суглинистую почву, и нечто истинно прекрасно-новое вырастало. «Ноктюрная» тоска по родине, она бывает такая разная. Все подлинное строиться на «фундаменте истины», когда нечто проросло изнутри! На уровне языка-ростка, выдвинулось из «внутренней почвы», а не просто было подхвачено, перекуплино, отшлифовано и перепродано. Где настоящее «заработанное» достоянное, и где ловко отдублированное. Где лопата отполированная «салом и потом», а где магазинная, хорошо усушенная «два раза пролаченная». Вспоминается знаменитый парадокс с антикварной «лопатой пращура». (Лопата — все еще хоть куда! Как новая, черенок только три раза менял, да и саму «железку» два). Конечно же здравый человек понимает что копия почти всегда круче исходника. На этом строиться прогресс. Развитие! Потому что «процесс» и удаленны дефекты, и всякие досадные «детские болезни». А как же становление и подлинный рост без болезней роста? И не по годовым кольцам же считают «живое дерево». Можно ведь и «не рубя» просто считать венчики ярусы веток- в год «по венчику». Но вот гения зарубают и препарируют, под лупой, пересчитывают его нажитое- кольца приемов и фишек. Тяжело ступать в «лес Музыки "? Анализировать и пристраивать, перестраивать легче чем находить свое. Первопроходцы новаторы забыты. Для находок надо воспарять "над лесом», а для деталей надо изучать «хвою в подлеске». В копии все здоровое и «румяное», так что можно даже и про «впалые щечки» и про личную драму, и поддать педалью романтизма. И «нужные» неправильности, они конечно не те что от мозолей, они милые и трогательные и мягкие. Бросить в развороте головы в публику слезу, ведь уже не надо «ломать голову» в поисках языка. Надо просто умело стилизовать, заниматься манерой, и тогда можно «на глазах» -жестах сосредоточится и на лиричных акцентах, и на ценителствующим, тонюсеньком. Подлинность и священность- в том что «двигается», работает, спешит. На в идеях, в настроениях, но не в «скрижальной нотной записи».

Кто то же должен был назвать «ночную песнь»- ног- тюрном. Жанр ноктюрна имеет старинные традиции. Первоначально это был вид церковной музыки, возникший в литургии как часть заутрени. У Гайдна имеется множество ноктюрнов, в том числе уже и для светской уличной шарманки. Уличный ноктюрн бывает ли такое? Фортепьянные ноктюрны москвича Джона Филда, и опусы его последователя Фридриха Шопена- это все комнатное домашнее. Салонный Филд. Модный дорогой репетитор, и тот кто «дрожжи» русской музыки, то начало от которой берут начало традиции. Глинка, Алебьев. Гурилев. Да для кого то за хороши деньги, а для настоящих талантов на долгие годы бесплатно, и на просто мастер-классы, а основательная закладка идей и навыков. Роль в фортепьянной музыки, да и роль в «обществе», и это ирландское имя можно смело «узурпировать».

Наше все. Хочется упомянуть декабрь 1819 года, года Филда слушал А.С. Пушкин.

Если разговор о ноктюрнах -то «шерше-ляфам». И вот она талантливая композитор Мария Шимановская приехавшая из Варшавы в Санкт-Петербург в 1822 году. Талантливейшая женщина эпохи, названная в России «Первой пианисткой императриц». Пушкин восхищался ее игрой. Ее салоны блистали! Именно в ее альбом где были «автографы» Гете и Шатобриана, Александр Сергеевич особо выделил -и даже каллиграфически вписал знаменитые строчки из «Гостя».

… Из наслаждений жизни

Одной любви музыка уступает,

Но и любовь мелодия…

Красотка Шимановская осевшая в Питере, в 1831 году была там похороненна. Мария Францивна- еще один мотив вдохновения ноктюрнов Шопена.

 — Поразительно в Шопене то, что он, как композитор, почти не эволюционировал. Чуть не с первого опуса это был уже законченный композитор с ярко определенной индивидуальностью. Это была гордая, высоконравственная натура, которая целиком отразилась в своем собственном творчестве. (Скрябин)

Фредерик. Запутался в кантиленностях мелодий. Чудный камерный кокон, непроницаемость шедевра! Слой за слоем мелодии бинтуют личную боль, меланхолию.

Как простить Шопена, и за что? За то что он был самим собой? Это странна знать Джона Ивановича, но не сопоставлять его творчество с временем, считать одним из многих ногтюрнистов. А вот когда первый он! Вдруг -и совсем и не вдруг. Так обидно с нактюрно-шопено- шопенгом! Это как например ты любишь, а потом оказывается что объект твоей любви искренне тебя обманывал. Ноктюрн — и прелесть этого жанра и вдруг оказывается что это не «шопеновская мать», а это всего лишь шопинг мачеха. Болезни музыкального роста. «Тот же» или нет ноктюрн?

Вообще Мы так любим сравнивать. Пастернак или Мандельштам. И действительно мне кажется что так здорово когда можно сравнивать. Равновесности завораживают. Война стандартов! Но когда передо мной ставят «эти вопросы». Обычно сравнивать не надо. Выбор часто очевиден. Но мне кажется (шопена, и филда) ещё можно сравнивать. И это всё-таки не шаблон, и трафарет на пригодной поверхности. Одно настроение одна краска- разное время. 1810 г., Желязова-Воля, 1849 г. Париж (39 лет). 1782, Дублин -1837, Москва (55 лет).

Шопен- растекающийся обволакивательный. А Филд более собран, сконцентрированный, сублимированный проддукд, годный к разбавлению водой «спирт». Шопен- он весь на каких то зефирных поддержках, Филд один над пропастью.

 — Можно, не читая биографии Шопена, рассказать её, изучив его сочинения, — настолько ярко это отражение. (Скрябин)

Болезни и самолечение. Находка Джон Филд- тут лекарство, целительный пластырь. Рецепт, тинктура, краска-путь. Эти и есть подлинные отношения учителя и ученика, и можно без хлеба, (без преломления хлебов) без знакомства. Мастер это помощник, санитар! Настройщик! Но слушатель, зритель , читатель — не оценщик подлинностей, и не искатель первоисходников. Ковер или нет ненужный запрос. «Золотые зубы» или «свои натуральные» -главное чтобы жевало! Санитария- это как починка «сакральной ладьи», свежие заплатки, новые паруса. Великое (покоряющее океаны) вешает, а современность «в ознаменовании спешит на помощь». И что она такое после евро-ремонта эта барка? Что представляет собой знаменитая и парусная философская- «Ладья Тесея» вместо «суровых волн» омытая, солеными слезами пылкого жреца. А помчит- ли кораблик не утопит ли? Где подлинные «борта» и подлинные волны. Найди отличие, пересчитай клавиши, гнилые и подлинные досточки- «нотки». Что важнее сакральное настроение, ощущение того самого священного ноктюрна, или нововведенное, стилевое, и виртуозное посвежевшее- иновременное. Так сказать отточенное — «новая волна», поднятие на новую высоту- развитое «на аккордово-фигурационном педальном фоне». И где сегодня «отбредший новую родину» Филд -лирик «Песен без слов», и где потерявший -перевоспетый «вечный скиталец Шопен». Но лучшее- не то что совершенней, а то что божественней, а значит, значит просто хотя бы честней.

В спорах, в какой то самый драматичный момент обычно переходят на личности, или даже на национальности. Спросим мнение экспертов.

 — Шопен, как музыкант, был задавлен национализмом. Он не сумел создать ничего сверх национального, мирового; вся его музыка отражает в себе трагические переживания польского народа.

-Музыки вне национальности не существует, и в сущности, всякая музыка, которую принято считать за общечеловеческую, все–таки национальная. (Римский-Корсаков)

Ирландец, англичанин, парижанин, европеец, русак? Пение на фортепиано. Как сказал Лист о Филде «Он открыл эти области, предоставившие для фантазии более изысканной, чем величественной, для вдохновения скорее нежного, чем лирического, столь же новое, как благородное поприще».

Конечно Шопен лучший- но не композитор. И да, бывают досадности и утраты и выбо-лены «текстов», и правда, правда надо иногда «чинить музыку». Ничего не боясь прикасаться. Если конечно произведение «не музей кораблестроения», не неприкасаемая национальная святыня. Если ноктюрн не корабль Тесея! А надо просто надо плыть «на недоступный Деллос»! Как кто, хоть на чем то «хоть на досках» добираться до «дальних берегов». Тут, надо уметь перебирать «деревяшки клавиш», копаться, ставить новые паруса, штопать старые. А как лечить музыку, как затыкать пробоины, как заделывать бреши? Как держать «нас» на волнах, (что б в комфорте каюты, а не безопасности «плавательного жилета»). Это особое умение, пианиста -«доктора исполнителя.» Тут нужны допуски, «к высотностям!» Это про эрудицию, про знания!

Транскрипции, импровизации, прочтение, конечно это давно изобретённый жанр. Это уже мастерство артиста, чтеца-выразителя, с собственной палитрой выразительности. Проверка на классность, на тех поддержку. И это не чтение- перепрочтение тех кто бодро утверждает, «что жизнь — неплохая штука, но я предпочитаю чтение». Это живое проникновение в букву- в ноту. Это не про «ту музыку»! Это про опасности- быть искренним и не понятым- в этом и есть трудности «острого жанра» работы со стилем! И он прекрасен и вдвойне прекрасен, потому что заброшен, полу-забвенен, благороден, легендарен. Сегодня он требует легендарных пианистов. Жанр настолько сложен, что мало кто его помнит, и понимает. Ну разве что какие то приджазованные шутнички, что юморят -иронизируют, а как иначе? Как можно сегодня отреагировать на фразу Людвига ван Бетховена о том что -«Музыка должна высекать огонь из людских сердец». Да и вообще кто сегодня будет чистить «старые пушки» и «высекать».

Ведь правда! Проще написать 10 картин своих, чем трудоемко реставрировать чужую! Эту чудную, «разрушающеюся ткань» -нотных живописностей. По- настоящему понять можно лишь то, что пробуешь изменить, реформировать. Снимая музейный лак, «благлепности кракелюров», а иной раз и благородную патину. О громких именах исполнительского искусства. Сложно найти мастера- интерпретатора, у которого всё устраивает, «который целиком», без нюансов, без оговорок.